Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принесли тем временем, даже не Дима, а какой-то другой лакей, водку в запотевшем хрустальном графинчике, сопровождаемую рядом пузатеньких бутылочек французской минеральной воды, но Гдова пока что невозможно было оторвать от читаемого им текста даже ради такого важного дела, как накатить, вылить в пасть и заглотнуть.
«Мне это надо было, светиться? Пропал, пропал автобус бесследно. «ЛИАЗ», автобус старый ржавый пропал, а я пережил такие ужасные минуты, что все эти двадцать восемь лет боялся взяться за компьютер, чтобы все подробности этой пропажи описать. Не то из суеверия боялся, потому что пошатнулась православная вера, не то из страха, что если бросишь в прошлое камень, то получишь оттуда палкой по голове. И лишь сейчас, когда я стар, сед, плешив и лыс, сейчас, предчувствуя, что дни мои сочтены, что я впадаю в вечность, как река Е. в Ледовитый океан, что сейчас уже все не то – все это всей кожей и душой чувствуя, боясь опоздать на Тризну Истины, я, наконец, решил открыться миру. Сейчас уже все не то…»
– Да и хрен бы с тобой, что не то, а ты решил открыться. Мы выпивать-то будем, или я попался, чтобы сначала прослушать все эти твои реализованные бредни? – прямо осведомился на правах старого друга Хабаров. А если бы он не был старым другом Гдова, то так бы и сидел, молча из деликатности, ожидая, когда нальют. Тут-то и устрицы, кстати, подоспели, а вместо «Айовы» подали все же салат из дикого сибаса, видать, услужающий недослышал. И что такое «сибас», меня, пожалуйста, не спрашивайте, я этого до сих пор не знаю. И вообще, если вы ждете от меня эрудиции и правды, то вы их от меня напрасно ждете. Ведь эрудиция – она в Интернете, а правда – у Бога.
Они выпили и закусили вкусным хлебом с устрицами, которых было на большом блюде ровно двенадцать штук в мелко колотом льду, и лимончик желтел там же своей корочкой. Хорошие были устрицы. Только они в Москве очень дорогие, во Франции, например, они гораздо дешевле. Половина евро, что ли, штука? То есть полдюжины – три евро, около нашей сотни. Но это – в лавке бретонского рыбака, в ихнем ресторане, наверное, тоже, скорей всего, безумные деньги дерут, как везде, включая территорию бывшего СССР.
«А тогда мы выехали с опозданием на полчаса. Как всегда, потому что, в общем-то, худо ходил транспорт двадцать восемь лет назад. Ночью выпали обильные осадки, поэтому автобус юзил по глине грунтовой дороги. Все пассажиры сидели, придерживая в меру возможностей свой нехитрый скарб: узлы, мешки, коробочки, коробки, пакеты, корзинки. Ранний автобус – он следовал из райцентра К. в город тоже К., но стоящий на великой сибирской реке Е., на которой райцентр К. не стоял, там, в райцентре К., реки не было. Вернее, была, но очень маленькая, практически без имени. И пассажиры эти были, как бы их назвали при Советах, колхозники, а ныне – вольные постсоветские крестьяне. Которые везли в город собственные, произведенные ими лично продукты, чтобы реализовать их на бывшем колхозном рынке. Тогда ведь как раз доброе наше руководство выгнало оттуда торгующих кавказцев-перекупщиков, и место приезжих начал медленно, но верно занимать коренной народ, наконец-то поверивший, что вся эта так называемая «демократия» всерьез и надолго. Огурчики, помидорчики, молочишко, творожок, сметанка, лучок, укропчик… Теперь-то уж никто и не помнит, но даже злодеи-большевики, узурпировавшие страну в течение семидесяти трех лет с 25 октября 1917 года по 20 августа 1991-го включительно, разрешали той категории своих рабов социализма, что именовалась «труженики сельского хозяйства», реализовывать на рынках собственные излишки. Поэтому у кого был такой излишек, тот его немедленно и вез на базар еще при коммунистах. Которые, как это выяснилось в дальнейшем, на этом именно и погорели, что частная собственность была, есть и будет выше всяких идей даже в России».
– Был бы у меня излишек, я бы тоже его продавал, – вдруг брякнул Хабаров, но, увлеченный собственным рассказом, Гдов его не услышал. Между прочим, Хабаров справлялся с устрицами не хуже Гдова. Не зря парень в цивилизованной Эстонии жил, где приватизировал вместе с эстонскими комсомольцами геологоразведочную экспедицию. Обидно только, что воровали, пакостили и коммунячили все представители дружной семьи народов СССР и Социалистического лагеря вместе, а отвечай сейчас за все советское свинство одни русские. Ну, да – зато теперь – демократия, сибас, «Айова». Почему, кстати, рестораторы назвали этот соус именем далекого американского штата? Зачем именно эстонцам засвербило именно сейчас переносить из центра Таллина памятник бронзовому солдату-освободителю, соблазняя малых и больших мира сего? Отчего наши вдруг взвились так, будто эти прибалты им на хрен соли насыпали? Что думают обо всем этом грузины и украинцы? Сколько еще в упомянутом мире загадок.
– Не по правилам, – сказал Гдов.
– Что не по правилам? – заинтересовался Хабаров.
– По правилам надо было к устрицам белое «Шабли» брать, а не водку.
– Ученый ты, я вижу, малый, но педант, – ухмыльнулся Хабаров, а Гдов продолжил чтение.
«…Собственность – выше всяких идей даже в России. И лишь двое подростков-балагуров не везли ничего и даже наоборот – все их преувеличенно остерегались, как бы они случайно чего не сперли. Молодые люди имели стриженные наголо головы, и им надо было в военкомат. Старики, наверное, помнят, существовала тогда такая странная организация, которая, дождавшись, когда юношам мужского пола исполнится восемнадцать лет, в обязательном порядке забирала их неизвестно куда и зачем. Там их два года били, мучили, заставляли ходить строем, копать канавы, прыгать, ползать, стрелять в живых людей и ненавидеть каких-то «врагов». Как хорошо, что все это осталось в далеком прошлом, и кругом теперь вечный мир во всем мире. То есть воюет лишь тот, кто хочет, да и то по взаимной договоренности…»
– Да ты, видать, пацифист, – осклабился Хабаров.
«…Осталось в далеком прошлом. Подростки, уверовав, что теперь они очень и очень бравые, но, не имея денег, развлекались пока что языком.
– Нет! Нет! Ни за что! – вдруг вскрикивал один из балагуров, хотя его никто ни о чем не спрашивал.
Другой балагур хохотал, тыча пальцем в заоконное пространство:
– Ой, смотрите все! Вон в болоте по траве лыжники катаются!
И все невольно смотрели, и все невольно улыбались, радуясь этому чужому юношескому веселью. Хотя и остерегались, придерживали узлы, мешки, коробочки, коробки, пакеты, документы, деньги, завернутые в чистые тряпочки и спрятанные в такие глубины человеческого тела, где их не достигнет никакая вражеская рука.
Девочки… Две девочки ехали с мамой, которая и сама-то была еще далеко не старая. Накрашенная такая хной, намазанная эдакая помадой, с выщипанными этими стрелочками нацеленных черных бровей.
Девочки очень полюбили лихих призывников. Они шепотом повторяли друг дружке их bon mot, посматривали на молодцов, постреливали в них глазками, хотя матушка их строговато поглядывала, похожая на Мэрилин Монро, кабы та всю жизнь до старости прожила в СССР и уже получает пенсию, увеличенную на сумму монетизации льгот, объявленную каким-то там министром соцобеспечения, которого ежедневно проклинает вся страна, а ему хоть бы хны.
И другие пассажиры тоже производили солидное впечатление. Дяденька в толстых роговых очках, как у ирландского писателя Джеймса Джойса, штук пять дамочек медвежьего облика с расставленными (в Сибири говорят «расшиперенными») коленками. Старушка – божий одуванчик, старичок – в юности, видать, приблатненный хитрован, тоже одетый в очки. Двое «деловых», Федор и Кирилл с электронными калькуляторами… И еще многие, включая шофера, который, как сейчас помню, имел всего одно ухо. Другого уха у него не было. На месте другого уха у него не было ничего, кроме розовой кожаной плоскости. Ясные русские лица с уклоном в азиатчину, как это издревле повелось в Сибири, которую Ермак завоевал, как Колумб Америку, но с более гуманным результатом кровосмешения народов вместо геноцида исконных насельников этих отдаленных от Москвы мест.
Лишь одна девушка особняком держалась от остальной публики. Девушка, которую я запомню по гроб жизни, ибо была она вылитая рысь, каковых изображают в красках учебники и энциклопедии для детей.
Вылитая рысь! Темная шерсточка хищницы над узкой верхней губой. Темные очки вполлица. Резко очерченный подбородок. И стройна она была, стройна, изящна, всегда готова к любому прыжку.
Читателя этого рассказа, если он когда-либо будет напечатан, конечно, может заинтересовать, а что я там делал и как, в частности, в этот загадочный автобус попал. Отвечаю: ездил в райгород К. изучать жизнь и зарабатывать деньги. Помните, были такие деньги, назывались рубли. Их я и ездил зарабатывать. А как – я более конкретно ничего больше не скажу. Во-первых, мы не в налоговой инспекции или, не дай бог, полиции, а во-вторых – неважно, необязательно, может увести рассказ в сторону от его основного сюже…»
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Дай на прощанье обещанье (сборник) - Татьяна Булатова - Русская современная проза
- Любя, гасите свет - Наталья Андреева - Русская современная проза
- Дневник директора школы - Александр Попов - Русская современная проза
- Проза Дождя - Александр Попов - Русская современная проза
- Музыка – моя стихия (сборник) - Любовь Черенкова - Русская современная проза
- Брошенные - Василий Сидоров - Русская современная проза
- Самый длинный твит. О проблемах подростка и желании достичь успеха - Сергей Прилепко - Русская современная проза
- Кровь не вода (сборник) - Мария Метлицкая - Русская современная проза
- Хризантемы. Отвязанные приключения в духе Кастанеды - Владислав Картавцев - Русская современная проза