Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мартынов стремился выиграть время на огромном пути между Иркутском и Якутском. Здесь знакомая дорога. Здесь выносливые гривастые лошадки, станции, деревни, станицы и небольшие города, в которых Мартынов задерживался не дольше, чем в дымных почтовых избах. Здесь можно рассчитать дни, часы; здесь многое зависит от грозного окрика, решимости, находчивости есаула.
Важно не подчиниться сонному, медлительному ритму жизни почтовых станций, одуряющей атмосфере лени и тупого спокойствия. У чиновника унылый, безжизненный взгляд, вызывающий зевоту, в избе натоплено, на столе с присвистом дышит пузатый самовар; за столом купцы или приказчики, не дай бог знакомые, - они, завидев тебя, потрясают початыми флягами; ямщик ушел - кстати! - в деревню к жене; свежих лошадей нет; все, решительно все склоняет тебя к остановке, к отдыху! И всему этому нужно сказать: "Нет, шалишь!" Схватить за шиворот эту дремлющую, ленивую жизнь да встряхнуть так, чтобы разом появился и ямщик, и кони, и подвижность у перепуганного смотрителя. Нужно ворваться на станцию, как сквозной ветер в окно, хлопнуть дверью и мчаться дальше, оставив хозяев сокрушенно качать головой да выметать сор, выброшенный ветром из затхлых углов. Нужно сбросить с себя гипноз расстояния, не поддаваться предательской мысли: ведь все равно, мол, впереди тысячи и тысячи верст дороги, недели и недели пути! Велика ли важность - часок-другой!
Восемь тысяч верст в три месяца! Если разделить расстояние на девяносто дней, получится девяносто верст в день. А ведь будут и такие дни, когда пурга вовсе не позволит двигаться вперед, бывалые каюры и проводники откажутся выйти из своих юрт и чумов. Вместо лошадей будут собаки, а на собаках и при самых благоприятных условиях не сделаешь больше пятидесяти верст в день. Будут горы и перевалы, бездорожье, изрезанные глубокими шхерами берега Гижигинской и Пенжинской губы, непредвиденные случайности, отнимающие часы, а то и сутки.
Время необходимо выиграть на первом, самом удобном и безопасном дорожном этапе до Якутска. Мартынов двигался вперед с небывалой быстротой, удивляя встречных, - в Киренске впервые видели человека, меньше недели назад выехавшего из Иркутска. Не зря он подобрал себе крепких казаков, охотников, способных провести несколько дней без сна, без еды, без отдыха. Выносливость Степана Шмакова вошла в поговорку: этот сухощавый белобрысый человек словно вырезан из светлых сыромятных кож - ни сломать, ни разорвать. Но и они, лихие спутники Мартынова, разводят руками и с сожалением смотрят на остающиеся позади деревни, на почтовые станции, теплом которых им не удалось воспользоваться.
В кабинете Муравьева Мартынов еще не почувствовал всей значительности порученного ему дела. Мысль о том, что он привезет защитникам Камчатки нерадостную весть, тяготила его. Но он любил дорогу со всеми ее трудностями и непредвиденными осложнениями, а возможность неожиданно появиться перед Машей заставляла его смеяться неслышным, внутренним смехом. Образ Маши больше не ускользал от него. Он хорошо видел девушку, ее удивленные глаза. Видел и такой, какой знал ее по Иркутску, и старше, строже, в темном закрытом платье. Теперь она представлялась ему спокойнее, сосредоточеннее той капризной девушки, которая нередко наутро забывала о самых страстных своих желаниях, еще накануне вечером казавшихся ей вопросом жизни и смерти. Порой к реальному облику Маши примешивались какие-то черты ее матери, что-то от ее мелочной рассудительности и практичности. Мартынов не верил в возможность таких изменений, сердился на самого себя, но ничего поделать не мог.
После нескольких дней пути Мартынов обнаружил в себе странную перемену. Он с возрастающим волнением стал думать о цели своей поездки, прежде она вызывала в нем только глухую досаду. Что послужило тому причиной? В какой-то мере сама дорога, отрезвляющая ясность пути, мертвое белое ложе Лены, первые морозы, первые метели.
Но сильнее всего подействовало на него отношение людей. Узнав о цели путешествия Мартынова, люди - с некоторыми из своих давних знакомых есаул был откровенен - смотрели на него с нескрываемой тревогой. Они беспокоились за него, за участь Петропавловска.
Впервые Мартынов понял эту бескорыстную тревогу в юрте старого бурята, дважды побывавшего на своем веку в Охотске. Есаул был знаком с бурятом, - тот жил у самого почтового двора и славился умелой игрой в шахматы. Пока Степан Шмаков занимался приготовлениями к дороге, Мартынов со стариком расставили тяжелые, выточенные из кости фигуры на большой доске, лежавшей на ковре. Мартынов лег, упираясь локтями в ковер и положив подбородок на сжатые кулаки. Острый запах баранины, варившейся в медом котле, щекотал ноздри.
Старик играл молча, теребя на подбородке редкие волосы и беспрерывно набивая табаком ганзу - крохотную медную трубку на прямом чубуке. Выиграв первую партию, он налил Мартынову чашку ароматной горячей жидкости - смесь молока, бараньего жира, чая, соли - и сказал, прищурив глаза:
- Плохо играл сегодня. Худо играл...
- Вижу, Ринчин, сам вижу, - Мартынов хлебнул из чашки. Горячая жидкость обожгла гортань. - Первый раз против тебя я держался крепче.
Старик неторопливо расставил фигуры рукой, словно вырезанной из крепкого коричневого корня.
- Тогда домой ехал, не спешил, - усмехнулся он. - Голова был светлый, мудрый. Теперь плохую дорогу видишь, торопишься.
Бурят еще добавил, что шахматы изобрели индусы - мудрый народ, почитающий высшим благом размышление, прихотливое и спокойное течение человеческой мысли.
- Дорогу, говоришь, вижу? Верно, бо-о-льшую дорогу! - признался Мартынов и, возобновив игру, рассказал буряту о своем путешествии: Якутск, Охотск, Гижига, Тигиль...
Бурят недоверчиво покачивал головой. Да, да... У людей нет согласия. В середине огня нет прохлады, посреди мира нет покоя... Рискованная затея... Он дважды был у большой воды. Это очень далеко. Никто не может предсказать, что случится в дороге. Может пройти три луны, пока молодой русский доберется только до Охотска. А ведь и оттуда путь неблизкий.
Выиграв и вторую партию, он смахнул фигуры на ковер и, перевернув доску, легко поднялся. Казалось, старик опасался, что азартный офицер захочет реванша и игра затянется. Он подошел к зеленому, окованному старой медью сундуку и, открыв его, вынул голубую ленту-ходак, освященную ламами и хранившуюся в сундучке как реликвия вместе с другими ходаками различных размеров. Положив ленту на руки так, что бахромчатые концы повисли по сторонам, он низко поклонился и протянул ее Мартынову в подарок. Это было знаком высокого почтения и одновременно пожеланием счастья и удачи в будущем.
Подобные подарки делались нечасто. Мартынов бережно свернул ходак, сделанный из мягкого китайского шелка, и спрятал его за борт мундира.
- Пусть тебе благоприятствуют боги и удача, - сказал старик на прощание.
Мартынову и после не раз случалось замечать, что чем душевнее бывал собеседник, тем он меньше сочувственных слов тратил для есаула и больше тревожился за Петропавловск.
Встречался Мартынов и с людьми, которым не было дела ни до Камчатки, ни до англичан. Они и не верили, что он собрался в Петропавловск. "Знаем твою Камчатку! - лукаво подмигивали они. - Где вдоволь мехов, там и Камчатка. С такой командой, как у тебя, целую губернию обобрать можно. Где не продадут - силой возьмете..." Пьяными глазами они ощупывали поклажу Мартынова: какой, мол, товар припас для охотников?
Мартынов быстро продвигался вперед.
Лена встала еще в начале ноября. Декабрьские морозы впросинь выкрасили лед, а затем укрыли его слоем снега. Кибитки неслись по малоезженой дороге, ныряя в тайгу и выбегая на просторный берег реки. Зеленый потемневший лес, бодрящий запах ели и кедра, тонкий узор лиственниц на фоне заснеженных холмов или бледного, почти белого неба, шорох падающего с веток снега - все было знакомо Мартынову с детства, напоминало годы, проведенные в тайге.
В несколько дней его лицо сделалось смуглым, стало суше, тверже.
Всю дорогу от Олекминска до Якутска ветер бил в лицо, обдавая ямщиков сухим, колючим снегом. Лена лежала в плоских берегах, невидимая в белесом тумане. На каждой станции якуты-ямщики уверяли Мартынова, что лучше бы подождать денек, пока распогодится, и через час-другой уже неслись во весь дух на северо-восток, напрягая глаза, чтобы не потерять дорожные приметы и не сбиться с пути.
Так и приехали в Якутск в сумерки, не разглядев в густом снегопаде ничего, кроме очертания двух каменных церквей. Только тусклым утром увидел Мартынов город, раскинувшийся в степи. Все жалось к земле, словно боясь подняться, напомнить о себе, взглянуть в свинцовый горизонт. Юрты якутов, приземистые, бревенчатые избы, невысокое каменное здание Гостиного двора, сплошные частоколы - все сливалось с угрюмой степью, отвечало ее монотонности.
- История России. Алексей Михайлович Тишайший - Сергей Соловьев - История
- Славяне и авары. Вторая половина VI — начало VII в. - Сергей Алексеев - История
- 22 июня: Никакой «внезапности» не было! Как Сталин пропустил удар - Андрей Мелехов - История
- Кормовой флаг Громобоя - Сергей Григорьев - История
- Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Уинстон Черчилль - История
- Начало России - Валерий Шамбаров - История
- Русский пятистатейник - Андрей Милов - История / Прочая научная литература / Языкознание
- Август 1991. Где был КГБ - Олег Хлобустов - История
- Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы - Олег Гончаренко - История
- Хроники мусульманских государств I-VII вв. Хиджры - Айдын Али-заде - История