Дом стоял на лужайке, окруженный невысоким частоколом. Он услышал, как шумит вода в мельничном колесе. На высоком дереве, неподалеку, Наполеон увидел большое гнездо аиста. Птица стояла, рассматривая его. Император, отчего-то оробев, замедлил шаг.
Калитка была открыта, во дворе никого не было. Квохтали куры, на крыльце стояло решето с кормом. Он вспомнил свое корсиканское детство и бросил им зерна. Корова медленно жевала сено. Рядом он увидел свободное стойло. Заведя туда лошадь, оглянувшись, взяв деревянное ведро, император пошел к реке.
Он напоил коня. Скинув сюртук, засучив рукава рубашки, он присел на крыльцо, вдыхая теплый, вечерний воздух. «Хорошо как, - подумал Наполеон. Помахав рукой, отогнав зудящих комаров, он услышал сзади нежный голос: «Ты ведь устал».
-Устал, - согласился он. Зашуршал подол. Наполеон, поднявшись, глядя в дымно-серые, обрамленные черными ресницами, глаза, протянул ей ромашки: «Здравствуй, Анна».
Она стояла - высокая, выше его, в крестьянской, холщовой юбке по щиколотку, в изношенных сапожках, в глухой, с высоким воротом и длинными рукавами, блузе.
-Обед готов, - алые губы улыбнулись. Наполеон подумал: «Она все знает. Она меня ждала. Какой я был дурак, что поверил Жозефу. Надо было всю Европу перевернуть, а найти ее».
-Потом, - он внезапно, набравшись смелости, взял ее за руку: «Посиди со мной, пожалуйста. Расскажи мне все».
От нее веяло чистотой и теплом, красивая голова лежала у него на плече. Наполеон, перебирая ее длинные пальцы, целуя их, вздохнул: «Мне очень, очень жаль. Ты ведь хотела его спасти..., А как получилось, что вы оба за борт упали? Ты на руках маленького держала?»
Ханеле пожала его теплую, надежную ладонь. «Исаака мой отец выбросил в море, - наконец, ответила женщина, - а я прыгнула следом. Думала, что спасу его, вытащу…»
-Но почему? - он побледнел. Ханеле горько вздохнула: «Ты не поймешь».
-А ты попробуй! - неожиданно зло проговорил Наполеон. «Не надо от меня ничего скрывать. Я тебя люблю, так будет всегда, и, я думаю, ты это знаешь. И ты меня тоже любишь, я видел там, в Иерусалиме..., Что ты не такая, как все - я это еще тогда понял, так что рассказывай, пожалуйста.
-Исаак, - Ханеле помолчала, - он тоже был не такой, как все. Женщина помолчала и стала говорить. Наполеон не шевелился, только изредка пожимая ей пальцы.
Она, наконец, отпустила его руку и уставилась куда-то вдаль, на заходящее солнце. «Мне надо изгнать этого демона, что завладел душой моего отца. Иначе так и будет продолжаться. Невинные люди уже страдают, он убьет всех, кто ему может помешать - моего брата, его жену..., Он уже мою мачеху с ума свел. И он разрушит Иерусалим, заберет себе Ковчег Завета...- Ханеле прервалась и покачала головой.
Курицы клевали зерно у их ног, аист оторвался от гнезда, и медленно кружил над крышей дома. «Он хотел забрать амулет, - Ханеле положила узкую ладонь на ворот своей блузы, - но я успела вырваться».
Наполеон подпер кулаком подбородок. Достав простой, сосновый портсигар, он, невесело, заметил: «Я даже не буду предлагать тебе уехать со мной во Францию».
-Это мой долг, - просто сказала Ханеле. «Если бы это был кто-то другой, не родственник..., не мой отец…, да и то, я бы не смогла пройти мимо. Мало кто умеет это делать. И та, другая душа...- она потерлась щекой о его плечо, - тоже - моего родственника. Очень, очень порочного человека. Злого. Он убил семью моей матери, когда она еще ребенком была».
Наполеон, выпустив дым, открыл рот.
-Амулет я тебе не отдам, - грустно улыбнулась Ханеле. «Я и так вижу, где ты и что с тобой».
-А я не вижу, - ядовито заметил Наполеон. «Не умею, любовь моя. Поэтому я хотел бы..., - Ханеле потянулась и положила палец ему на губы. «Слишком опасно, - тихо сказала она. «Не надо больше рисковать».
Наполеон поцеловал ее ладонь и рассмеялся: «Тогда я буду приезжать, как только смогу. Иди сюда, - он обнял стройные плечи и вздохнул: «Хоть так».
-А как это он собирается разрушить Иерусалим? - поинтересовался Наполеон, гладя ее по голове.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ханеле все молчала. Потом женщина неохотно пробормотала: «Ты не поверишь».
-Когда я был в Египте, - Наполеон затянулся сигарой, - мне предлагали зайти в пирамиду, там гробница фараона. Проводник, из местных, меня отговорил - мол, всякий, кто осквернит тамошние могилы, тот умрет». Он усмехнулся: «Я и не стал испытывать судьбу. Так что говори, я пойму».
-В каждом поколении, - сказала Ханеле, - есть человек, праведник. Он живет в Иерусалиме. До тех пор, пока он там - город защищен. Так получилось, - она пожала плечами, - пророк Исайя сказал: «На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью». Раньше их было больше, а теперь остался один. Как только он умирает - появляется новый, и так будет всегда. Поэтому нельзя, чтобы он оттуда уезжал, да и он и не уедет, - Ханеле вспомнила гранатовое дерево, зеленую траву в крохотном саду, и, на мгновение, закрыла глаза. «Надо и его защитить, потому что если не я - то кто же?»
-Там, у Исайи, еще сказано, - Наполеон поцеловал ее руку, - не умолкну ради Сиона, и ради Иерусалима не успокоюсь, доколе не взойдет, как свет, правда его и спасение его - как горящий светильник. Это про тебя, - он с удивлением увидел, что женщина покраснела.
Она сплела длинные, белые пальцы. «Поэтому я туда вернусь. Но не сейчас, я еще не готова. Пойдем, - Ханеле ласково коснулась его плеча, - покормлю тебя».
В бедной комнатке пахло свежим хлебом, горячим супом . Наполеон, только садясь за стол, почувствовал, как он голоден.
-Я сама куриц режу, - Ханеле вынула из печи горшок. «И лапша у меня домашняя, и овощи. А на завтра - рыба фаршированная, как ее тут делают. Ты такой и не пробовал никогда».
-Quenelle de Brochet, - улыбнулся он, принимая от нее глиняную плошку. «В Лионе так щуку готовят. А потом что? - Наполеон посмотрел в сторону печи.
-Паштет из курицы, - она звонко рассмеялась. «Раз у меня такой гость». Ханеле, поцеловав его каштановые волосы, порывшись в простом сундучке, достала бутылку зеленого стекла.
-Это тоже - домашнее, - серые глаза все смотрели на него. Наполеон, пробуя водку, сказал: «Я бы мог поохотиться, пока я здесь, рыбу половить..., И вообще, - он огляделся, - у меня руки хорошие. Я тебе здесь все в порядок приведу».
-Охотиться нельзя, - вздохнула Ханеле, - мне такого не положено. Она взяла простой оловянный стаканчик, и, пробормотав благословение, залпом выпила: «Остальное, конечно, сделай».
-Я сейчас поем, - решил Наполеон, - поем, и сразу примусь за дело..., Надо..., - он почувствовал, как его глаза закрываются. Потом не осталось больше ничего, кроме ее нежных рук, кроме мягкой, чистой постели. Он блаженно, как в детстве, заснул - перевернувшись на бок, положив голову на сгиб локтя.
Он проснулся, почувствовав на лице солнечные лучи. Было тепло, в печи что-то шипело, он услышал, как льется в кружку молоко.
Наполеон приподнялся на локте. Ханеле стояла у стола, нарезая хлеб.
-Я спал, - смущенно сказал мужчина.
-И очень хорошо, долго, - Ханеле присела на постель и передала ему глиняную чашку.
- Молоко парное, - улыбнулась она. «И я сыр сама делаю, встанешь - попробуешь. Медальон, - она коснулась пальцем его шеи, - все носишь, я смотрю, - лукаво добавила Ханеле.
-И буду носить, - пробурчал Наполеон, допивая молоко. «Не то, чтобы я в это верил...»
-Нет, конечно, - она поставила кружку на пол.
-Иди ко мне, - он потянулся и, обняв ее, уложил рядом. У нее были сладкие, нежные губы, от нее пахло теплом, и он понял: «Дома. Так вот это как - быть дома».
Солнце уже клонилось к закату, когда он спустился во двор и сказал своему коню: «Прости, дружище. Я тебя на рыбалку возьму. Луг здесь хороший, вдоволь попасешься». Звенели комары. Он взял топор, и, начав колоть дрова, вспомнил свой голос: «Спи. Теперь твоя очередь. Я все сделаю по дому, и вернусь к тебе. Я тебя люблю».
