Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николай Иванович Тезяков был известным в губернии земским санитарным врачом. Крестьянский сын, он болел горем своего народа и всем сердцем хотел служить ему. В уездах Херсонщины он боролся с эпидемиями, с огромной детской смертностью. А в короткие часы отдыха мечтал о деревне, где будут врач, акушер, аптека.
Однако на сей раз он вел речь о другом. Три последних года, 1893—1894—1895‑й, Николай Иванович изучал условия жизни и труда той огромной армии сельских пролетариев, которая каждое лето приплывала к херсонским берегам.
С большущими трудностями Тезяков организовал несколько лечебно-продовольственных пунктов на рынках, куда батраки приходили продавать свою рабочую силу. Земский санитарный врач, пользуясь материалами этих пунктов, обрисовал трагедию сотен тысяч таких же батраков, как Петр Бойко. Болезни косили их в пути, на всех шляхах, в вагонах, на палубах и на рыночных площадях. Смерть широко шагала по казармам и землянкам, в экономиях, куда не ступала нога фельдшера и где люди часто жили рядом со скотом.
Лечебно-продовольственные пункты, как бельмо на глазу, раздражали помещиков. И земский санитарный врач (тот самый Н. И. Тезяков, который после Октябрьской революции ведал в Советской России санаториями и курортами для рабочих и крестьян), обращаясь к своим коллегам, просил их поддержать и защитить врачебно-питательные пункты для батраков, добиться устройства навесов на рынках, где крестьяне живут неделями.
Тезякова сменил на кафедре другой земский санитарный врач, Петр Филиппович Кудрявцев. Он моложе коллеги, но за 33 года жизни уже многое узнал о бедах и несчастьях народа. Кудрявцев находился под живым впечатлением того, что в майские дни 1895 года сам наблюдал на Николаевской ярмарке в Каховке. Петр Бойко был только одним из двадцати тысяч батраков, что из двадцати четырех губерний принесли в Каховку свои надежды на кусок хлеба. Хозяева четверти, осьмушки, шестнадцатой части лошади неделями лежали на Каховском рынке под палящим солнцем, ожидая, когда же улыбнется им судьба. Это была горькая улыбка.
Из двадцати тысяч только двести человек приехали в Каховку по железной дороге или на палубах пароходов. На вопрос — есть ли у них какие-либо запасы провизии, рассказывал съезду земский врач, тысячи людей ответили, что у них нет ни припаса, ни денег. А ведь из двадцати восемь тысяч ушли из Каховки ни с чем, отправились дальше — искать «наемки».
Две книги, вышедшие в Херсоне в 1896 году, рассказывали правду о рабочих рынках тех дней. О батраках в Херсонской губернии написал большой труд Н. И. Тезяков. Весеннюю ярмарку 1895 года в Каховке описал П. Ф. Кудрявцев.
Эти книги были у Ленина, когда он трудился над третьей главой «Развития капитализма в России».
На полях сочинения Тезякова, там, где земский врач описывал хождение по мукам наемного рабочего с Каховокого на Херсонский рынок, Владимир Ильич заметил: «Положение рабочих хуже туземцев».
Ленин анализировал «перекочевывание» обнищавшего крестьянства и определил, что более двух миллионов «бродячих сельских рабочих» ежегодно устремляются на юг России в поисках работы.
Он установил районы их выхода и районы прихода (Херсонская, Таврическая, Екатеринославская и другие губернии).
Владимир Ильич изучил все основные рабочие рынки на юге. Каховка привлекала его особое внимание. Он называл ее «одним из главных рабочих рынков в Таврии».
Цены на батрацкие руки систематически падали. Труд батрака заменялся более дешевым — женским. С годами все больше подростков и детей вовлекалось в работу на помещичьих экономиях, на кулацком подворье. Ленин приводил доказательства. Среди каждых ста батраков, пришедших в Каховку в 1890 году, было двенадцать женщин, в 1895 их уже двадцать пять. Детей, ищущих работу в Каховке, в 1895 году было в два раза больше, чем в 1893 году.
5
На каховскую ярмарку Федор Сикач попал еще мальчиком. Была весна 1891 года. По небу плыли шумные журавлиные стаи, а по степным дорогам, мимо нищих саманных деревушек, тянулись вереницы батраков.
Голодная, с пустыми котомками, босая, опухшая, шла в Каховку батрацкая рабочая Русь — полтавчане, киевляне, черниговцы, орловцы, куряне... В это огромное море, устремившееся на юг, вливались каховские, копанские, алешковские, скадовские крестьяне. Разорение гнало их на ярмарку искать найма.
Шли целыми семьями: с женами, детьми. И Евстигней Сикач привел на ярмарку самого младшего сына — Федю. Ему и тринадцати еще не минуло.
В эти дни пешеходу трудно было пробраться в Каховку — все дороги забиты потоком мажар, подвод. На самом берегу Днепра уже раскинулся лагерь с шалашами, палатками. Кто прибыл раньше — устроился здесь, а там, подальше от берега, на площади местечка — ни пройти, ни пролезть. Десятки тысяч людей сплошь покрыли землю. Жестоко палит солнце, а о тени и подумать нельзя. Под дырявыми навесами, устроенными милостью владельца Каховки — Панкеева, — люди лежат вповалку.
Лошади растоптали в местечке всю землю. Ветерок разносит песчаные вихри. Каховка окутана густым пыльным туманом, застлавшим небо. Солнце сквозь эту пелену, кажется, жжет еще немилосерднее.
Сикач с сыном расположился на берегу возле куреня, где знакомые каховские мужики спасались от солнца. Шалаш сделан из ряден да рваных свиток. Люди ждут найма.
Федя, маленький, щуплый, свернулся калачиком, стараясь занять поменьше места. Он лежит на песке, мокрый, серый от пыли. Кулачком трет глаза. Они болят, слезятся. Мелкий песок разъедает веки. Они набухли, стали красными. На ресницах песчинки. В нос и рот набилась соленая пыль. Дышать трудно. На потрескавшихся губах — кровь.
Впечатления ярмарки совсем подавили мальчонку. Он молчалив, грустен, ничего не спрашивает и только смотрит да прислушивается.
— Худющие, вы у нас не выдержите, — с усмешечкой приговаривает колонист, рассматривая крестьян. Федя уже наслышался, что кулаки из наймитов все жилы выматывают.
С суковатой палкой в руках, не глядя на лежащих под ногами, пробирается высокий как жердь, в очках, эконом помещика Панкеева. Он ищет полтавчан, курян, орловцев. Те пришли издалека, нанимаются на сезон от Миколы до покрова. Эконом палкой тычет в котомки. Они давно пусты. А когда торба пуста, человек сговорчивее.
У отца, у всех лежащих здесь, на подошвах ног мелом написана цена — за сколько нанимаются. Уже дважды стирали и писали вновь. Цены падают, и сердце будто падает. Каховцы старались приободриться, кричали:
— Лежи, не дорожись!
Ждали экономов из поместий Мордвинова, Фальцфейна, князя Трубецкого. Может, удастся наняться не на сезон, а на год.
Каховская ярмарка в разгаре...
- Великая замятня - Фаттей Шипунов - Публицистика
- Мифы и мины для подрыва Российской государственности - Сергей Григорьевич Горленко - Военное / Публицистика
- Нюрнбергский процесс - Александр Григорьевич Звягинцев - Военное / Прочая документальная литература
- Восхождение - Анатолий Михайлович Медников - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Публицистика
- Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста - Лев Троцкий - Публицистика
- Большая судьба Малой земли - Придиус Ефимович - Публицистика
- Разговор шел о фантастике - Кобо Абэ - Публицистика
- Разговор шел о фантастике - Кобо Абэ - Публицистика
- Разговор шел о фантастике - Кобо Абэ - Публицистика
- Городской конструктор. Идеи и города - Витольд Рыбчинский - Публицистика