Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С потолка три лампы на цепях свисали, рассеивая полумрак. В большом жестяном корыте, полном песка, потрескивали тонкие красные свечки, числом около сорока.
Рослый рыжий человек уже шел Бэде навстречу.
– Я Петр, – сказал он.
Бэда остановился, по сторонам глазеть бросил и на человека этого уставился.
Всего в том человеке было с избытком: роста, волоса, голоса. Так что рядом с ним совсем потерялся неказистый Бэда.
Потому, смутившись, стоял и безмолвствовал.
Потом о деньгах вспомнил и протянул их неловко.
– Вот…
– Что это? – строго вопросил рыжий.
– Четыре сикля. Мне ваш этот, который у двери, третьего дня сказал, что поминание четыре сикля стоит.
– В вазу положи, – распорядился рыжий. И указал бородой на большую медную вазу, стоявшую у порога. Бэда ее и не приметил, как входил, настолько поразил его храм.
Бэда послушно подошел к вазе и, свернув сикли в трубочку, просунул их в узкое горлышко. После снова к тому Петру повернулся.
– Умер человек один, – сказал Бэда. – Просил за него вознести… ну, все, что нужно. Вот я и пришел.
Рыжий пристально глядел на Бэду, пальцами бороду свою мял.
– А так редко в храм ходишь? Что-то я тебя не помню.
– Редко, – сказал Бэда. – Да из барака поди выберись… А как выберешься, так всегда дело какое-нибудь найдется.
– Ну, ну, – подбодрил его Петр. Но вид по-прежнему имел озабоченный и строгий. – Служишь-то как, хорошо?
– Как умею, – сказал Бэда.
– А ты, небось, плохо умеешь?
– Не знаю, – честно сказал Бэда.
– Кому служишь?
Бэда губу прикусил, понимая, что сейчас его выгонят.
– Оракулу, – ответил он еле слышно.
Тут рыжий побагровел, как свекла.
– КОМУ?
– Оракулу.
Помолчав, Петр уточнил, чтобы не вышло ошибки:
– В кабаке бесовском?
– Да.
Рыжий Петр замолчал, тяжким взором на Бэду уставившись. Потом сказал сердито:
– Уходи.
– Я сейчас уйду, – поспешно согласился Бэда, – только вы за этого человека… вознесите. Мне ничего больше и не надо.
– Тебе много что надо, – загремел Петр, – только ты, несчастный, этого не понимаешь…
– Да я понимаю… – проговорил Бэда, радуясь, что его пока что за шиворот не хватают и к дверям не тащат.
– Не понимаешь! – громыхал разгневанный Петр. – Из Оракула бежать надо, бежать! Эта лавка навлечет еще на Вавилон беды великие… – Помолчал и вдруг, смягчившись, спросил: – Как звали того человека?
– Не знаю…
Петр опять начал багровой краской наливаться.
– Как это – не знаешь? А как же ты за него хочешь молиться?
– Я-то помню, какой он и как выглядел… – растерянно сказал Бэда. – А там, где он сейчас, его и подавно знают… Это надсмотрщик мой бывший. Я, пока за проволокой на площади Наву вшей давил, держал его за полное дерьмо. Он же, подлец, голодом нас морил, а сам с работы полные сумки жратвы таскал… И справки медицинские подделывал, чтобы подороже товар сбывать. А душа у него была ясная и чистая… Но это только потом обнаружилось, когда он помер. А пока жив был, иной раз лежишь и думаешь – своими бы руками задушил эту гадину.
– Это хорошо, – медленно проговорил Петр, – что ты за мучителя своего молиться хочешь…
– Да какой он мучитель… Так, воришка, а что орал на нас – так то не мучительство, а одно только развлечение… – Бэда ухватил Петра за рукав. – Вы уж сделайте для него все, что надо, хорошо? Просто скажите: бэдин надсмотрщик с площади Наву, вот и все. Он в синей тужурке ходил.
Петр непонятно молчал.
Бэда повернулся, чтобы уйти, когда Петр рявкнул ему в спину:
– Стоять!
Бэда остановился.
Петр извлек откуда-то из-под своей рубахи необъятных размеров тяжелый крест и – как показалось перепуганному программисту – замахнулся на него.
– Голову наклони, дикий ты осел, – грозно молвил Петр. – Благословлю тебя.
На узорной решетке садов Семирамис висело большое объявление: «СОБАКАМ, РАБАМ, НИЖНИМ ЧИНАМ И ГРЯЗНОБОРОДЫМ ЭЛАМИТАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Поскольку Пиф никогда не была ни собакой, ни рабом, ни нижним чином, ни тем более грязнобородым эламитом, то на надпись эту внимания не обращала.
А тут поневоле обратишь, когда Бэда вдруг споткнулся, густо покраснел и выпустил ее руку.
Пиф – на этот раз в белоснежном виссоновом платье (пена кружев вскипает у ворота, оттеняя шею, увитую тонкой золотой цепочкой) – брови сдвинула, голову вскинула:
– Да пошли они куда подальше со своими объявлениями.
– Неприятности будут, – сказал Бэда тихо.
– Я – пифия, – высокомерно объявила Пиф. – Пусть только прибодаются…
Они миновали узорные ворота и оказались в прохладной тени под зелеными сводами садов Семирамис.
Странное это место в Вавилоне, сады Семирамис. Впрочем, какое место в Вавилоне не странное? Ноги собьешь, искамши, да и не отыщешь такого, пожалуй.
Еле слышно шуршит вода в скрытых под землей оросительных трубах. Трубы керамические, по старинной технологии сделанные. Во время потопа сады были разрушены, но потом их восстановили во всей былой красе.
Тут и там среди пышной зелени мелькают статуи – дельфины, бьющие хвостом рыбы, обезьянки с плодами в руках. Настоящие обезьянки прыгают с ветки на ветку. Кое-где на деревьях вывешены стрелки и указатели: «ТУАЛЕТ – 0,5 АШЛУ», «ЦВЕТЫ НЕ РВАТЬ», «ОКУРКИ В ТРУБЫ ОРОСИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ НЕ КЛАСТЬ. ШТРАФ 40 СИКЛЕЙ», «ОСТОРОЖНО, ОБЕЗЬЯНЫ!»
– А что, обезьяны тут хищные? – спросил Бэда.
– Нет, ласковые. Из рук берут. Только гадят на голову, – пояснила Пиф.
Они обошли весь сад, оказавшийся, к удивлению Бэды, довольно маленьким (со стороны выглядел райскими кущами, не знающими пределов). Наконец Пиф объявила, что у нее болят ноги. Еще бы не болели, когда на такие каблучищи взгромоздилась!
Бэда купил ей мороженого, и они сели на лавочку под цветущей магнолией. От запаха у обоих разболелась голова, но уходить не хотелось. Пиф съела свое мороженое, выбросила стаканчик в траву и, сняв туфли, поджала под себя босые ноги. Бэда взял ее ступню в руки.
– Натерла, – сказал он, недоумевая. – Зачем женщины только носят такую неудобную обувь?
– Чтобы вам, дуракам, нравиться, – ответила Пиф.
– Мне бы больше понравилось, если бы ты ноги не натирала, – сказал Бэда. – А как ты выглядишь – это дело десятое.
Он тут же понял, что ляпнул невпопад. Впрочем, Пиф только вздохнула легонько. Мужчины всегда говорили не то, что она хотела бы от них услышать. Она привыкла к этому.
– Ну, и с чего ты взял, что я именно тебе хочу понравиться? – сказала Пиф, чтобы отомстить за свое разочарование.
Бэда не ответил.
В соседней аллее расположился духовой оркестр. Некоторое время они слушали музыку и молчали. Потом Бэда сказал неуверенно:
– Им заплатить, наверное, надо…
– Мы их не нанимали, – возразила Пиф. И поинтересовалась: – А что ты наплел Беренгарию, когда уходил?
– Что иду дискеты покупать.
– Он же проверит.
Бэда отмахнулся.
– Ему все равно, по-моему. Да и вообще, он симпатичный мужик.
– А тот мальчик… – вспомнила вдруг Пиф. – Твой надсмотрщик… Ты давно его не видел?
– Давно, – сказал Бэда. – Так ведь всё, девять дней прошло. Ушла душа. Я его и в храме отмолил. Помнишь, ты деньги нам давала?
Пиф сморщилась.
– Не нравится мне эта твоя секта.
– Христианство не секта. Это религия.
– Один хрен… – сказала Пиф, которая совершенно запуталась в богах и давно уже не давала себе труда разобраться.
– Да нет, не один, – сказал Бэда, неожиданно проявив твердость. – Совершенно разные хрены, поверь мне, Пиф.
– Ну ладно, отмолил, – проворчала она. – И что, теперь он, по-твоему, блаженствует… где там у вас праведные души блаженствуют? Как у всех, в райском саду? Или как?..
Бэда поднял глаза, мгновенно ощутив и благоухание цветов в саду Семирамис, и острый аромат разомлевших от жары трав, и тихое журчание животворящих водных струй, и печальные песни духового оркестра, и предгрозовую духоту, нависшую над городом…
– Будет гроза, – сказал он ни с того ни с сего.
– Ну и что? – отозвалась Пиф. Она все еще думала про райский сад.
– Не знаю, – сказал Бэда. – Да, пожалуй, я скучаю по нему, по этому надсмотрщику.
– Брось ты. Нашел, по кому скучать. Он тебя, небось, кнутом бил.
Бэда склонил голову набок.
– Ну и что? – спросил он.
Пиф потянулась и капризно сказала:
– Ну хорошо, хорошо… скучаешь… не секта. И ты ходишь в этот ваш храм? Где общественные виселицы?
– Есть еще один, в катакомбах, – ответил Бэда. – В метро. Только он подпольный.
– Скажи-ите… в катакомбах… там что, фальшивые деньги печатают?
– Нет.
Пиф сунула ноги в туфли и встала, покривившись. Сделала несколько ковыляющих шагов.
– Нет, – сказала она, – я так не могу. Лучше уж я босиком пойду.
И решительно сняла туфли.
Они побродили немного по саду, наслаждаясь прохладой и полумраком, а после вышли на улицу, и снова навалилась на них нестерпимая духота вавилонского лета, усугубленная пылью и смогом. Однако на священном берегу Арахту и дальше, выше по Евфрату, сгущалась уже темнота.
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Самый яркий свет - Андрей Березняк - Альтернативная история / Периодические издания / Фэнтези
- Смарагд - Сергей Бойко - Альтернативная история
- Всего лишь одна ночь… - Андрей Стебаков - Альтернативная история
- Дети Империи - Олег Измеров - Альтернативная история
- Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены - Роберт Хайнлайн - Альтернативная история
- Найти Нострадамуса - Сергей Соболев - Альтернативная история / Юмористическая проза
- Распутья. Добрые соседи - Оксана Панкеева - Альтернативная история
- Иного выбора нет … - Барбара Делаплейс - Альтернативная история
- Чужие крылья – 2 - Роман Корд - Альтернативная история