Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистеру Доновану предстояла очень трудная задача – заменить в сердце мисс Конвэй несчастного графа, и он решился на это, потому что искренне восхищался ею. Но трудность задачи, казалось, не особенно беспокоила его. Он взял на себя роль сочувствующего, но веселого друга и так успешно разыграл ее, что еще через полчаса они уже сидели за двумя порциями мороженого. Несмотря на все старания молодого человека развлечь мисс Конвэй, в ее огромных серых глазах выражение печали нисколько не уменьшилось.
Раньше, чем расстаться в этот вечер, она побежала наверх в свою комнату и принесла вниз фотографию в рамке, любовно обернутую в белый шелковый шарф. Мистер Донован молча и внимательно смотрел на портрет.
– Он дал мне эту карточку в тот вечер, когда уехал в Италию, – сказала мисс Конвэй. – Я с нее заказала портрет для медальона.
– Красивый мужчина, – сказал от всего сердца Донован. – А как вы думаете, мисс Конвэй: что, если бы вы сделали мне удовольствие поехать со мною на остров Кони-Айленд в следующее воскресенье?..
Месяц спустя они объявили о своей помолвке миссис Скотт и другим жильцам. Мисс Конвэй продолжала носить траур.
Через неделю после их помолвки они сидели вдвоем на той же скамейке в старом парке, и трепещущие листья деревьев бросали на них при лунном свете колеблющиеся, неясные тени. Но у Донована весь этот день было на лице мрачное выражение. Он был так молчалив, что его невеста наконец не выдержала.
– В чем дело, Энди, что ты сегодня так не в духе?
– Ничего, Мэгги.
– Но я вижу это ясно! Ты никогда таким не был. Что такое?
– Да так, пустяки. Ничего особенного, Мэгги.
– Нет, что-то есть, и я хочу это знать. Держу пари, что ты думаешь о какой-нибудь другой девушке! Отлично. Почему ты не идешь к ней, если ты ее желаешь? Возьми свою руку прочь, пожалуйста!
– Хорошо, я тебе скажу, – ответил Энди, – но мне кажется, что ты меня не поймешь. Ты слышала о Майке Селливане, да? «Большой Майк», как его все называют.
– Нет, я не слышала, – сказала Мэгги. – И не хочу слышать, если это из-за него ты такой грустный. Кто он?
– Он самый крупный человек в Нью-Йорке, – сказал Энди почти благоговейно. – Он может сделать что угодно с любым политическим деятелем. Он стоит на недосягаемой вышине. Стоит тебе сказать что-нибудь непочтительное о Большом Майке, – и через две секунды на тебя набросится миллион людей. Да что говорить! Он недавно посетил Европу, и короли попрятались по двоим норам, как кролики. Ну, так вот, Большой Майк – мой друг. Я незначительная величина в моем районе, но Майк так же хорошо относится и к незначительным людям, как и к видным. Я встретил его сегодня на Бауэри, и знаешь, что он сделал? Он подошел и пожал мне руку. «Энди, – сказал он, – я следил за твоими успехами. Ты нанес несколько хороших ударов в боксе, и я горжусь тобой. Что ты хочешь выпить?» Он берет сигару, а я – хайбол. И я ему рассказал, что собираюсь жениться через две недели. «Энди, – сказал он, – пошли мне приглашение! Тогда я не забуду и приду на свадьбу». Вот что мне сказал Большой Майк, а он всегда держит слово.
Ты, конечно, не понимаешь этого, Мэгги, но я готов дать отсечь себе руку, чтобы только Майк Селливан был на нашей свадьбе. Это был бы самый приятный день в моей жизни. Если он приходит на чью-нибудь свадьбу, то карьера жениха обеспечена на всю жизнь. Вот почему я выгляжу сегодня таким печальным…
– Так почему же ты его в таком случае не пригласишь, если он так много для тебя значит? – спросила Мэгги.
– Есть причина, почему я не могу этого сделать, – грустно сказал Энди. – Есть причина, почему он не должен быть на свадьбе. Не спрашивай меня, Мэгги! Я все равно не могу тебе это сказать.
– О, я и не интересуюсь! – сказала Мэгги. – Это, очевидно, по политическим соображениям. Но это все же для тебя не причина перестать быть любезным со мной!
– Мэгги, – сказал Энди после небольшой паузы, – скажи откровенно, ты меня так же любишь, как твоего… графа Маззини?
Он ждал долгое время ответа, но Мэгги не отвечала. Потом она вдруг прислонилась к его плечу и начала плакать. Она плакала и даже тряслась от рыданий, крепко держа его руку и обильно смачивая крепдешин слезами.
– Ну, ну, ну! – успокаивал ее Энди, забыв свое собственное горе. – В чем же дело? Что опять такое?
– Энди, – рыдала Мэгги, – я солгала тебе! Я все время чувствовала, что должна тебе это сказать, Энди! Никогда не было никакого графа! У меня никогда не было в жизни ни одного возлюбленного! А у всех других девушек были, и они постоянно говорили о них и хвастались ими! И я заметила, что из-за этого одного молодые люди за ними больше ухаживали. Притом, Энди, я так шикарно выглядела в черном – ты знаешь, как мне идет черное. Потому я пошла к фотографу и купила ту карточку. А с нее заказала маленькую для медальона. И выдумала всю эту историю с графом, чтобы иметь возможность носить траур… И никто не может любить лгунов, и ты, Энди, меня разлюбишь, и я умру от стыда. О, я никого не любила, кроме тебя. Это все!
Но вместо того, чтобы ее оттолкнуть, Энди лишь еще крепче прижал ее к себе. Она взглянула на него и увидела над собой улыбающееся, просветленное лицо.
– Ты мог бы… ты мог бы простить меня, Энди?
– Конечно, – сказал Энди. – Теперь все в порядке. Пусть граф отправляется на кладбище. Ты все теперь выяснила, Мэгги. Я так и надеялся, что ты сделаешь это до свадьбы.
– Энди, – сказала Мэгги с робкой улыбкой, после того как она уверилась в полном прощении, – ты поверил всей этой истории о графе?
– Ну, как сказать… не особенно! – сказал Энди, вынимая свой портсигар. – Потому что в медальоне у тебя был портрет Майка Селливана.
Страна иллюзий
(Перевод Эвы Бродерсен)
Грэнджер, редактор журнала «Doe’s Magazine», опустил крышку на своем конторском столе, надел шляпу, вышел на площадку лестницы, нажал кнопку и стал ожидать лифта.
Сегодня был для него очень утомительный день. Издатель несколько раз покушался на доброе имя журнала, пытаясь принять совершенно неприемлемые рукописи. Между прочим, какая-то дама, известная только тем, что ее дедушка сражался с Мак-Клеллэном, лично принесла ему целый портфель своих стихов.
Кроме прямых обязанностей, на Грэнджера было возложено попечение о всех знаменитостях, принимающих участие в журнале. Так, сегодня он угостил завтраком одного полярного исследователя, одного известного писателя – специалиста по мелким новеллам – и знаменитого романиста, автора криминальных романов. Вследствие этого в его мозгу перемешались ледяные горы, Мопассан и загадочные убийства.
В таких случаях он отводил душу в обществе богемы. И сегодня он решил поискать там отдыха и развлечений и первым делом заехать к Мэри Адриан, которая рецензировала книги в их журнале.
Полчаса спустя он входил в подъезд дома, в котором были небольшие квартиры и который носил громкое название «Idealia».
Швейцар доложил по домашнему телефону о приходе Грэнджера таким вялым тоном, что звук по инерции должен был бы непременно упасть обратно в швейцарскую. Однако доклад швейцара все же поднялся наверх и достиг ушей мисс Адриан. Мистера Грэнджера, конечно, просили пожаловать, и он поднялся наверх.
Прислуга-негритянка открыла ему дверь. Грэнджер вошел в узкую переднюю. Из-за дверей показались пышные волосы цвета умбры и зеленоватые глаза цвета морской волны. Длинная белая обнаженная рука высунулась из щели и преградила путь.
– Как я рада, что пришли вы, Рикки, а не кто-нибудь другой, – сказала собственница глаз. – Закурите папиросу и дайте ее мне. Хотите пригласить меня к обеду? Великолепно. Проходите в первую комнату, пока я кончу свой туалет. Но не садитесь на ваше любимое кресло – оно все в пирожном. Каппельман запустил вчера вечером в Ривса сладким пирогом в то время, как тот декламировал, но попал не в Ривса, а в кресло. Софи сейчас приберет комнату. Вы раскурили папиросу? Спасибо. На камине пунш – ах, нет, его там нет – там шартрез. Попросите Софи разыскать его вам. Я скоро к вам выйду.
Грэнджер благополучно избег кресла с пирожным и уселся на другое. Во время ожидания его настроение еще более упало. Атмосфера комнаты была тяжелая. Остатки вчерашнего пиршества были разбросаны по всей комнате и лежали в самых невероятных местах. Растрепанный букет темно-красных роз в банке из-под варенья наклонял головки над табачным пеплом и невымытыми рюмками. Жаровня стояла почему-то на рояле. На тетради нот, на стуле, была небрежно сложена куча сэндвичей.
Вошла Мэри, сияющая и одетая в тонкий черный крепдешин.
Сначала они отправились в кафе Андре. Так как кафе Андре единственный настоящий ресторан богемы, то мы хорошо сделаем, если последуем туда за Грэнджером и Мэри.
- Сборник 'Пендергаст'. Компиляция. Книги 1-18' - Дуглас Престон - Детектив / Прочее
- Полвека без Ивлина Во - Ивлин Во - Прочее
- Четыре миллиона (сборник) - О. Генри - Прочее
- Первая любовь - Валерий Брюсов - Прочее
- Нелли девочка с красным бантиком - Габриэла фан - Прочие приключения / Прочее
- Разоблачение - Элизабет Норрис - Прочее
- Фанфик Здравствуй, дорогой дневник! - Axaro - Прочее
- Пожиратели миров. 7 том - Кирико Кири - Боевая фантастика / Прочее / Попаданцы
- Русуданиани - Без автора - Прочее
- Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий - Прочая детская литература / Прочее / Шпионский детектив