Рейтинговые книги
Читем онлайн Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы - Юрий Зобнин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 98

В Николаеве был организован военный штаб заговорщиков. «В течение лета 1881 г., – фиксируют документы полицейского дознания, – члены кружка часто собирались на сходки, читали запрещенные издания, обсуждали разные вопросы, между прочим, об освобождении содержавшейся в тюремном зáмке государственной преступницы Фанни Морейнис. Два раза посетила их и Вера Фигнер, проезжавшая чрез Николаев, отправляясь в сентябре 1881 г. в Москву на совещание с вожаками главного террористического кружка, а также возвращаясь оттуда в Одессу. <…> Кружок собрался в полном составе приветствовать гостью, которую Ашенбреннер представил им под именем “Елены Ивановой”. Разговор вёлся в духе революционном, причем говорили больше Ашенбреннер и Вера Фигнер. Она интересовалась узнать настроение общества офицеров Прагского полка и произвела на них большое впечатление красивою своею наружностью и увлекательным красноречием».

Очевидно, что «большое впечатление» николаевские события производили и на соответствующие местные охранительные инстанции, информировавшие, разумеется, Петербург о тревожных агентурных сообщениях, поток которых весной и летом 1881 года приобрёл лавинообразный характер. Вряд ли В. К. Плеве и Н. П. Игнатьев всерьёз верили в способность Веры Николаевны и её военных инсургентов развернуть южные войска против Петербурга и Москвы, но какой-то декабристский призрак Черниговского полка, несомненно, замерещился им из глубины минувших десятилетий, причем в роли города Василькова теперь выступал именно Николаев[44]. Поэтому неудивительно, что всё военное «николаевское землячество» в столице было подвергнуто самому тщательному наблюдению. А тут-то и выяснилось, например, что одна из сестёр флотского лейтенанта Горенко, переведённого из Николаева в столичное Морское училище, дважды, в 1874 и в 1878 годах, проходила по политическим делам, напрямую связанным с деятелями «Народной воли», а сам он, по его собственному признанию, был в дружеских отношениях с казнённым в Николаеве государственным преступником, дезертиром и убийцей боцманом Логовенко…

В сентябре 1881 года Андрей Андреевич был «отрешён» от должности преподавателя Морского училища и «зачислен по резервному флоту» (т. е. перевёден в запас). В квартире его был проведён обыск, а за домом установлено негласное наблюдение, причём агент, осуществлявший оное, отнёсся к делу спустя рукава и, не обременяя себя маскировкой, тупо торчал у подъезда. Это и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Андрея Антоновича. Он сам отправился к заведующему агентурой Петербургского охранного отделения Г. П. Судейкину и настоятельно попросил организовать негласное наблюдение за собой на более высоком профессиональном уровне:

– Если уж необходимо за мной следить, то пусть это будет так, чтобы я не замечал сыщика: это нервирует и мешает работать.

Судейкин вызвал кого-то и приказал привести нерадивого агента:

– Тебé было поручено следить за этим человеком?

– Мне.

Судейкин поднес к носу сыщика кулак.

Георгия Порфирьевича Судейкина по праву называли «гением русского сыска». До Петербурга он возвысился из Киева, где сумел извести всю местную группу народовольцев, используя, правда, методы, которые оставили за ним в истории и другой, менее почтенный титул – «король провокации». В качестве главы столичной охранки, а затем инспектора сыскной полиции Судейкину было суждено в 1881–1883 годы искоренить «Народную волю» уже во всероссийском масштабе. Заветной его целью, как уже говорилось, была Вера Николаевна Фигнер, и он добыл-таки её, правда, ценою собственной жизни. Судейкин оставил потомкам самые невероятные легенды. Говорили даже, что он готовил свой собственный государственный переворот, расчищая путь во власть с помощью революционеров-террористов, которыми ловко манипулировал посредством «двойных агентов». Утверждали, что и Плеве, и граф Д. И. Толстой, и сам великий князь Владимир Александрович были уже намечены им в жертвы, и пали бы наверняка, если бы главный судейкинский «двойной агент» С. П. Дегаев не восстал, подобно исчадию Франкенштейна, против своего повелителя…

Чтó тут правда, чтó домыслы – точно не знает никто. Но в судьбе Андрея Антоновича Горенко «гений русского сыска» сыграл самую благотворную роль. Отчитав филера, он внимательно выслушал затем затравленного отставного лейтенанта, пообещав разобраться с его бедами. И не обманул. Георгий Порфирьевич затребовал следственные материалы, внимательно вник и написал рапорт, в котором настаивал, что первоначальные сведенья о неблагонадёжности подозреваемого явно не подтверждаются ни донесениями агентуры, ни результатами обыска. Плеве прислушался к мнению своего доверенного лица и совсем было нависшая над Андреем Антоновичем угроза суда и ссылки благополучно минула: дело было направлено на доследование.

Некоторые из биографов Ахматовой, говоря об этом эпизоде в биографии её отца, вспоминают, разумеется, о том, что «гений сыска» был и «королём провокации». Неожиданную благотворительность начальника охранной агентуры они объясняют тем, что Андрей Антонович на встрече с Судейкиным был им, как водится, завербован. Верится в это с трудом, потому что очень сложно представить, в каком именно качестве практичный Судейкин мог осенью 1881 года использовать новоиспечённого агента. Лейтенант А. А. Горенко, как установило следствие, только был знаком с некоторыми персонажами подполья, возможно, догадываясь о «теневой» стороне их жизни. Но вменять прикосновенность к преступникам в соучастие им русский политический сыск ещё не научился, да и смысла в этом не видел: ведь на подобном основании можно было смело сажать и ссылать едва ли не половину Петербурга. А массовые репрессии в 1881 году на повестке дня не стояли. Вот если бы Андрей Антонович оказался в «светлом времени торжества», о котором мечтал перед смертью несчастный Гриневицкий, то с подобным кругом знакомств его бы, действительно, в лучшем случае ждал ГУЛАГ, а в худшем – стенка, как его будущего зятя Николая Гумилёва. Единственным собственным крамольным деянием Андрея Антоновича была перехваченная переписка с призывами жениться на девицах фиктивно. Её, при большом желании и достаточных усилиях, можно было обратить в ссыльный приговор. Но нужно ли? Судейкин, что бы ни говорили его противники, был деятелем идейным, уж никак не менее, чем его главная противница и, можно сказать, закадычный враг Вера Николаевна Фигнер. И тот, и другая понимали служение отечеству по-разному, но вместе были патриотами. Если «заговор Судейкина», о котором вещал Дегаев, и был в действительности, то, при всей чудовищности замысла, составлялся он в целях альтруистических. Если же рассказ Дегаева есть ни что иное, как бред ополоумевшего от страха за свою шкуру многократного предателя и убийцы, то всё-таки какие-то правдоподобные черты там были. Потому что ему поверили люди, знающие Георгия Порфирьевича не понаслышке, и знавшие, в частности, что Судейкина всегда возмущала беспечная людская расточительность высших полицейских «консервативов», загнавших в ссылки и на каторгу целое поколение образованной русской молодёжи. И вот перед Судейкиным сидит молодой человек, учёный до мозга костей, педагог милостью Божьей, специалист, увлечённый развитием судоходства на Чёрном море, болеющий за развитие этого дела… Зачем и его куда-то ссылать, кому и какая от этого будет польза? И тем не менее роль бескорыстного доброго самаритянина, разыгранная вдруг Судейкиным в деле Андрея Антоновича Горенко, кажется подозрительной – уж больно не судейкинское это амплуа. Шеф охранного сыска, по единодушному заключению современников, относился к той породе людей, любые инициативы которых всегда имеют некие стратегические «подтексты», просчитанные на много ходов вперед, иногда в расчёте на месяцы и годы.

Андрей Антонович не имел никакого непосредственного касательства к делам народовольцев, так что использовать его можно было только методом внедрения. А зачем это было нужно Судейкину, когда в его распоряжении были уже настоящие агенты-подпольщики, им перевербованные? Но, если вспомнить, что идеей fxe Судейкина в это время была поимка и заключение под стражу Веры Николаевны Фигнер, то во внезапном его благодетельном участии осенью 1881-го в судьбе Андрея Антоновича (действительно, странном) мы можем видеть первый знак, свидетельствующий о прочном утверждении в жизни лейтенанта Горенко Инны Эразмовны Змунчиллы-Стоговой.

В истории русской революции Судейкин связан с Фигнер приблизительно так, как кинематографический инспектор Фош связан с Фантомасом. Любые вновь обнаруженные связи Фигнер тут же отрабатывались им вполне и до конца, вне текущих планов и любой ценой. А у неожиданного визитёра, судя по агентурным отчётам, имелась тесная дружба с одной из хороших петербургских подруг Веры Николаевны. Вербовать его сейчас никакого смысла нет. Фигнер, проявляя чудеса конспиративного искусства, гуляет по южным областям Империи, собирается разоружать русскую армию, брать приступом то ли Николаев, то ли Одессу, и Андрей Антонович, смиренно ожидая решения своей участи в Петербурге, никакого касательства к ней иметь не может. Тем более он не будет иметь к ней никакого касательства, если его сейчас арестуют и сошлют dans le pays de Makar et de ses veaux, как выражался один современный Судейкину литературный герой. А вот если Андрей Антонович под тихим, незаметным надзором будет продолжать в Петербурге мирно изучать возможности пароходных транспортировок РОПиТа, пользуясь одновременно благосклонностью экстравагантной подольской помещицы (бывшей владелицы парижской мантильки), – то у Судейкина, на случай обнаружения вожделённой добычи вновь в Петербурге, появится в здешнем окружении Фигнер новый добрый знакомый, целиком по-человечески обязанный благородному «гению русского сыска»…

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 98
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы - Юрий Зобнин бесплатно.

Оставить комментарий