Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, чего-чего, а опыта у него не отнимешь.
— Что такое? Он тебе не понравился?
— Нет, что ты. Я от него в восторге. Любовь с первого взгляда. Завтра идем в ЗАГС.
— Как? Так скоро? — ужаснулась бабушка, приложив руки к груди.
— А чего ждать? Мы могли бы ребеночка сделать прямо сегодня, на заднем сиденье его машины. Жаль только, на улице прохладно.
Бабушка помолчала некоторое время, переваривая услышанное, потом сказала:
— Все ясно. Он тебе не понравился.
— Бабуля, можно я попрошу тебя об одной вещи?
— Да, деточка, — испуганно пролепетала Зоя Даниловна.
— Никогда больше не устраивай всего этого. Никогда. Хватит. Достаточно. Я сыта по горло «женихами». Все!
6. Пепел и прах
«Почему я?» — именно такой вопрос мы задаем себе, когда на нас обрушивается несчастье. Как будто несчастье — есть форма высшей несправедливости, которую судьба может допустить по отношению к нам. И это последний вопрос загнанного в угол человека, заданный перед тем, как окончательно смириться со своим новым положением опального подданного Ее Величества Судьбы.
Но провидение удивительно в своих слепых импровизациях. Оно тщательно скрывает от выживших то, что не повезло только мертвым. Сотни и сотни легли на Чеченской земле еще в первую войну, многих из которых не удалось опознать. По ним не устраивают общенационального траура, их родственникам не выдают звезд героя. А ведь у каждого из них была своя судьба, свой путь. «Почему я?» — вот кто имел право задать этот вопрос. Прокричать его на всю вселенную, словно обвинение слепым силам, работающим железными челюстями. «Пепел и прах, — шепчет в ответ НЕКТО. — Пепел и прах…»
Эта обреченность заставляет страдать живущих.
«Пепел и прах», — слышали по ночам родственники псковичей, погибших под Шатоем 21 февраля.
«Пепел и прах», — слышат родители, дети которых не вернулись из Аргунского и Веденского ущелья или вернулись, но совсем не такими, какими ушли.
«Пепел и прах», — ядом вливается по ночам в уши тех, кому повезло остаться в живых, но не повезло уберечься от ран. Как душевных, так и телесных.
Степан тоже слышал этот шепот. Но шепот не пугал его. Однако он видел, как многих этот шепот приводил в отчаяние, вызывал приступы ненависти, будил яростное желание мести.
Днем все они еще держались, играли роль нормальных людей с нетерпеливым желанием вернуться в семьи, с планами на будущее, но ближе к вечеру все менялось. В глазах появлялись неуверенность и этот вечный вопрос — «Почему я?».
Многие из тех, кто лежал в шестнадцатом отделении гнойной хирургии и мог передвигаться, собирались в вестибюле, где стоял телевизор и лежали подшивки газет.
«Вчера основные боевые действия в Чечне войска Объединенной группировки федеральных сил вели у населенного пункта Комсомольское Урус-Мартановского района. Там продолжалась операция по ликвидации крупного, до 300 человек, бандформирования, возглавляемого полевым командиром Русланом Гилаевым. Командование Объединенной группировки стянуло к поселку крупные силы, но даже при мощной поддержке авиации и артиллерии сломить сопротивление хорошо укрепившихся бандитов долго не удавалось», — оптимистично бубнел телевизор.
— С-с-ука, — вырывалось презрительное у Виктора, спецназовца ГРУ, потерявшего в одной из операций правую руку. Виктор был соседом Степана по палате, и Степан хорошо знал, что это слово с растянутым «с» выражало крайнюю степень раздражения, отражавшую его отношение как к засевшим боевикам, так и к командованию, тупо, без всякого плана продолжавшему долбить Комсомольское.
Это слово Виктор произносил и тогда, когда видел лица генералов, с энтузиазмом провозглашавших, что вся оборона боевиков начисто подорвана, и что полевые командиры разве что не стреляются от отчаяния.
Не досмотрев новостную программу ОРТ, Виктор встал и ушел. Степан, который вполне оправился после ежевечерних чисток и ожидавший отправления на долечивание в Химки, спустя минуту покатил за ним в коляске «от Путина» в холл, куда обычно Виктор уходил покурить.
Виктор, здоровый, почти двух метров роста амбал, плакал по ночам, а иногда с полным сохранением армейской лексики командовал операцией во сне. Потерю правой руки Виктор не просто переживал. Он мучил себя мыслью о своей инвалидности, сам себе выворачивал душу предположениями относительно своей дальнейшей судьбы. Жена, навещавшая его почти каждый день, с той же регулярностью уходила от него в слезах.
Однажды Степан случайно услышал их разговор.
«Дура, — яростно шептал Виктор, — что ты несешь? Какой офис? Какой папочка? Я к твоему папочке в холуи не пойду. Когда у меня все на месте было, он об меня ноги вытирал, а что будет, когда я к нему теперь приду охранником?»
«Витенька, так что же делать?»
«Я сам решу! Не лезь не в свои дела! Не лезь! И нечего сюда таскаться каждый день!»
Вот и сейчас Виктор стоял у окна и курил. Левая рука его дрожала.
Степан подкатил ближе. Виктор только его и терпел возле себя в такие моменты, видимо, испытывая сильное уважение к удивительному упорству Степана в освоении им своего нового положения.
Оба молчали.
— Ненавижу, — произнес наконец бывший спецназовец, качая головой и вглядываясь в вечернюю Москву. — Ненавижу этих сук. Твари. Давить их всех надо. Каждого. Этот е…й пятачок земли, как заноза. Столько лет… И царь с ними воевал, и Сталин душил, а все мало! Как зараза какая-то! Шваль разбойная.
Разубеждать или спорить с Виктором на эту тему было бесполезно. И это не то чтобы пугало, а просто вызывало сожалеющую грусть.
— Были мы как-то во дворце племянника Дудаева. Стоял он на улице, называвшейся «Улица Салтыкова-Щедрина», — со злым сарказмом продолжил Виктор. — Дом номер 55. Не дом, а настоящая тюрьма была, пока ублюдки какие-то, переодевшись в форму федералов, не подорвали там все. Но и после взрыва можно было понять, что там не овец разводили. Даже дворик для прогулок заключенных нашли. Двери из цельного листа металла, чугунные решетки, камеры с глазками, «кормушками» и всеми делами. Камеры пыточные. Почти такие же камеры нашли и в доме Удугова и в подвале шариатской госбезопасности. Да что там говорить! Почти у каждого в доме тюрьмы такие. Это же нелюди. Нелюди!
Виктор закурил новую сигарету.
— Помню, пацаненка одного выручали. Заложника. Пацаненку лет десять, а у него уже двух пальчиков нет. Эти суки родителям пальчики высылали. А видел бы ты щенков их сопливых! «Я сын воина!» — говорит один. А в глазах ненависть и хитрость. Понимаешь? Ненависть и хитрость! Шакалье вонючее! Им только баб да детишек в домах подрывать. Су-у-ки…
- Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова - Современные любовные романы
- Не отрекаются, любя... (СИ) - Лабрус Елена - Современные любовные романы
- Счастье в кредит - Анна Климова - Современные любовные романы
- По ступенькам декабря - Юлия Климова - Современные любовные романы
- По ступенькам декабря - Юлия Климова - Современные любовные романы
- Новогодние новеллы - Тина Климова - Короткие любовные романы / Современные любовные романы
- Все разбитые осколки - Риа Уайльд - Современные любовные романы
- Все разбитые осколки (ЛП) - Уайльд Риа - Современные любовные романы
- Разумная любовь, или Танцующая в платье из бабочек - Дина Почикаева - Современные любовные романы
- Оболтус для бизнес-леди - Юлия Климова - Современные любовные романы