Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неизвестно, почему генерал Черевин не пожелал дать ход этому делу. Озадачило ли его бьющее через край желание «доброжелателя» заинтриговать Департамент полиции имеющимися у него возможностями по разработке революционеров за границей и, таким образом, набить себе цену или же его смутило упоминание в письме имени полковника Оржевского в весьма пикантной ситуации с его женой?[176] Вполне также возможно, что его смутило уголовное прошлое Дубецкого. Какова бы ни была причина для этого, но в списках Заграничной агентуры В. И. Дубецкий также не значится.
Генерал Черевин не среагировал также и на поступившее в 1887 году в адрес наследника великого князя Николая Александровича из Нью-Йорка заявление, подписанное буквами Т. В., таинственный автор которого предлагал свои услуги русскому правительству. Видимо, недостатка в таких предложениях в департаменте не ощущалось, и он был склонен реагировать только на наиболее многообещающие из них.
Деятельность охранки в лице подполковника Отдельного корпуса жандармов Г. П. Судейкина, непревзойденного агентуриста и мастера оперативных комбинаций, сумевшего внедрить в «Народную волю» свою агентуру и в результате разгромить ее, в значительной степени облегчала Черевину задачу царской охраны, предупреждая и срывая готовящиеся теракты. Политический сыск и охрана работали в данном случае рука об руку, а тандем Черевин — Судейкин действовал безупречно.
Летом и осенью 1881 года в канцелярию Черевина поступило несколько тревожных сигналов о готовящихся покушениях на царя во время его передвижения по стране по железной дороге. Расследованием одного из таких сигналов, поступившего в сентябре 1881 года из кругов русской эмиграции, занялся только что вступивший в должность начальника Отделения по охранению порядка и общественной безопасности в Санкт-Петербурге капитан Судейкин. 14 декабря он через петербургского обер-полицмейстера докладывал Черевину о том, что в одном из молодежных эсеровских кружков столицы обсуждается план взрыва вагона с императором с привлечением человека, выступающего под видом смазчика колес. Черевин немедленно поручает своему подчиненному командиру 1-го железнодорожного батальона полковнику Л. М. Альбертову, обслуживавшему императорские поезда, проверить достоверность информации.
Полковник заверяет генерала, что подобный вариант покушения практически исключен. «Все смазчики и мастеровые в императорских поездах, — докладывал Альбертов, — назначаются исключительно от 1-го ж/д батальона. Подвижной состав этого поезда находится под караулом от этого батальона. При остановках поезда во время путешествия караул, сопровождающий его в вагоне, немедленно занимает посты с обеих сторон поезда и никого посторонних к нему не допускает».
Судейкин на этом не успокаивается и «копает» дальше. Весной 1882 года, уже став инспектором секретной полиции, он в записной книжке казненного за убийство в Одессе генерала Стрельникова Николая Желвакова находит заметку с рисунком, свидетельствующую о том, что террористы «не покинули… мысли воспользоваться для достижения своих… замыслов какой-либо местностью ж/д пути Империи». Инспектор передает рисунок и описание предполагаемой для покушения местности Черевину, и тот снова организует поиск. Лишь к маю охране удалось установить, что рисунок из записной книжки Желвакова по всем признакам подходит под участок железной дороги в семи верстах от подмосковных Химок. Проверка на местности также показала, что «ничего такого, что могло бы указать на существование… подкопа или злонамеренного приготовления не оказалось».
Большой интерес для исследователей эпохи Александра III представляет характер отношений, существовавших между ним и генералом Черевиным. Некоторые современные историки склонны оценивать их как приятельские и даже дружеские. Нам представляется, что эти общечеловеческие категории не применимы к отношениям между «самодержцем всея Руси» и одним из его самых близких царедворцев. Мы склонны оценивать их как отношения между верховным сюзереном и любимым фаворитом, окрашенные в эмоциональные дружеские тона[177].
При работе с архивными материалами наше внимание привлекла записка Александра III без даты следующего содержания: «Последнее известие о подпол. Черевине меня сильно беспокоит. Больно и грустно потерять такого честного и верного друга, как он». Мы пришли к выводу, что она могла быть написана в период с 1863 по 1864 год, когда Черевин служил офицером для особых поручений при командующем Виленским военным округом графе М. Н. Муравьеве. К большому сожалению, нам не удалось установить, с каким печальным событием (серьезной болезнью или ранением) в жизни Черевина она была связана. Тем не менее эта маленькая записка почти на 14 лет раздвигает временные рамки особых отношений между ним и императором, которые дореволюционные и современные историки склонны отсчитывать только с Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
Второй любопытный документ — это небольшая записка на французском языке с уведомлением о посещении генерала Черевина 12 мая 1889 года императрицей Марией Федоровной, Александром III, наследником великим князем Николаем и великим князем Георгием с их подписями: Maria, Александр, Ники, Георгий. Надо полагать, для Черевина этот визит был отнюдь не ординарным событием, ибо он был нанесен в канун коронации Александра III в Успенском соборе Московского Кремля 15 мая 1883 года.
В фонде П. А. Черевина также хранится документ, проливающий свет на отношение Александра III к написанной в 1887 году Л. Н. Толстым драме «Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть». Министр императорского двора и уделов граф И. И. Воронцов-Дашков устроил в своем особняке чтение пьесы, на котором присутствовали Александр III и Мария Федоровна. В вышедшей в 1921 году в Берлине книге П. И. Бирюкова «Л. Н. Толстой. Биография», со ссылкой на письмо к жене писателя С. А. Толстой А. А. Стаховича, читавшего текст пьесы 27 января 1887 года на этом званом вечере, говорится следующее: «Государь подошел к столику, на котором лежала пьеса, взял ее и сказал мне: „Целую неделю лежала она у меня на столе. Я никак не успел ее прочесть; пожалуйста, читайте все, без всяких пропусков“. Началось чтение… Он слушал внимательно; я заметил, что ход и развитие действия интересовало его… После конца 5-го действия все долго молчали, пока не раздался голос Государя: „Чудная вещь“».
Такова была эмоциональная и непосредственная реакция царя на пьесу. В жизни же все было, как и положено жанру драмы, гораздо проще и одновременно сложнее. Чуткий нос директора императорских театров И. А. Всеволожского, привыкшего сверять свои художественные вкусы с личными вкусами императора, воспринял вышеприведенную оценку произведения как команду и немедленно запустил драму к постановке на сцене Александрийского театра. Дело шло уже к генеральной репетиции, когда прослышавший об этом К. П. Победоносцев счел своим святым долгом вмешаться в творческий процесс. Обер-прокурор, как водится, разразился письмом царю, в котором в свойственном ему гневном и безупречном в эпистолярном отношении стиле не оставил от творения великого писателя камня на камне, обвинив его в том, что изображенные в пьесе страшные преступления остаются не только безнаказанными, но и не ведут к покаянию.
Как это часто бывало и раньше, царь покорно согласился с его доводами, испытав, видимо, на какое-то мгновение чувство раскаяния за то, что дал волю своим эмоциям и забыл о своих самодержавных обязанностях. В ответном письме он, соглашаясь с тем, что «эту драму на сцене давать невозможно», тем не менее, сохраняя свое лицо, отметил, что «написана драма мастерски и интересно». Именно после этих событий он написал записку Черевину без даты следующего содержания: «Я переговорю с вами об этом при первом докладе. Надобно было бы положить конец этому безобразию Л. Толстого, он чисто нигилист и безбожник Недурно было бы запретить теперь продажу его драмы „Власть тьмы“, довольно он успел уже продать этой мерзости и распространить ее в народе. — А.»[178].
Наше внимание, естественно, привлекла довольно большая переписка Александра III с генералом Черевиным по организации своей личной охраны, которая лишь частично была опубликована после революции в первых трех номерах журнала «Голос минувшего» за 1918 год. Приводим ее с сохранением написания и пунктуации.
17 января 1883 года записка чернилами на листе с монограммой Александра: «Сегодня у здания в Константинов, военное училище я заметил, что туда-же приехали за мной полков. Ширинкин и поляк служащий в охране. — Я положительно не желаю, чтобы за мною ездили когда я выезжаю не официально и поездка подобных лиц ни к чему не ведет а напротив заставляет обращать внимание публики. — Я никому не говорю куда я еду, так что никто меня и не ожидает там. — Прошу Вас распорядиться в этом смысле и передать приказания завтра утром. — Другое дело когда мы ездим в театр, на вечер или бал т. е. официальным образом, тут они должны быть. — А.».
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев - Дмитрий Засосов - История
- От депортации в Вавилон к Первой русской революции. Версия национального развития российской ветви еврейского народа в духовно-политическом контексте Ветхого Завета - Тамара Валентиновна Шустрова - История
- Основания русской истории - Андрей Никитин - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период - Зарема Хасановна Ибрагимова - История / Культурология / Политика
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение