class="p1">Имя Галилея, несомненно, известно более широкому кругу людей, чем имя Кеплера, и такая ситуация сложилась уже во время их жизни. Вряд ли стоит сомневаться в том, что более или менее умышленное избегание Галилеем попыток внести какие-нибудь усовершенствования в сложный аппарат традиционной математической астрономии (правило, которого он придерживался на протяжении всей своей карьеры) не причинило ему никакого особенного ущерба: он обладал талантами совсем другого рода, и для ученых, как и для всего мира в целом, они были гораздо более привлекательны, чем таланты Кеплера.
Родившись в Пизе в 1564 г., семью годами раньше Кеплера, Галилей пережил его на одиннадцать лет и умер в Арчетри в 1642 г. – в год рождения Исаака Ньютона. Копия раннего портрета великого тосканского астронома (ил. 151) висит в колледже Ньютона, что не удивительно, поскольку Галилей с давних пор считается номинальным лидером нового научного направления. Сложно назвать имя человека, в большей мере символизировавшего изменения в подходе к эмпирическим наукам, расцвет которых характеризует весь XVII в. Он был отправлен в университет Пизы своим отцом Винченцо (специалистом и автором в области музыкальной теории; Галилей многое почерпнул у него по части сочетания теории с экспериментом) для получения медицинского образования. Там он заинтересовался математикой и в 1585 г. покинул Пизу, не получив степени. Он начал самостоятельно изучать Евклида и Архимеда во Флоренции, одновременно занимаясь преподаванием математики во Флоренции и Сиене. Его незаконченный, но весьма показательный диалог на латыни периода 1586–1587 гг. можно охарактеризовать как физическую космологию, в том смысле, что в нем рассматривается движение тел в целом и размещение элементов в мире. Эта работа характеризует его как критика Аристотеля и, кроме того, как человека, который многому научился у Архимеда. В частности, он рассматривает проблему космологического порядка элементов в соответствии с трактатом Архимеда о плавающих телах. Другими словами, Галилей полностью пренебрегает аристотелевским телеологическим подходом к элементам и пытается найти возможность рассуждать о них в категориях механических сил; но в то время он только ожидал получения университетской должности. В 1588 г. его обошли с местом профессора математики в Болонье, которая досталась более опытному астроному Джованни Антонио Маджини, но год спустя он получил вакантную профессуру в Пизе.
151
Эстамп, сделанный по портрету Галилея (1564–1642) Юстуса Сустерманса (1636) в Тринити-колледже (Кембридж)
Когда Галилея рассматривают только в узком контексте истории астрономии, возникает тенденция трактовать его исключительно как героя борьбы за установление истины коперниканского учения. Однако такая трактовка чересчур упрощает ситуацию. Три его схоластических эссе, которые сохранились в рукописной форме и не были опубликованы до самого последнего времени, а именно до 1960‐х гг., трактовались как юношеские произведения, относящиеся ко времени его студенчества в Пизе. Сейчас стало ясно, что они принадлежат более позднему периоду – в одном из случаев не раньше 1597 г. Они несут на себе следы сильного влияния со стороны иезуитских схоластов и иллюстрируют тот факт, что Галилей мог оставаться беспристрастным, даже когда дело доходило до изучения схоластических авторов, у которых, как ему казалось, он мог чему-то научиться. В частности, Клавий продолжал оказывать на него сильное влияние вплоть до последних дней его жизни. В своих ранних сочинениях Галилей выступал против движения Земли, заимствуя аргументы из широко распространенного сочинения Клавия «Sphaera». Даже после того как Галилей поменял свое мнение, манера его доказательств была многим обязана тому, чему он научился у Клавия.
Читая лекции в Пизе, Галилей начал открыто критиковать многие разделы аристотелевской натуральной философии. Его законы свободно падающих тел (обычно ассоциируемые с мифической демонстрацией на Пизанской падающей башне) являются наиболее известным признаком разочарования ученого. Когда закончился его трехгодовой контракт в Пизе, ему пришлось искать новую должность, он преуспел и в этом, получив гораздо более важную профессорскую должность в Падуе. (Именно тогда он нанес сокрушительное поражение Маджини в диспуте, после чего приобрел в его лице непримиримого врага.) В Падуе находился ведущий для своего времени итальянский университет, являвшийся одним из главных подразделений европейской системы образования. В это время произведения и преподавательская работа Галилея были связаны главным образом с механикой, и сдержанная поддержка коперниканской теории, выраженная им в переписке с Кеплером, демонстрирует то, что он высоко ценил ее за физические выводы – она хорошо согласовывалась с его собственными идеями, касавшимися, например, приливов. Он не был рьяным коперниканцем кеплеровского типа, поскольку его интеллектуальная карьера не подводила его напрямую к решению этого вопроса с учетом выводов математической астрономии. Узнав в октябре 1604 г. о появлении новой звезды, он увидел в этом удачный повод для того, чтобы прочесть лекцию перед широкой аудиторией Падуанского университета о внутренних противоречиях аристотелевских представлений о неизменности небес.
Галилей был великим мастером восхваления собственных достоинств, и участие в дискуссиях доставляло ему большое удовольствие. Его лекции, вызвавшие сильное раздражение и, более того, опубликованные впоследствии (в 1605) под вымышленным именем, содержали нападки на падуанскую профессуру. Написанные на местном падуанском диалекте и изданные от имени «Чекко ди Ронкитти», они не содержали никакого явного свидетельства того, что вышли из-под пера Галилея, но, скорее всего, именно он являлся их автором; даже если это не так, то человек, опубликовавший их, явно симпатизировал Галилею. Это не способствовало сближению последнего с коллегами. Сочинение изложено в форме потешного диалога, где два неотесанных крестьянина опровергали аргументы, выдвинутые профессорами философии против выводов Галилея, касавшихся появления новой звезды 1604 г. (Каким образом субстанция, из которой состоит новая звезда, связана с ее местоположением? Вот все, что тревожит математиков, да пусть это будет хоть кукурузная каша (polenta)! Землемеры понимают в измерениях больше, чем философы. Вот примерный пересказ отпускаемых крестьянами колкостей.) Книга настолько хорошо распродавалась, что уже через несколько месяцев ее переиздали с некоторыми изменениями, предположительно внесенными самим Галилеем, – это касалось выражаемых им сомнений в принятии коперниканской системы. В 1606 г. появилась другая книга, написанная на сей раз на чистом итальянском языке, но с той же общей тенденцией: она была направлена против одного флорентийского философа-любителя, впоследствии ставшего одним из его главных оппонентов во Флоренции. Написанный под вымышленным именем «Алимберто Маури», этот трактат также может принадлежать перу Галилея, хотя, согласно общему мнению, вероятность этого не столь безоговорочно высока. Обе работы выражают в ироническом ключе некоторое недовольство схоластическим типом мышления и консерватизмом университетов, и их обыденное здравомыслие вносит новое свежее измерение в дискуссии, касающиеся определения разделительной черты между фактом и теорией в науке.
Диалектический дар Галилея был подвергнут еще одной проверке в 1606 г., когда он предъявил обвинение в плагиате Симону Майру (в Падуе), а затем одному из его учеников Бальдассару Капре. Это связано с так называемым пропорциональным циркулем – вычислительным инструментом, изобретенным Галилеем в 1597 г., с продаж которого он получал небольшой доход (как выяснилось, этот инструмент оказался лишь слегка усовершенствованной версией более раннего аналога, изобретенного Гвидобальдо дель Монте). Майр вернулся в Германию, кроме того, Галилею удалось добиться исключения Капры из университета. Таким образом подготавливалась почва для последующих интеллектуальных диспутов. Вскоре Майр заявил, что видел три спутника Юпитера еще до Галилея. Однако первая ссылка на это заявление опубликована в предисловии Кеплера к его «Dioptrice» (1611), то есть появилась гораздо позже галилеевского «Siderius nuncius». По всей видимости, Кеплер был первым, кто совершенно неумышленно использовал для их обозначения латинское слово satelles, которое обозначало в латинском
