Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но почему именно лицо? Почему не руки или ноги? — спросил Помпей, не совсем поверив рассказу.
— Его лицо не переносит загара. Разве ты не помнишь, как он всегда носил широкополую шляпу? Но там устроили местную церемонию, чтобы приветствовать его. Сулла настоял на своем присутствии, несмотря на болезнь. Тщеславие заставило его надеть вместо шляпы шлем. Думаю, его кожа потрескалась из-за солнечных лучей, — сказал Варрон, пораженный всем этим в такой же степени, в какой Помпей был возмущен. — Его голова выглядит как тутовая ягода, посыпанная мукой. Это так необычно!
— Ты изъясняешься, как греческий врач, — сказал Помпей, чувствуя наконец, что лицо его перестает быть застывшей маской. — Где мы разместимся? Это далеко? А как же мои люди?
— Полагаю, Метелл Пий ушел показать твоим людям, где находится лагерь. А для нас найдется чудесный дом неподалеку. Если ты сейчас пойдешь и позавтракаешь, то после этого мы сможем отыскать твоих людей и посмотреть, как они разместились.
Варрон доброжелательно положил ладонь на сильную веснушчатую руку Помпея. Он не мог понять, что же не так. Насколько ему было известно, Помпей вовсе не отличался склонностью кого-либо жалеть. Тогда почему же он горюет?
* * *В тот вечер Сулла дал обед в своем доме, отмечая приезд двух гостей. Цель обеда — дать им возможность познакомиться с другими легатами. До Беневента долетели слухи о Помпее — о его молодости, красоте, войске, которое обожало его. «А легаты Суллы совсем выдохлись, — весело подумал Варрон, глядя на их лица. — Они все выглядят так, словно няни жестоко вырвали у них изо рта вкусные медовые пряники!» Когда Сулла указал Помпею на свое консульское ложе и никого не посадил между ними, в глазах легатов засверкала дикая злоба. Но Помпею было все равно! Он с явным удовольствием устроился на обеденном ложе и продолжал разговаривать с Суллой, словно в комнате больше никого не было.
Сулла был трезв и, очевидно, не испытывал зуда. За утро лицо его слегка покрылось коркой. Он был спокоен, настроен дружески и совсем очарован Помпеем. «Я не могу ошибаться относительно Помпея, если Сулла чувствует то же», — подумал Варрон.
Полагая, что сначала нужно разглядеть все в непосредственной близости от себя, а потом уж рассматривать по очереди каждого человека в комнате, Варрон улыбнулся своему соседу Аппию Клавдию Пульхру. Этот человек ему нравился, он был о нем высокого мнения.
— Способен ли все еще Сулла вести нас? — спросил он.
— Он все такой же блестящий полководец, как и раньше, — ответил Аппий Клавдий. — Если нам удастся удерживать его в трезвом состоянии, он проглотит Карбона, какое бы войско Карбон ни выставил. — Аппий Клавдий вздрогнул и поморщился. — Ты не чувствуешь присутствия злых сил в этой комнате, Варрон?
— Чувствую, — ответил Варрон, хотя вовсе не думал, что ощущает именно это.
— Я немного изучал это явление, — продолжал объяснять Аппий Клавдий, — в малых храмах и дельфийских культах. Вокруг нас повсюду роятся сверхъестественные силы — невидимые, конечно. Большинство людей не подозревают о них, но такие люди, как ты и я, Варрон, сверхчувствительны к эманациям иных мест.
— Каких иных мест? — с изумлением переспросил Варрон.
— Под нами. Над нами. Вокруг нас, — мрачным голосом пояснил Варрон. — Знаки силы! Не знаю, как еще объяснить, что я имею в виду. Как описать невидимые вещи, которые может почувствовать, прикоснувшись к ним, лишь сверхчувствительный человек? Я говорю не о богах, не об Олимпе и даже не о numina — силе духов…
Однако прочие многочисленные участники пира отвлекли внимание Варрона от бедного Аппия Клавдия, который продолжал самозабвенно рассказывать о «силах», пока Варрон оценивал легатов Суллы.
Филипп и Цетег, великие ренегаты. Всякий раз, когда Фортуна отмечала новую группу людей, Филипп и Цетег выворачивали свои тоги — на левую или на правую сторону, — чтобы с радостью служить новым хозяевам Рима. Каждый из них проделывал это уже в течение тридцати лет. Филипп шел к цели открыто и после нескольких неудачных попыток даже стал консулом, а при Цинне и Карбоне занял должность цензора — зенит политической карьеры. А Цетег — из патрицианского рода Корнелиев, дальний родственник Суллы — оставался на заднем плане, предпочитая властвовать, манипулируя своими коллегами-заднескамеечниками в Сенате. Оба возлежали на обеденном ложе рядом, громко разговаривая и игнорируя присутствующих.
Трое молодых легатов также не обращали ни на кого внимания, — чудесное трио! Веррес, Катилина и Офелла. Варрон был уверен, что все они негодяи. Впрочем, Офелла больше заботился о своем достоинстве, чем о будущих выгодах. В отношении Верреса и Катилины сомнений не было. Их поведение всецело регулировалось надеждами на грядущие объедки с барского стола.
На другом ложе расположились трое уважаемых, честных людей — Мамерк, Метелл Пий и Варрон Лукулл (приемный Варрон, в действительности брат Лукулла, самого преданного человека Суллы). Они упорно не одобряли Помпея и даже не скрывали этого.
Мамерк был зятем Суллы, спокойный и верный человек, который спас состояние Суллы и благополучно доставил его семью в Грецию.
Метелл Пий Поросенок и его квестор Варрон Лукулл приплыли из Лигурии в Путеолы в середине апреля, прошли через Кампанию и соединились с Суллой как раз перед тем, как Сенат Карбона мобилизовал войска, которые могли бы остановить их. Пока не появился Помпей, они грелись в лучах благодарности Суллы, ибо привели ему два легиона закаленных в боях солдат. Однако больше всего они хотели знать, кто такой Помпей. Именно это занимало их, а не его качества или причины, по которым он пришел. Какой-то Помпей из Северного Пицена? Выскочка! Неримлянин! Его отец, прозванный Мясником за способ ведения войн, мог получить и консульство, и большую политическую власть, но ничто не могло примирить его и его близких с Метеллом Пием или с Варроном Лукуллом. Ни один истинный римлянин, будь он в возрасте двадцати двух лет, не возьмет на себя смелость — абсолютно незаконно! — привести великому аристократу-патрицию Луцию Корнелию Сулле легионы и потребовать фактически равного партнерства. Армия, которую Метелл Пий и Варрон Лукулл предоставили Сулле, автоматически стала его армией, с которой он мог делать, что сочтет нужным. Если бы Сулла с благодарностью принял солдат и попросил Метелла Пия и Варрона Лукулла удалиться, они, может быть, и рассердились бы, но сразу бы ушли. «Два педанта», — подумал Варрон. А теперь они возлежат на одном ложе и сердито глазеют на Помпея, потому что тот использовал приведенные Сулле войска, чтобы добиться верховного командования, чего не допускали ни его возраст, ни родословная. Фактически Помпей требовал от Суллы выкупа.
Однако самой интригующей фигурой для Варрона стал Марк Лициний Красс. Осенью прошлого года он прибыл в Грецию, чтобы предложить Сулле две с половиной тысячи превосходных испанских солдат, но встретил довольно холодный прием.
Основной причиной этого был крах системы быстрого обогащения, которую Красс и его друг, молодой Тит Помпоний, изобрели и предложили инвесторам в Риме Цинны. Это случилось в конце первого года консульства Цинны и Карбона, когда деньги стали появляться снова, правда довольно скромно. Рим посетила весть о том, что угрозы со стороны царя Митридата больше не существует, что Сулла заключил с ним договор в Дардане. Воспользовавшись внезапной волной оптимизма, Красс и Тит Помпоний предложили доли в новой азиатской сделке. Крах наступил, когда пришло новое сообщение: Сулла полностью реорганизовал финансы римской провинции Азия, и больше не будет «золотого дна» для сборщиков налогов.
Вместо того чтобы оставаться в Риме и разбираться с ордами разъяренных кредиторов, Красс и Тит Помпоний быстро свернули лагерь. Оставалось только одно место, куда они могли пойти, только один человек, у которого можно было попытаться снискать дружбу, — Сулла. Тит Помпоний осуществил это немедленно. Он отправился в Афины, сохранив свое огромное состояние. Образованный, с изысканными манерами, обаятельный, слегка начитанный и очень интересующийся мальчиками, Тит Помпоний вскоре пришел с Суллой к полному пониманию. Но, придя в восторг от афинской атмосферы и стиля эллинской жизни, он предпочел остаться там, придумав себе прозвище Аттик.
Красс не был так уверен в себе и гораздо позднее, чем Аттик, сообразил, что Сулла — единственная альтернатива. Обстоятельства сложились так, что Марк Лициний Красс остался главой семейства и без средств. Единственные имевшиеся у него деньги принадлежали Аксии, вдове двух его братьев, старшего и среднего. Размер ее приданого был не единственной приманкой — симпатичная, жизнерадостная, добросердечная и любящая женщина, Аксия оставалась привлекательной. Как и мать Красса, Винулея, она была сабинянкой из Реате и к тому же — близкой родственницей Винулеи. Источник ее состояния — плодородная область Розея, лучшие пастбища во всей Италии. Она разводила легендарных племенных ослов, которых продавала по баснословной цене в шестьдесят тысяч сестерциев — обычная цена за такое животное, потенциального «отца» многих сильных, крепких армейских мулов.
- Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Историческая проза
- Женщины Цезаря - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Республика. Охота на бургомистра - Владимир Александрович Андриенко - Историческая проза / Исторические приключения / Исторический детектив
- Травницкая хроника. Мост на Дрине - Иво Андрич - Историческая проза
- Аншлюс. Как нацисты лишили Австрию независимости - Александр Север - Военное / Историческая проза
- Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов - Историческая проза
- Уроки Тамбы. Из дневника Эраста Фандорина за 1878 год - Борис Акунин - Историческая проза
- Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов - Историческая проза
- Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич - Историческая проза