Все время, пока он умывался, пока проверял пистолеты, пока, одевшись, он не сбежал по деревянной лестнице вниз - туда, где уже вкусно пахло кофе и лепешками, - он все время видел перед собой ее - высокую, стройную, легко дышащую.
Наполеон остановился на пороге низкого, сводчатого, каменного зала, и пообещал себе: «Я ее найду. Не сейчас, сейчас мне нечего ей предлагать. Потом я предложу ей корону Франции. Да, - он внезапно улыбнулся, - так будет правильно».
Он пригладил каштановые, выгоревшие на концах волосы и весело крикнул хозяину, что хлопотал у очага: «Кофе, уважаемый, и покрепче!».
У Яффских ворот было шумно, рынок съезжался, торговцы раскладывали свои лотки. Пахло пряностями, жареным мясом. Ханеле, посмотрев на брата, строго велела:
-Деньги откладывай, обязательно. Слышал же, что дядя Иосиф сказал - в Амстердаме пойдешь к тому банкиру, которого он рекомендовал. Он возьмет твой вклад, на три года, под процент. Как раз к свадьбе уже приличная сумма накопится.
-Это твой вклад, - упрямо отозвался Моше. «Твое золото. Может, не надо, я заработаю...»
-Заработаешь, - согласилась сестра. «Только тебе надо обедать, одеваться, книги покупать. Это мой подарок, - она, оглянувшись, вздохнула: «Пора домой, маму Лею кормить».
Моше жалобно, как ребенок, спросил: «Ханеле..., Мама оправится?»
-Дядя Иосиф сказал, что да, - она, на мгновение, прикоснулась к руке брата, и вспомнила строгий голос отца: «Моше уже девять, тебе нельзя его больше трогать. Когда вы наедине, обязательно открывай и дверь на улицу, и калитку в ограде. Иначе будет нескромно».
-Я за ней присмотрю, - пообещала Ханеле. «Передавай привет, - она понизила голос и подмигнула ему, - нашим друзьям. И семье дяди Иосифа - тоже. Элишева замечательная, у вас все будет в порядке».
-Обязательно, - Моше взял под уздцы своего мула. «Одна сума походная, и все, - озорно понял юноша. «Ничего, справимся. Руки у меня на месте, голова тоже. Вернемся в Иерусалим с Элишевой - сразу начну свой дом строить, не нужно мне ничего отцовского».
-Ты маме потом скажи, что я уехал, - попросил Моше. «Как ей лучше станет. А ему..., - он не закончил. Ханеле, ласково глядя на него, подумала: «Господи, почему я все знаю, за что мне это?»
Они сидели на скамейке под гранатовым деревом. Из кухни пахло имбирем. Малка высунула темноволосую голову в сад: «Сейчас чай будет готов, папа. Тетя Ханеле, вы будете печенье?»
-Конечно, милая, - улыбнулась она.
Аарон все молчал. Потом, тяжело вздохнув, рав Горовиц развел руками. «Хоть твоему отцу это и не понравится, но разве я могу отказать?».
-Это всего на год, дядя Аарон, - Ханеле нагнулась и погладила зеленую траву. «Моше ребенком говорил, что, когда вырастет - весь Иерусалим деревьями засадит, - подумала девушка. «Так и будет. Но не сейчас».
-Через год мы с вами разведемся, и я уеду, с маленьким, - она помолчала. «Я просто не могу сейчас бросать маму Лею. Она больна и нуждается в моей помощи».
-Хорошо, - он кивнул. «Тогда на следующей неделе можно писать брачный договор. Мы все сделаем в синагоге Ари, рано утром. Твой отец и не узнает ничего. А когда? - он, краснея, кивнул куда-то в сторону живота Ханеле.
-В октябре, - спокойно ответила девушка.
Аарон погладил бороду. «Это ему еще больше не понравится, дорогая моя. Получается, что..., - он замолчал и Ханеле улыбнулась: «Что вы, дядя Аарон. Разумеется, я ему скажу правду». Красивая бровь поднялась: «Но не всю, конечно. Скажу, что меня соблазнили и тот человек уехал. В брачном контракте можно написать, что я не девственница. Все равно в синагоге Ари одни старики полуслепые, никто его проверять не будет».
Аарон подумал. «Когда я вслух его читать начну, то просто пропущу это место. Они там и глухие к тому же. Не грусти, - он искоса взглянул на девушку, - все устроится. Твоя мачеха оправится, обязательно».
-Я была уверена, уверена, что это он, - горько подумала Ханеле. «Тогда, с Нахманом, амулет меня предупреждал, он был такой раскаленный. И я все равно - не послушалась, потому что хотела попробовать, как это. И попробовала. Но сейчас, с ним..., Неужели я ошиблась? Он, - девушка незаметно положила руку на горло, - Он ошибся? Но Господь всегда, все знает..., Значит, надо просто ждать. Мы еще встретимся, обязательно. Он меня найдет, - уверенно сказала себе девушка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
-Мне легче будет затеряться, дядя Аарон, - добавила она, поднимаясь. «Получу новый паспорт, на вашу фамилию. Горовицей все же больше, а Судаковы одни. Моего отца все знают».
Она посмотрела на хмурое лицо мужчины и велела себе: «Нет, нельзя. Не говори ему ничего. Ему и так трудно».
-Рано или поздно, - вздохнул Аарон, - все будет хорошо. Пойдем, чаю выпьем, - он распахнул перед ней дверь на кухню.
-Ему я ничего говорить не буду, - твердо ответила Ханеле брату.
Отец только изредка заходил в ту комнату, где лежала мачеха. Он вставал еще до рассвета, шел в микву, потом - на молитву, и возвращался поздно ночью. Он спокойно выслушал Иосифа и развел руками: «На все воля Божья. Надо молиться, чтобы она выздоровела. Надо быть более тщательным в соблюдении заповедей, давать цдаку...»
Иосиф, было, открыл рот, но увидев глаза Ханеле - замолчал. Девушка выбежала на двор, вслед за ним и торопливо шепнула: «Не надо, дядя Иосиф. Вы хотели сказать, чтобы он чаще ее навещал...»
Мужчина только кивнул.
Ханеле вздохнула: «Он все равно не будет. Ей уже лучше, она раньше все время о ребенке говорила, а теперь - нет».
Ханеле ухаживала за мачехой, - та лежала, отвернувшись лицом к стене, - умывала ее, кормила, читала ей Тору. Лея молчала, пересохшие, искусанные губы непрестанно двигались. Ханеле, прислушавшись, уловила имя отца.
-Пиши мне, - попросил Моше. «Я, как устроюсь в Австрии - сразу весточку пришлю».
-Хорошо, - Ханеле посмотрела на то, как караван мулов спускается в долину, что вела на запад и улыбнулась: «Они будут счастливы. А я? - она незаметно положила руку на живот и поморщилась, услышав плеск воды. «Нет, нет, - велела себе Ханеле, - не обращай на это внимания. Пора домой, мама Лея скоро проснется».
Она вышла на площадь и увидела девочек в темных, глухих платьях, что стайкой бежали в сторону рынка.
Белокурая девчонка отстала и заулыбалась: «Тетя Ханеле! Малка меня за треской сушеной послала. Разрешила самой сходить, потому что я уже большая!»
-Молодец, - ласково улыбнулась Ханеле, смотря на девочку, и видя перед собой раскрытую могилу на незнакомом кладбище, слыша выстрелы и женский плач. «Догоняй подружек, - велела она.
Батшева помахала ей рукой. Подхватив корзинку, девочка пошла дальше. На углу каменной лестницы, что вела наверх, сидел холеный, черный кот. «Вот бы нам такого, - восторженно сказала Батшева, склонив голову. Она несмело протянула руку. Кот, заурчав, стал бодать головой ее ладонь. «Трески тебе дам, ты меня тут подожди, - тихо велела ему девочка.
-Здравствуй, Батшева, - раздался сзади красивый, низкий голос.
Девочка потупилась и покраснела: «Здравствуйте, рав Судаков».
Он был высокий, широкоплечий, в черной капоте и шляпе. На Батшеву повеяло хорошим табаком и еще чем-то, - теплым, пряным. «Я увидел, как ты с подружками на рынок бежала, думал - леденцов вам вынести, - рассмеялся он, - пока собрался, ты уже одна. Поделишься с подружками? - он передал ей холщовый мешочек. «Это Ханеле делала, миндаль засахаренный».
-Вовсе он не страшный, - недоуменно подумала Батшева. «Почему его все так боятся?»
-Спасибо, рав Судаков, обязательно, - она подняла темные глаза.
-Как у Горовица, - внезапно подумал Степан, - а волосы - материнские. Хоть и нехорошо так о покойных говорить, но нескромная была женщина. Волосы показывала, соблазняла мужчин..., Уже не говоря о том, что там они в этой Америке делали. Туда бы надо отправиться, за деньгами. Там одни богачи. Родственник Горовица, Меир этот - в правительстве. Разберусь с Леей, когда Иосиф уедет, и можно будет об этом подумать. Только где Рахели, сколько дней ее уже не видно. Болеет, что ли? Хватит мне одной больной.
