Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день, блуждая по комнатам, я чувствовала себя не в своей тарелке, мне было грустно. Не следовало сюда приезжать… У меня было ощущение, что я только что увидела фрагмент своего прошлого. Теперь ничего не будет так, как раньше. Приедем ли мы сюда на целый месяц в августе, как обычно? Будем ли приезжать сюда на выходные, если Малькольм… Если Малькольм… Нет! Нельзя произносить эти слова. Никогда больше нельзя их произносить! Поднимаясь по лестнице, я погладила старые гладкие перила. Такой привычный жест… Что сделали другие люди, чтобы «перевернуть страницу»? Люди, которые пережили несчастье? Те, кто пережил самое страшное? Как им это удалось? Хотя, может, они ничего и не переворачивали. Может, такие страницы, самые тяжелые и ужасные, просто нельзя перевернуть. Нужно научиться жить с этим. Как?
В столовой я вспомнила наши застолья – празднование дней рождения, Рождества, импровизированные ужины. Вспомнила отца, когда он еще не примерил на себя роль старика, которая так ему понравилась, и любил пошутить. Сестру до ее встречи с марсельцем. Брата, в те времена еще толстощекого подростка. Маму, светящуюся от счастья, ведь отец пока не сводил ее с ума своими придирками. Родителей Эндрю с их чарующей манерой сопровождать любую фразу эпитетами «marvellous», «splendid», «wonderful»[27] – с бокалом вина в руке, седовласых и большеногих великанов, которые всегда так радовались тому, что они с нами. Эндрю обычно появлялся с победоносным видом, опоясанный фартуком «Sex Pistols», со своим фирменным ревеневым крамблом… Вспомнились наши бесконечные игры в «Покажи слово». Малькольм и Эндрю объединялись в одну непобедимую команду. Им хватало взгляда, жеста, часто незаметного, чтобы понять друг друга.
Вернулось все, словно бумеранг, отягощенный эмоциями и воспоминаниями. Первые шаги Малькольма по газону, его восхищение при виде первых в его жизни нарциссов, которые он тут же попытался съесть. И как однажды на Пасху мы спрятали в саду яйца и дети искали их под дождем, а Джорджия плакала, потому что брат умудрялся все найти раньше нее… Калейдоскоп счастливых картинок из прошлого. Из того, что исчезло. Ушло. Навсегда. И трудные моменты… О смерти бабушки я тоже узнала здесь. И о болезни друга. Потом наш дом дважды обворовывали, и мы в шоке замирали при виде того, что сделали эти варвары с нашим жилищем. На седьмом году брака Эндрю признался мне в неверности. Первой своей неверности. Той, которая принесла мне больше всего горя. Я тогда просто рухнула на этот вот диванчик. И целый вечер рыдала, кричала. Дети, еще совсем маленькие, спали и ничего не слышали.
Наши последние выходные. В воскресенье вечером дети в спешке доделывают домашние задания за кухонным столом. Склоненная светлая голова моего сына… Джорджия, что-то увлеченно рисующая. Эндрю читает газету «Sunday Times» с экрана своего компьютера. «Рабочая» тишина. В камине потрескивает огонь…
Я не захотела входить в комнату Малькольма. Я прошла мимо нее не оглядываясь. Это было бы слишком тяжело. Я задержалась в комнате Джорджии: села на ее маленькую кровать, заваленную мягкими игрушками, посмотрела в окно – на сад, на лес, на рапсовое поле. Со времени нашего последнего приезда наступила настоящая весна. Все было зеленым, все расцветало и росло. Мое любимое время года. Только в этом году у меня не было сил радоваться растениям, которые пошли в рост, первому крику кукушки, донесшемуся из леса. Эндрю сказал детям, что когда первый раз в году слышишь кукушку, то надо бежать. Это английский обычай. Говорят, это приносит счастье. Мне вдруг захотелось сказать ему, что он ошибся, что нам это счастья не принесло, нам это принесло беду.
Когда я оказалась в нашей спальне со скошенным потолком, под старой крышей, у меня сжалось сердце. На этой большой белой кровати мы с Эндрю столько раз занимались любовью! Малькольма и Джорджию мы зачали здесь. В Париже наша спальня и комнаты детей расположены слишком близко, и мы боимся, что они нас услышат. Здесь у нас был свой уголок – кроме этой комнатки, на этаже ничего не было. Я закрыла глаза. Вспомнила теплое тело Эндрю, его нежность, его руки, его губы на моем теле. Я по всему этому соскучилась, истосковалась. Мне захотелось позвонить ему, сказать, что я здесь, что думаю о нас, о нашей любви. Однако я этого не сделала.
В сумочке зазвонил мобильный. Это был Лоран, полицейский.
– Мы кое-что выяснили. Приезжайте!
* * *И вот я в комиссариате, напротив – Лоран.
– Почему вы не можете сообщить мне имя?
Он опустил глаза.
– Таковы правила, мадам. Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что этот человек проживает в Воклюзе.
Но я не собиралась отступать.
– Что именно вы намереваетесь предпринять? Вы планируете его или ее арестовать? Или позвоните этому человеку по телефону, или пошлете кого-то из ваших, чтобы допросить его на месте? Завтра утром?
Он посмотрел на меня с чуть насмешливой, но мягкой улыбкой.
– Нет, это случится не завтра утром, мадам. Сначала нужно найти его номер телефона. Если он в «красном списке»,[28] процедура затянется, потому что даже полицейским нужно получать официальные разрешения, обращаться в инстанции… Вы не волнуйтесь, мы этим займемся, сделаем все, что в наших силах. Мы уже передали информацию по вашему делу в комиссариат Оранжа. Теперь их дело – допрашивать подозреваемого. Дальше расследование будут вести они. Это займет еще какое-то время, предупреждаю вас. И это нормально.
Я с трудом усидела на стуле. Мне хотелось уйти как можно скорее. Выйдя из комиссариата, я сразу же позвонила Виолен, моей подруге-адвокатессе. Она сказала: «Я добуду для тебя это имя. Это не слишком этично, но я могу это сделать. Я перезвоню».
Я решила подождать ее звонка в кафе напротив комиссариата. Сердце стучало в груди как сумасшедшее, причиняя мне боль. Наконец-то я узнаю! Узнаю, кто сбил моего сына! Я даже не подумала позвонить Эндрю. Или сестре. Я ждала, замерев в одной позе, глядя на бульвар за окном. Мне показалось, что ожидание продлилось довольно долго.
Наконец зазвонил мобильный. Это была Виолен. Она узнала имя. Автомобиль принадлежал супружеской чете пенсионеров, проживавших в Воклюзе.
Мсье и мадам Жак Секрей. Место жительства – Оранж, владельцы коричневого «мерседеса» старой модели. Номерной знак – 56 LYR 84. Я записала, поблагодарила Виолен и отправилась домой.
* * *Эндрю проявил не больше волнения, чем комиссар Лоран. Просто кивнул. Хорошо, что они напали на след. Прекрасно, пускай продолжают работать. Мне до того нестерпимо было это слышать, что захотелось дать ему пощечину. Как только ему удается быть таким спокойным, таким невозмутимым?! Это не укладывалось у меня в голове. Наверное, мужчины – существа с другой планеты. Одна лишь Эмма меня понимала и разделяла мое нетерпение. Эмма, с которой я связалась по телефону, сказала, понизив голос, чтобы не разбудить спящего малыша: «Секрей, Жак, ты говоришь? Подожди, я как раз за компом, сейчас посмотрю в "Белых страницах"… смотрю… Жюжю, я нашла их! Они не в "красном списке". Оранж, улица де П., дом 28. Есть!»
Мсье и мадам Жак Секрей, Оранж 84100, улица де П., дом 28.
Весь вечер это имя и этот адрес не выходили у меня из головы – не важно, работала ли я над переводом, накрывала ли на стол, готовила ли лазанью или разучивала стишок с Джорджией, это имя снова и снова возникало в уме, как надоедливый припев. Я представляла их в чистеньком домике, окруженном ухоженным садом с геранями, с коричневым «мерседесом» в гараже. Мадам, белокурая и кудрявая, в элегантном наряде. Ее супруг, дородный и лысоватый, подстригает газон, а вокруг него скачет и лает йоркшир… Возможно, у них есть внуки возраста Малькольма и Джорджии, которые называют их «де» и «ба» и приезжают к ним на обед по воскресеньям. Спокойная жизнь: партии в бридж, послеполуденные сиесты в тени увитой зеленью беседки, поездки в Авиньон на фестиваль, если на улице не слишком жарко… Мадам за рулем. Белокурая, если верить водителю автобуса. «Блондинистая климактеричка», как сказала бы Эмма. Мне вдруг до сумасшествия захотелось позвонить им и жутким приглушенным голосом сказать:
– Для вас теперь все кончено! Спокойная, приятная жизнь – уже не для вас. Завтра утром вам позвонят из полиции и спросят, что вы делали в среду, двадцать третьего мая, в половину третьего на бульваре M. в Париже. И вы скажете правду, скажете, что торопились, что не заметили мальчика и побоялись останавливаться. Так вы и скажете, и вас арестуют. Тихая жизнь пенсионеров – вам больше никогда ее не видать!
Зачем они приехали в Париж в тот день? Мадам за рулем. Спешка. Быть может, они приехали из Оранжа на машине? Немалый путь, особенно для двух пенсионеров. У них в Париже живут родственники? Я вошла на сайт «Белых страниц»,[29] выбрала «Парижский регион», в строку поиска вбила фамилию «Секрей». Множество совпадений. Одна издам по фамилии Секрей, Эстель, проживала в 15-м округе, на улице С, в доме под номером 12. Возможно, их дочь? В ту среду они приехали к ней в гости. Мадам проскочила на красный. Почему она не остановилась? Мать… бабушка… Это было отвратительно. Необъяснимо. Я посмотрела на большой палец своей правой руки – заусеницы обкусаны так, что вокруг ногтя свисают некрасивые клочья кожи. Отвратительное зрелище.
- Дом, в котором меня любили - Татьяна Ронэ - Зарубежная современная проза
- Девочки - Эмма Клайн - Зарубежная современная проза
- Парк евреев - Григорий Канович - Зарубежная современная проза
- Муза - Джесси Бёртон - Зарубежная современная проза
- Вопреки искусству - Томас Эспедал - Зарубежная современная проза
- Дочь пекаря - Сара Маккой - Зарубежная современная проза
- Вице-консул - Маргерит Дюрас - Зарубежная современная проза
- Кукольник - Лиам Пайпер - Зарубежная современная проза
- Хранитель забытых вещей - Рут Хоган - Зарубежная современная проза
- Избранные сочинения в пяти томах. Том 5 - Григорий Канович - Зарубежная современная проза