Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но я уже пробовал писать картину и книгу. Я работал и не спал ночами, что из этого вышло, вы знаете. Труд оказался бессмысленным, а борьба… Вот я лежу в постели, перевязанный с головы до ног. Похож я на бессмертного творца?
— Разумеется, нет. Но вы еще не начинали трудиться и бороться.
— Я?
— Да, вы, — Лерон сделал паузу.
— Труд — естественная потребность человека. Полураскрыв рот и обливаясь от усилий потом, ребенок строит на песке замок, для него это не баловство, а познание природы через труд; взрослые называют это игрой. Юноша часами просиживает над книгой, отрывая время от отдыха, игр и еды, потому что в этой форме познания жизни заключаются труд и радость, а мамы всего мира кричат: «Оторвись же хоть на минуту». Взрослый человек начинает работать. У нас, при капитализме, труд — проклятие, насилие и унижение. Только в условиях свободы от эксплуатации человека человеком труд делается делом чести и доблести. В Советском Союзе труд освобожден, там человек работает для себя и для всех, его труд радостен. Только при социализме возможно возникновение понятия «герой труда»! Вот поэтому-то ваша картина и должна была изображать не труд как таковой, потому что он не существует, а радостный, героический труд свободных людей или борьбу за освобождение труда рабочих при капитализме. Такую картину не купил бы капиталистический обманщик и разбойник Татя. Ваша картина не была бы пустым сосудом, и какой-нибудь проходимец не смог бы налить в него свое собственное содержание.
— Согласен. Я ошибался. Пан Татя ловко меня обманул.
— Нет. Он пытался увести вас на золотой нити, точно так же получилось и с книгой. Вас удивило, что враги заплатили так щедро «за пустяки». Не за пустяки, вы дали им в руки нить, на которой они могли бы повести не только вас, но и тысячи людей. Они заплатали не за книгу, а за нить! Поняли, мсье ван Эгмонт?
— Но я не сказал там ничего особенного. Нигде я не написал: «Да здравствует капитализм!»
Лерон расхохотался.
— Этого и не требовалось! Кто пойдет за человеком, который на площади кричит подобные вещи? Сами капиталисты этого не говорят, они кричат: «Да здравствует культура, религия и прочее», но не капитализм. Это слово не в моде, его обходят и стараются заменить другими более благозвучными. Чтобы быть в услужении у буржуазии, не надо ее прославлять, нужно или открыто укусить рабочее движение, или тихонько подсунуть колеблющимся лживую идейку, которая при случае может сбить людей с толка. Им, чтобы затемнить сознание людям, нужен яд. Вы и предложили капельку такого яда — пессимизм и пораженчество. Свои серебреники вы получили вполне законно.
«Адриенна была права, — горестно размышлял художник, — поторопился».
— Да, — сказал он вслух, — Лунунба скорей порвет железные цепи на руках, чем я золотую нить в носу.
— Ему поможет это сделать Октябрьская революция, а вам — наша идеология. Что, впрочем, по существу, одно и то же. Это должны уяснить себе вы оба.
Долгий перекур. Оба смотрят на часы: «Ого! Время-то как бежит! Однако у нас есть еще полчасика до прихода дам!» Оба с удовольствием продолжают беседу.
— Извините, мсье Лерон, — начинает художник, — как следует понимать сделанные вами сравнения нашего участия в борьбе за свободу? Вы ставите себя мне в пример?
— Конечно, но только не в смысле размеров моих личных заслуг. Революционеры не носят ни нашивок, ни погон. Строителями новой жизни, в самом общем смысле этих слов, обязаны быть все люди. Вы до сих пор стояли в стороне от великих течений, а я сам их искал и бросался в самые глубины. В буржуазных газетах вы видели фотографию Мориса Тореза, того самого, что недавно вел целую армию бойцов по улицам Парижа? Он везде — и на парижском митинге, и на испанском фронте! Этот человек там, где кипит борьба, он логикой событий выдвигается на передовую линию. Это образец, по нему и равняйтесь: рядовые бойцы или вожди — мы все нужны, мы все равны. Мы творим жизнь.
— А кто же все-таки главный? Кто герой нашей эпохи?
— Народ. Радость бытия. Творчество. Будущее.
— У вас получилось столько героев, и все главные? Разве нельзя назвать одного?
Франсуа Лерон опустил голову и сделал вид, что раздумывает. Вид у него был суровый. Он разглаживал усы.
Наконец он выпрямился на стуле и твердо сказал:
— Коммунизм. Ваша вторая ошибка заключается в том, что вы слишком увлеклись Африкой. Она пока далеко не главный театр войны против капитализма: не вы ли в рассказе «Люонга» писали, что в Африке чудовище держит лишь щупальца, а его сердце и мозг находятся в Европе? Вы против капитализма? Вот и включайтесь в работу партии, которую капитализм смертельно ненавидит за то, что она наносит ему наиболее тяжелые удары. Он видит в ней смертельного врага и своего могильщика. Вы хотите сами наносить настоящие удары? Хорошо. Делайте это в Европе. Здесь для вас дела хватит.
Ван Эгмонт открыл глаза.
— Да. Я должен поехать на фронт в Испанию.
Он вопросительно посмотрел на Лерона.
— Может быть. Испания — символ. Сейчас она — арена страшной борьбы, но завтра Испанией может стать Россия, Франция или любая другая страна, на которую нападет фашизм. Ваше место будет на всякой передовой линии боя, где бы он ни был.
— Я из-за беготни по приемным прозевал Испанию, сколько драгоценного времени потрачено совершенно зря, — печально сказал художник.
— Нет, не зря. Вы изучали политическую жизнь, полученный опыт пригодится.
— Для Франции 1936 года?
— Ни в коем случае. Для всех стран. Наши политические деятели, Чонга, сэр Ганри — это не фигуры местного значения, а типы. Для любой капиталистической страны они характерны — всюду есть свои блюмы и деляроки. Черные или белые по цвету кожи, но всегда враги нового и хорошего. Поезжайте к себе в Голландию, там свои местные особенности, но вы без труда узнаете общие уже знакомые вам черты предателей и насильников. В этом и заключается смысл полученного вами урока. Он имеет значение и для будущего: уйдут эти люди, но наша или ваша, любая буржуазия сначала попытается править обманом и доверит власть блюмам. Если положение станет шатким, то призовет очередного де ля Рока. Для страны с сильными демократическими традициями делярок чистой масти неудобен, буржуазии гораздо целесообразнее вывести гибрид, который будет ласково обманывать по-блюмовски и кусать исподтишка по-деляроков-ски. Весь фокус заключается в успешной лжи: если неудачливому Петену продажная печать создала славу верденского героя, то и другого генерала с сомнительной военной карьерой можно произвести в народные герои. Вот вам блю-морок или рокоблюм, в какой бы стране он ни оказался бы у власти. Мы, французы, видели фокусы с такими освободителями. У нас уже были деньги с надписью: «Republique franpaise — Napoleon empereur».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V - Дмитрий Быстролётов - Биографии и Мемуары
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина - Биографии и Мемуары
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Алтарь Отечества. Альманах. Том I - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года - Александр Васькин - Биографии и Мемуары
- Те, с которыми я… Леонид Филатов - Сергей Соловьев - Биографии и Мемуары
- Жить не напрасно - Владимир Казаков - Биографии и Мемуары
- Янка Купала - Олег Антонович Лойко - Биографии и Мемуары
- Ричард Брэнсон. Фальшивое величие - Том Боуэр - Биографии и Мемуары