Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феликс никогда не видел своего великана брата в припадке бешенства и ничем не мог утешить невестку. У него не хватило духу и добавить к рассказу бедной женщины плоды своих раздумий: «Вот видите, что наделала ваша закваска. Вот вам результат вашей проповеди насилия!» Наоборот, ему хотелось ее успокоить. Она показалась ему такой одинокой и, несмотря на весь свой стоицизм, такой растерянной и грустной. Ему было мучительно жаль и Тода. Что бы он сам чувствовал на его месте, шагая рядом с полицейскими, которые тащат за руки Недду? Но человеческая душа полна противоречий – именно в эту минуту все в нем восстало против того, чтобы его маленькая дочка породнилась с этой семьей одержимых. Теперь в нем говорили не только обида и ревность, но и страх перед опасностью, над которой он прежде только посмеивался.
Когда Кэрстин оставила его, чтобы снова подняться наверх, Феликс остался наедине с темной ночью. Как всегда в предрассветный час, жизненные силы убывали, а страхи и сомнения становились ощутимее; они наступали на Феликса из купы яблонь, откуда доносилась музыка дождевых капель. Но в мыслях его пока было лишь одно смятение, ни к каким выводам он еще не пришел. Да и что можно было решить, пока мальчик лежит наверху между жизнью и смертью, а судьба Тода и Шейлы неизвестна! В комнате стало холодно; Феликс пододвинулся к печке, где еще тлели дрова и под серой золой краснели угли, издавая смолистый запах. Он пригнулся, раздувая огонь мехами, и услышал тихие шаги; за его спиной стояла Недда, лицо ее сияло.
Однако, сочувствуя ее радости, Феликс все же подумал: «Кто знает, может быть, для тебя было бы лучше, если бы он так и не вернулся из небытия!»
Она присела рядом.
– Дай я с тобой посижу, папа. Тут так приятно пахнет.
– Да, приятно, но тебе надо поспать.
– По-моему, мне никогда больше не захочется спать.
И, почувствовав, как она счастлива, Феликс сам оттаял.
Что может быть заразительнее радости? Они долго сидели и вели задушевный разговор – первый с той роковой поездки в Бекет. Они говорили о том, что счастье человеку приносит только любовь, горы, произведения искусства и жизнь для других. Ну еще, пожалуй, хороший запах или когда лежишь на спине и смотришь сквозь ветви деревьев на небо; конечно, и чай, солнце, цветы, здоровая усталость, ну и, безусловно, море! Они говорили и о том, что в тяжелые минуты человек невольно начинает молиться, но кому? Разве не чему-то заключенному в нем самом? Какой смысл молиться великой, таинственной силе, которая одно сотворила капустой, а другое – королем? Ведь эта сила вряд ли так слабохарактерна, чтобы внимать твоим молитвам. Постепенно их разговор стал прерывистым, они то и дело умолкали; наконец наступила долгая пауза, и Недда, клявшаяся, что ей больше никогда не захочется спать, крепко уснула.
Феликс любовался длинными темными ресницами, упавшими на щеки, тихим дыханием, медленно поднимавшим грудь, трогательным выражением доброты и доверия на молодом лице, которое стало наконец спокойным после таких мук, видел тень усталости у нее под глазами, дрожь полуоткрытых губ. И, неслышно поднявшись, он нашел плед и осторожно закутал в него Недду. Она, почувствовав это во сне, пошевелилась, улыбнулась ему и тут же заснула снова. Феликс подумал: «Бедная моя девочка, как она устала!» Его охватило страстное желание уберечь ее от бед и горя.
В четыре часа утра в кухню бесшумно вошла Кэрстин и шепнула:
– Она взяла с меня слово, что я ее разбужу. Какая она хорошенькая во сне!
– Да, – сказал Феликс, – и хорошенькая и хорошая.
Недда подняла голову, поглядела на Кэрстин, и ее лицо осветилось радостной улыбкой.
– Уже пора? Как чудесно!
И прежде чем оба они успели вымолвить хоть слово, она убежала наверх.
– Я никогда не видела, чтобы девушка в ее годы была так влюблена, – заметила Кэрстин.
– Она так влюблена, что на это даже больно глядеть, – отозвался Феликс.
– Но Дирек не уступит ей в верности.
– Может быть, но он заставит ее страдать.
– Когда женщина любит, она всегда страдает.
Лицо Кэрстин осунулось, под глазами легла синева; вид у нее был очень усталый. Когда она ушла, чтобы немного поспать, Феликс подкинул дров в огонь и поставил чайник, собираясь заварить себе кофе. Настало утро, ясное, сверкающее после дождя, душистое и звенящее от пения птиц. Что может быть прекраснее сияющего раннего утра – этого светлого росистого чуда? В эти часы, когда кажется, будто все звезды со всех небес упали на траву, весь мир одет покровом юности и красоты. Вдруг в ладонь Феликса уткнулся чей-то холодный нос, и он увидел собаку Тода. Шерсть у пса была мокрая, он едва шевелил хвостом с белым кончиком, а темно-желтые глаза спрашивали, чем намерен Феликс его покормить. Тут в кухню вошел Тод. Выражение лица у него было какое-то дикое и отсутствующее, как бывает у людей, поглощенных несчастьем, которое происходит где-то вдали. Его спутанные волосы потеряли обычный блеск; глаза совсем провалились, он был с головы до ног забрызган грязью и промок насквозь. Тод подошел к очагу.
– Ну как дела, старина? – с тревогой спросил Феликс.
Тод поглядел на него, но не сказал ни слова.
– Расскажи же, – попросил Феликс.
– Ее заперли, – сообщил Тод каким-то не своим голосом. – А я ничего с ними не сделал.
– И слава богу!
– А должен был.
Феликс взял брата под руку.
– Они выворачивали ей руки, один из них толкал ее в спину. Не понимаю: как же я их не избил? Не понимаю.
– А я понимаю. Они ведь представители закона. Если бы они были просто людьми, ты не задумался бы ни на минуту.
– Не понимаю, – повторил Тод. – А потом я все ходил.
Феликс погладил его по плечу.
– Ступай наверх, старина. Кэрстин беспокоится.
Тод сел и снял сапоги.
– Не понимаю, – сказал он опять. Потом, не говоря больше ни слова и даже не взглянув на Феликса, вышел из кухни и стал подниматься по лестнице.
Феликс подумал: «Бедная Кэрстин! Но что поделаешь, они ведь все тут странные, один к одному! Как бы уберечь от них Недду?»
Мучаясь этим вопросом, он вышел в сад. Трава была совершенно мокрая, поэтому он спустился на дорогу. Пара лесных голубей о чем-то тихо ворковала – самый характерный звук летнего дня; ветра не было, и загудели мухи. Очистившийся от пыли воздух
- Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов - Историческая проза
- Белая обезьяна - Джон Голсуорси - Классическая проза
- Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 13 - Джек Лондон - Классическая проза
- Жена бургомистра - Георг Эберс - Историческая проза
- Дельцы. Автомобильный король - Эптон Синклер - Историческая проза
- На Форсайтской Бирже (Рассказы) - Джон Голсуорси - Классическая проза
- Наслаждение - Джон Голсуорси - Классическая проза / Рассказы / Эротика
- Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра - Историческая проза / Русская классическая проза
- Стальное сердце - Кэролайн Ли - Историческая проза / Исторические любовные романы / Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Счастье игрока - Эрнст Гофман - Классическая проза