Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родителям, которые мечтали о ее замужестве с Натаном Бар Селлой, Юдит не смела смотреть в глаза. Отчаявшись убедить дочь в чем– либо, они стали вести тайные, настойчивые беседы с Андреем, словно торгуясь, что страшно оскорбляло ее. Она догадывалась, какой от него требуют выкуп, однако как это больно, поняла лишь вчера, оставшись одна в приемной больницы, когда ее внезапно пронзило острое страдание – его боль. Юдит стала стучать в массивную дверь, чтобы ворваться и крикнуть: остановитесь, все это предрассудки, дикость! – но никто не откликнулся оттуда, где лежало его, отданное под нож ради нее и – теперь она знала – любимое тело…
Назавтра Юдит уже не могла сосредоточиться на треволнениях прошедшего дня, потому что их затмило это новое счастливое знание. Что-то изменилось вокруг и в ней самой. Раньше, чувствуя себя преступницей, она чуть свет выскальзывала из постели, но сейчас ее удержала странная убежденность в своем праве остаться и ждать пробуждения Андрея. Если это любовь, то в ней нет ничего некошерного, – улыбнулась Юдит самой себе.
Впервые она открыто и пристально рассматривала Андрея, находя то, что не замечала до сих пор – быструю, как бы электрическую искру в его светлых, с металлическим оттенком волосах, бледную прозрачность век, казалось, освещенных снизу блеском глубоких серых глаз, гладкий, но сильный подбородок, который он старательно выпячивал в соответствии с фамильными стандартами…
Тут раздался звонок. Андрей спросонья стал слепо искать на тумбочке телефонную трубку, поднял и опять опустил. Просыпаться не хотелось, чтобы не думать о вчерашнем. Чувствуя тепло от лежащей рядом Юдит, он сквозь полусомкнутые ресницы уныло разглядывал комнату, широкую и полупустую, которую он по-своему пытался оживить, украсив елкой, как он считал – русской, с запахом новогоднего торжества, и странным рисунком на стене, найденным в старой книжной лавке: яростный вихрь кружил листья, в которых угадывались сплетенные тела людей.
Данте, сказал продавец, Ад.
Снова зазвонил телефон.
– Алло! – кричал знакомый, взбудораженный, как всегда, голос. – Почему не отвечаешь? Я только что из Питера. В гости зовешь?
– Приходи, конечно.
– Ладно, скоро буду. У нас суета, Клара собирается рожать. Ты, конечно, о браке не думаешь из страха умножить еврейское поголовье? Ну, скоро увидимся…
– Сенька, – положил трубку Андрей, и вдруг спросил мрачно. – А что, теперь, после этого… я – еврей?
Юдит погладила его исхудавшие щеки:
– Нет, тебя никак не примешь за еврея, ты чистокровный русский, чьи предки поверили в сына еврейского Бога, которого родила еврейка Мириям.
Андрей даже не улыбнулся.
– Неудобно вышло. Я никому ничего не сказал – ни ребятам, ни Сеньке. Он, конечно, догадается, начнет острить. Черт, мне как-то нехорошо стало, – и попросил по-детски: – Положи руку здесь, где болит.
Юдит отпрянула от него так поспешно, что Андрей оскорбился:
– Брезгуешь? Ты по-прежнему различаешь во мне чистое и нечистое? А как же я? Почему мне не стыдно гладить и целовать всю тебя – и губы, и грудь, и…
Не сдержавшись, он зло выкрикнул русское слово. Грубое, не оставлявшее сомнения в своей сути, оно пощечиной ударило Юдит в лицо и вышвырнуло за порог…
А на улице дул свежий ветерок с вершины горы Ор, гранаты готовы были взорваться рубиновыми зернами и черные дрозды давали своим птенцам уроки бельканто.
– Чудно как! – вздохнула Юдит, забывая все неприятное.
Девушка, стоящая поодаль, думала иначе:
– Смотря для кого. У меня, например, кот пропал, персидский. Не видела?
– Нет.
– Куда же он девался?
Высокая, крепкого сложения, она хмурила густые брови, резко отделявшие лоб от белого крупного лица:
– Моя мать разорится. Ее единственный доход – продажа породистых котят, а этот – производитель с родословной, как у короля.
– Лили, Лили! – донесся к ним страдающий голос из соседнего окна. – Нашла?
Тут между кустами шиповника обнаружилось любопытное существо, словно прячущееся в большом клубке собственной серебристой шерсти. Оно быстрыми зигзагами двигалось вперед, звало кого-то нетерпеливым мяуканьем и радостно обнюхивало каждую травинку, пьянея от восхитительного аромата кошачьей мочи.
– Олоферн, ваше блохастое величество, сюда! – сладко и гадливо сказала Лили.
Осторожно ступая, она протянула руку к коту, но Олоферн успел сигануть в сторону. Его плоская, с вдавленным внутрь носом морда выражала бесконечное высокомерие.
– Видишь, мы для него мелкая сошка, асафсуф!
– А не пойдет ли он ко мне? Меня ведь зовут Юдит.
Действительно, тот покорно дал ей поднять себя с земли, очевидно, чтобы досадить хозяйке.
– Можешь свернуть ему шею, – серьезно посоветовала Лили. – Матери скажем, что ты сделала это по старой привычке, – и засмеялась.
Перепады ее настроения были быстры и непредсказуемы.
– Идем, покажу тебе редкое зрелище, – Лили открыла калитку. – Я здесь не живу, снимаю квартиру в Иерусалиме. Да и отец, тоже кот отменный, сбежал отсюда к одной из своих подруг. Он и ко мне пробовал приставать, но получил вот так…
Лили ударила по мягким лапам Олоферна, который свирепо зашипел.
Тропинка вела их вокруг приземистого дома к палисаднику, закрытому со всех сторон решеткой, подобно вольеру для зверей. Им навстречу кинулась толстая женщина с обесцвеченными перекисью волосами:
– Ах, ты мой красавец!
– Мама, это Юдит, поблагодари ее, ко мне он не хотел идти!
– Спасибо, спасибо! – та облобызала и дочь, и ее новую знакомую, и своего любимца. – Боже, да он весь загаженный, заболеет ненароком, нет, я не выдержу, – похоже, она намеревалась упасть в обморок, но передумала. – Немедленно под душ!
– Роза, разве их можно купать? – запротестовал кто-то, и Юдит заметила пару старушек, сидящих в плетенных креслах.
– Обязательно! – сурово заявила мать Лили.
Открыв кран, она намылила Олоферна шампунем, а тот истошно вопил, жалкий и безобразный. Потом, высушенный феном, обмотанный махровым полотенцем и напоенный теплым молочком, он бессильно лег на мягкий коврик и погрузился в сон о прекрасной Персии, где все коты грязны и счастливы.
– Ну, девочки, – Роза повернулась к старушенциям с таким видом, словно их ожидала та же процедура. – Теперь за дело.
На столе появилась большая железная клетка, где ползали, лазали друг на друга, кусались разношерстные котята. Лили вынула оттуда кошечку, коричневую, с острыми голубыми глазками, казалось, пронзавшими насквозь ее изящную головку.
– Тысяча шекелей! – провозгласила мать.
– Что, почему, – заверещали покупательницы. – Ты с ума сошла!
– Нет, это Джан-Кхи, Луч зари, внучка и дочь золотых медалистов, вот свидетельство, – Роза развернула пергамент с золотой печатью.
– Восемьсот, – выдавила из себя та, что была в черном платке, другая ошеломленно вздыхала.
– Меньше никак нельзя, Джан-Кхи будет тебе, одинокой, вместо дочери, она даже говорит «има», мама, – Лили погладила кошечку и та, открыв ротик с зубами, которые могли легко перегрызть палец, мучительно выдавила из себя: «им-ма».
– Боже мой, – заплакала женщина в черном, – я возьму ее.
– Значит, так, – повысила торжествующий голос хозяйка, – кормить самыми лучшими гранулами, купать шампунем, давать слушать Моцарта утром и вечером – это последнее открытие ученых.
– Что ты, – возразил слабый голос, – я не знаю такого, да у меня и радио испорчено.
– Ну, – насупилась мать Лили, – купи, иначе пусть остается у меня, хоть и себе в убыток.
– Уступи Роза, одна ведь я теперь.
– Не могу.
– Жестокая ты, – старушка рылась в сумочке.
– А для тебя, – сказала хозяйка второй, – у меня есть чудный сибирский котик, – но та только сокрушенно качала головой…
Очень довольная, Лили вывела свою гостью наружу.
– Теперь тебе нетрудно понять, почему я стала актрисой.
– Ты?
– Да.
– Но в этом представлении для тебя не нашлось роли, – улыбнулась Юдит.
– Ты уверена?
Лилины губы внезапно сморщились и жалобно произнесли:
– Им-ма!
– О, господи!
– Мать специально вызвала меня. Слушай, хочешь увидеть спектакль получше? У меня через час генеральная репетиция.
Юдит колебалась. Новая знакомая привлекала и отталкивала ее.
– Будет очень интересно, даже больше, чем на премьере – всевозможные накладки, недоразумения. Соглашайся! Я отвезу тебя туда и обратно.
– Не знаю, мне нужно поговорить с… мужем…
К ее удивлению он не стал возражать и даже одобрил это первое светское начинание. Ему хотелось побыть одному, подумать, погрустить о том, прежнем Андрее.
Но не тут-то было.
– Есть кто-нибудь живой? – раздался снизу зычный сенькин голос, и спустя минуту на пороге возникла его несуразная фигура:
– Двери постоянно нараспашку! Ты что лежишь?
Он сел, отдуваясь:
– Хорошо тут у вас, в Эйн Карем. Воздух швейцарский, тишина. А у нас дома лихорадка: готовимся к появлению наследницы. Все завалено розовыми одеяльцами, платьицами, мягкими туфельками, крохотными, как инфузории… Ну, вам еще далеко до этого. Наверное, у папаши Коэна на уме одно – хупа. А этому не бывать, пока он, истинный потомок Шейлока, не вырвет у тебя кусок мяса… Кстати, эта знаменитая пьеса – злобная выдумка. Как можно было правдиво писать о евреях, которых изгнали из Англии за триста лет до рождения Шекспира?
- Баллада о Сандре Эс - Канни Мёллер - Зарубежная современная проза
- Воин любви. История любви и прощения - Гленнон Дойл Мелтон - Зарубежная современная проза
- Моя любовь когда-нибудь очнется - Чарльз Мартин - Зарубежная современная проза
- Еще один год в Провансе - Питер Мейл - Зарубежная современная проза
- И повсюду тлеют пожары - Селеста Инг - Зарубежная современная проза
- Среди овец и козлищ - Джоанна Кэннон - Зарубежная современная проза
- Другая жизнь - Лайонел Шрайвер - Зарубежная современная проза
- Дом обезьян - Сара Груэн - Зарубежная современная проза
- Девочка и мальчик - Мортен Браск - Зарубежная современная проза
- Жизнеописание грешницы Аделы (сборник) - Ирина Муравьева - Зарубежная современная проза