Вскоре вернулся его похититель, неся две большие кружки с элем и жареную утку. Он захлопнул за собой дверь, разорвал утку надвое и бросил половину Тириону. Тот хотел поймать ее на лету, но недостаточная длина цепи не позволила ему поднять руки. Из-за этого птица, горячая и жирная, угодила ему в висок и соскользнула вниз по лицу. Ему пришлось опуститься на корточки и тянуться за ней, звеня оковами. Он достал утку только с третьей попытки и радостно впился в нее зубами:
— Глоточек эля, чтоб все это протолкнуть?
Мормонт вручил ему кружку:
— Почти все в Волантисе надрались, отчего же тебе нельзя?
Эль тоже оказался чудесным, с фруктовым вкусом. Тирион сделал здоровенный глоток и довольно рыгнул. Кружка была оловянной, и очень тяжелой. Опустошу ее, да и брошу ему в голову, подумал он. Если повезет — она проломит ему башку. А если очень повезет, то я промахнусь, и он забьет меня насмерть этими кулачищами. Он сделал еще один большой глоток:
— Ну, и что у нас за праздник?
— Третий день их выборов. Обычно занимает десять. Десять дней безумия: факельные шествия, ораторы и шуты, менестрели и танцоры. Бандиты сражаются на смертельных дуэлях в честь своих кандидатов, а на боках слонов малюют имена триархов-претендентов. Те жонглеры внизу выступают в поддержку Мезисо.
— Напомни мне отдать свой голос за кого-нибудь другого, — Тирион облизал жир с пальцев. Под окном толпа бросала жонглерам монеты. — И все эти претенденты оплачивают выступления шутов?
— Они делают все, что, по их мнению, поможет им привлечь голоса, — ответил Мормонт. — Еда, питье, зрелища… Алиос послал на улицы сто хорошеньких юных рабынь — услаждать избирателей.
— Я за него, — решил Тирион. — Приведи-ка мне юную рабыню.
— Они для свободнорожденных волантийцев, состоятельных и имеющих право голоса. К западу от реки избирателей очень мало.
— И так все десять дней? Я мог бы отлично провести время, хотя три короля — это слишком, — Тирион засмеялся. — Я пытаюсь представить свое правление Семью Королевствами с моей милой сестрой и храбрым братом. Один из нас убил бы двух других в течение года. Удивительно, почему триархи не поступают так же.
— Некоторые пытались. Может быть, волантийцы умные, а мы, вестероссцы, — дураки. Волантис познал свою долю безумств, но он никогда не страдал от триархов. Всякий раз, когда выбирают сумасшедшего, его коллеги сдерживают его до конца срока. Подумай о мертвых, которые могли бы жить, если бы Безумный Эйерис просто делил свою власть еще с двумя королями.
Вместо них у него был мой отец, подумал Тирион.
— Кое-кто в Вольных Городах полагает, что все мы, люди на нашей стороне Узкого моря, дикари, — продолжил рыцарь. — Остальные считают нас детьми, тоскующими по сильной отцовской руке.
— Или материнской? — Серсее это понравится. Особенно, когда он подарит ей мою голову. — Кажется, ты хорошо знаешь этот город.
— Я провел здесь лучшие годы жизни, — рыцарь поболтал осадок на дне кружки. — Когда Старк обрёк меня на изгнание, я бежал в Лисс с моей второй женой. Браавос подошел бы мне больше, но Линесс хотелось в место потеплее. Вместо того, чтобы служить браавосцам, я боролся с ними на Ройне, но на каждый серебряный, что я зарабатывал, жена тратила десять. Когда я вернулся в Лисс, она уже завела любовника, который мне радостно заявил, что я буду продан в рабство за долги, если не брошу ее и не уеду из города. Так я прибыл в Волантис… в одном шаге от рабства, и не имея за душой ничего, кроме меча и одежды на плечах.
— И теперь ты хочешь отправиться домой?
Рыцарь допил остатки эля:
— Утром я найду нам корабль. Кровать — моя. Можешь занять на полу любое место, докуда дотянешься. Спи, если сможешь. А не уснешь — посчитай свои преступления. Как раз займет тебя до утра.
У тебя у самого есть преступления, за которые придется ответить, Джорах Мормонт, подумал карлик, но счел более разумным придержать это при себе.
Сир Джорах повесил пояс с мечом на столбик кровати, скинул сапоги, стянул через голову кольчугу, снял верхнюю одежду, а затем и пропитанную потом нижнюю рубаху, обнажив покрытый шрамами мускулистый торс, заросший темными волосами. Если бы мне удалось снять с него кожу, я мог бы продать ее как меховой плащ, подумал Тирион, когда Мормонт рухнул в несколько попахивающие объятия продавленной перины.
В мгновение ока рыцарь захрапел, оставив свой трофей наедине с цепями. Через широко распахнутые окна по спальне разливался свет ущербной луны. С площади доносились звуки: обрывки пьяных песен, вой кошки в течке, отдаленный звон стали о сталь. Кто-то сейчас умрет, подумал Тирион.
Ободранные запястья пульсировали, а из-за оков на ногах не получалось даже присесть, не говоря уж о том, чтобы растянуться. Лучшее, что он смог сделать — извернуться на бок и прислониться к стене, и вскоре руки у него занемели. Когда он шевельнулся, пытаясь вернуть им чувствительность, нахлынула боль. Ему пришлось изо всех сил сжать зубы, чтобы удержаться от крика. Он гадал, насколько было больно отцу, когда стрела пронзила его пах, что почувствовала Шая, когда он крутил цепь вокруг ее горла, и что переживала Тиша, когда ее насиловали. Его страдания не могли сравниться с их, но это не уменьшало его боль. Скорей бы это закончилось.
Сир Джорах повернулся на другой бок, так что теперь Тирион мог видеть только его широкую, волосатую, мускулистую спину. Даже если бы я мог выскользнуть из этих цепей, мне пришлось бы взбираться на него, чтобы добраться до меча. Возможно, если бы у меня вышло высвободить кинжал… Или он мог бы попытаться стащить ключ, открыть дверь, прокрасться вниз по лестнице и через общий зал… и куда б я пошел? У меня нет друзей, нет денег, и я даже не говорю на здешнем языке.
Наконец усталость пересилила боль, и Тирион забылся тревожным сном. Но всякий раз, когда очередная судорога пускала корни в его икры и скручивала их, карлик стонал во сне и вздрагивал в цепях. Он проснулся с болью в каждой мышце и обнаружил, что утренний луч солнца заглянул в окна: яркий и золотой, как лев Ланнистеров. Внизу слышалось крики торговцев рыбой и грохот железных ободов колес по булыжникам.
Над ним стоял Джорах Мормонт:
— Если я отцеплю тебя с кольца, будешь делать, как я скажу?
— Танцы предполагаются? Возможно, танцевать мне будет непросто. Я не чувствую ног, поэтому они могут подкоситься. В остальном я твой. Клянусь честью Ланнистера.
— У Ланнистеров нет чести.
Тем не менее, сир Джорах снял цепи с кольца. Тирион сделал два нетвердых шага и упал. К рукам прилила кровь, и глаза его наполнились слезами. Он прикусил губу и произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
