Рейтинговые книги
Читем онлайн Целомудрие - Николай Крашенинников

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 131 132 133 134 135 136 137 138 139 ... 187

Опять бьется сердце. Положительно он обезумел от свободы; два дня он чудак на посмешище города, теперь же выкинул еще фортель, гала-представление всем кумушкам и просвирням, он, окончивший гимназию с золотой медалью, залез под вечер в сад губернаторского дома, это можно было бы дать как сюжет учителю рисования, его могли бы отпечатать в юмористических журналах, и, однако, как ни билось, как ни предостерегало бедное сердце, ноги все шли вперед…

По-видимому, судьба не была к Павлику окончательно равнодушной: он миновал уже кухню, оранжерею, сараи для экипажей, а собаки все не появлялись. Укладывались ли они ранее на отдых или губернатор полагался вполне на человеческую охрану, только не залаял на Павлика ни один песик, да и среди челяди не было никого видно, кроме двух пололок, не обративших на Павла никакого внимания. Считали ли они его одним из служащих или были вполне равнодушны ко всему на свете, только обе приподняли свои загорелые лица от грядок и вновь углубились в выборку плевелов из губернаторских овощей.

Но не придавали все эти благоприятные обстоятельства Павлику силы и мужества: приближалось самое страшное, приближался дворец, его громадная устрашающая веранда, заставленная пальмами и цветами, и все медленнее становились шаги Павлика, все сильнее билось сердце, забравшееся куда-то высоко наверх.

В самом деле он обезумел; он предпринял ни с чем не сообразное дело, он тайно является в чужой дом, во дворец всевластного губернатора; если он увидит сейчас не только его, но даже его лакея, он должен умереть от стыда и страха, ибо как объяснит он, зачем вечером потайно забрался во дворец в этих грязных, облепленных землею сапогах, с этой книжкой в расцарапанных ладонях, с этой корочкой хлеба в сумке, с этим смешным и юным чернобровым лицом?

Сказать, что он попал по ошибке, — как засмеются все, услышавши эту глупость! Кто же в городе не знает губернаторского дворца, может быть, он — житель иной планеты, свалился с Юпитера или Марса, так нет же, его немного знают в городе, он бывший гимназист, он уже прославился двумя похождениями, он удачно выступал в кафешантане, так неужели же дом губернатора для него кафешантан?..

— Боже мой, как глупо, как глупо, как смешно, не похоже на правду и глупо, а вот жизнь показывает, что самое неправдоподобное вероятно; право же, нет на свете такой невероятной вещи, чтобы она не случалась в жизни, и случилась так, как не придумать никогда.

Прислонясь к стволу вековой липы, Павлик трепетно дышит, хватаясь за сердце руками. Боже мой, сделай же, чтоб был это сон, сделай так, чтобы никогда этого не было, разве в древности скала не давала воду, разве с неба не падала манна, теперь же нужно гораздо меньшее чудо: только чтоб сразу потемнело и он мог бы убежать восвояси, или бы дворец провалился, или бы вихрем взяло его, Павлика, подняло бы над оградой и перенесло прямо в дом. Он поклясться может, он честью клянется, что никогда в жизни не повторится подобное дело, он может поклясться чем угодно, даже ее глазами, что если бы сейчас совершилось чудо, никогда бы более не решился он на такие авантюры, он сидел бы дома, учил бы алгебру, раскладывал бы карты, и мама была бы довольна, и все были бы спокойны, и… и…

И обрываются резким ударом быстро бегающие мысли, он едва не крикнул, его сердце укололо иглою, его руки похолодели, в висках стукнуло, и от самого сердца оборвалась струнка: из-за ствола липы он видит, как с веранды на аллею выходит губернатор с нею, сапфироглазой; оба выходят и идут прямо на него.

26

Как не умер он, когда умерло в нем сердце: как душа в нем осталась, когда дыхания не было.

Как статуя, как стеклянный, опустевший внутри, прозрачный и немой, он ожидал приближения этой жуткой пары, жуткой, как смерть и болезнь.

Он всего ожидал: собак, солдат, сторожей, лакеев, ожидал позора, смеха, криков, издевательств, даже губернатора ожидал, но он не ожидал, что губернатор может выйти с нею, рядом с нею, под руку с нею, и если бы мог ожидать, конечно бы, умер скорее, чем пошел.

И, однако, он шел, рядом — она. и губернатор. Он не знал Драйса, одно время он был с ним знаком; правда, на пикнике той незабвенной ночи он не был губернатором, но разве сила была в том, что он важный сановник? Это ли страшило Павла или что-то другое? Чего не мог он понять? Разве так уже страшно было, что грудь его увешана орденами? Не страшнее ли было то, что держал властно он руку ее в своей красной пухлой руке, что его лысина блестела на погасающем солнце рядом с золотом волос ее; блестели лысина и пенсне над крошечным носом, едва разделявшем плоские, близорукие, окончательно выцветшие глаза, когда глаза той были— небо, были страх, блаженство, мечта.

Да, вот эта женщина, принадлежавшая губернатору, отдавалась ему, Павлу; ее рука, вот эта рука, которую сжал тот сейчас выше локтя, покоилась тогда вокруг его шеи и больше ничьей, и губы эти, губы, — алые, нежные, похожие на кораллы, ласкавшие одного той незабываемой ночью, сейчас ему принадлежат, ему, этому тупому и лысому, который владеет в городе всеми людьми.

Умирает, никнет сердце Павлика, а они все идут прямо на него, несколько мгновений кажется, что вот-вот они его увидят, его белую блузу на стволе замшенной липы, но изгибается в опасном месте дорожка, пара отдаляется, и, может быть, помогло не это, а то, что губернатор есть губернатор, то есть держащий в уме всю губернию человек.

Так оно и выходит: губернатор говорит о губернии, он занят не маленьким, а великим, — он был «на совещании кирпичного завода, долженствующего весь город украсить многоэтажными домами». Вдохновенно он говорит о служении преосвященного, о хоре певчих, о корреспонденции в газете, которая прославит его. «Может быть, известие это проникнет в высшие сферы — как знать, — и тогда — повышение, служение в центре, в Петербурге или в Москве, среди столичного общества, изящества и удобств».

И закуску владельцы приготовили всесовершеннейшую; конечно, он, губернатор, страдает несварением желудка, но все же он отведал, он не мог обидеть владельцев, вина были тонки, а обед готовил приезжий повар-француз…

Но, как ни увлекательны все эти описания, зевает золотоволосая, осторожно прикрываясь рукою; она устала, голова ее покачивается… Она утомилась? Она председательствовала в дамском попечительском комитете? Правда, ей уместно здесь поставить на вид, что она мало интересуется жизнью администрации, она так и не ответила супруге попечителя насчет устроения концерта в пользу тюремных, следовало бы ей побольше интересоваться кипучей деятельностью мужа, он везде поспевает, дамы зовут его вездесущим; сегодня, например, он был в двенадцати заседаниях и подписал сорок восемь бумаг.

Садятся на скамью и беседуют о губерниях, вернее, говорит только губернатор, как это и полагается, а ее голова устало клонится и никнет, как тени никнут вдали аллеи, и сидит она тихо и неслышно, как догорает неслышно ясный солнечный день.

Стоит и не дышит и боится шелохнуться Павлик, а речи губернатора все катятся, как волны, упругие, крепкие, исполненные силы и веса.

Если бы она позволила, он бы еще ей, со всей любовью, заметил, что нельзя быть так равнодушной к преосвященному. Правда, он стихи сочиняет, и стихи прескверные, но в Петербурге его ценят за рассказы из народного быта, ему предстоит большая будущность в святейшем Синоде, в этой губернии он, как и Драйс, лишь на «этаже», и скоро, очень скоро может случиться, что, взысканные милостями, они оба употребят свои способности в большем масштабе, с большим совершенством.

Говоря о преосвященном, начинает морщиться губернатор, — «стихи его великолепны, но поднимается изжога» — так всегда бывает с общественным деятелем, он должен приносить себя в жертву, вот и там, на освящении завода, он съел что-то неподходящее, не мог же он обидеть владельцев, теперь придется всю ночь на компрессах, а пока следует отправляться соды принять.

Поднимается губернатор, торопливо прощаясь и целуя руку: они прощаются на ночь, ему необходимо провести эти часы в покое, если будет возможно, он утром в двенадцать зайдет на ее половину, теперь же изжога — не брал он в прошлом году отпуска — вот результат налицо…

Уже не столь величественно уходит губернатор, а Павлик все стоит и не дышит, душу ему распирает радость: как случилось все просто и кратко! О изжога, благословенная болезнь государственных деятелей, трижды священно имя доктора, установившего курс компрессов! Ушел губернатор, теперь все внимание его на недуге, а она, эта необычайная, единственная, сидит перед ним на скамейке, сидит, склонив голову на бледные руки, сидит, сладостно думая неизвестно о чем.

Маленькое движение — и содрогается Павлик: вот оно, вот подошла минута, цель сложной, опасной и трудной задачи, она наедине с ним, отчего же так замерло сердце и в душе отчего потемнело и так сдавило в груди, что нельзя слова сказать? Как подойти к ней сейчас, как сказать и слова где?

1 ... 131 132 133 134 135 136 137 138 139 ... 187
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Целомудрие - Николай Крашенинников бесплатно.

Оставить комментарий