Форма входа
Читем онлайн Калигула - Олег Фурсин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Обед, на котором Агриппина Старшая присутствовала со своими детьми, Нероном и Друзом Цезарем, вошел в историю. Он положил начало череде страшных бед семьи. После той, самой первой, которая казалось теперь давней, — гибели отца семейства…
Агриппина не любила бывать у Тиберия, тем более со старшими сыновьями. Подрастая, мальчики все более раздражали взгляд старца Тиберия своей блестящей юностью. В сравнении с ними его собственный внук, единственная надежда, был слишком мал. Эти же могли наследовать власть.
Но, что бы она там ни любила, кого это волновало? Тиберий когда-то усыновил отца ее детей, мужа Агриппины. Ее дети были теперь его официальными внуками, внуками Тиберия. Его возможными наследниками считались и Нерон, и Друз, ее надежда, ее Цезари. Не привези к Тиберию внуков, попробуй…
На обед в тот самый день, положивший начало беде, были приглашены трое. Мать со взрослыми сыновьями.
Она вечно боялась: яда, кинжала, воды, веревки, разврата! Но более всего, конечно, яда. И потому яблоко, протянутое ей Тиберием в конце обеда, когда подали десерт: мучной крем, бисквиты, фрукты, — она не взяла. Император был вынужден продержать руку в воздухе достаточно долго. Свою благодетельствующую руку тянул он к невестке, и, оказывается, зря! Женщина не взяла яблоко. Это был намек. На возможность отравления. На нелюбовь к ней Тиберия. Словом, то был вызов, а Тиберий его принял.
Между строк осталось то, что император ждал подобного жеста, провоцировал его. Но и Агриппина не остановилась на этом вызове. Она продолжала говорить. Она жаловалась на то, что ее сыновей не приближают к власти. Что выскочка, Сеян,[45] значит больше для государства, чем ее родные дети, гораздо больше… Что Тиберий настаивает на прекращении почестей для Нерона и Друза Цезарей, дабы не воспалять честолюбия в восприимчивых юношах. И это в то время, когда ставленнику Тиберия, Луцию Элию Сеяну, отливают памятники, они стоят на площадях, заносчиво сверкая на солнце золотом…
Словом, речь Агриппины была слишком смела. Она умудрилась рассердить императора вконец. Он тряхнул стариной. Он припомнил греческий стих. «Ты, дочка, считаешь оскорбленьем, что не царствуешь?», — спросил он у разгневанной женщины. Та вдруг опомнилась, замолчала.
Тревога матери, страх, написанный на лицах братьев: Агриппина-младшая в свои двенадцать чувствовала все чуть ли не кожей! Она успела понять нечто тем же вечером, когда подавленные близкие, видевшие гнев Тиберия, вернулись домой. Против обычая не понеслись куда-то на ночь братья, долго говорили друг с другом без споров, без ерничанья, соглашаясь. Мать присела рядом; на ее лице сменяли друг друга разные выражения: от смертельного ужаса до решимости бесконечной. Младшая была первой слушательницей всех сплетен, любила подслушать разговоры рабынь; братья прятались от нее с каждым днем все тщательней, поскольку она стремилась знать о них буквально все! И тут Агриппина справилась, не оплошала!
Так получилось, Агриппина Младшая, совсем как в бою, выхватила из рук раненой матери падающего орла легиона… На свою беду, конечно; но она была дочерью полководца, не менее строптива, чем родительница, и при этом юношески смела и безрассудна…
Когда они через неделю оказались в Палатинском дворце в гостях у Тиберия, разразился скандал. И причиной его была Агриппина Младшая!
Три прелестницы, наряженные и пахнущие нардом, двенадцати, одиннадцати и девяти лет, три Юлии: Юлия Агриппина, Юлия Друзилла, Юлия Ливилла переступали через пороги скромного строения, объединившего несколько домов еще республиканского периода. Тринадцатилетний подросток Калигула шел за ними, стараясь как можно меньше вертеть головой, как того просила мама. Сама мать была бледна, молчалива, младшую свою норовила удержать за руку, сжимая до такой степени, что Ливилла несколько раз пропищала, выдергивая ручку: «Мама, ну больно же!». В конце концов Ливилла вырвалась, и порог атрия Тиберия одолела рядом с сестрами.
Калигула отчего-то волновался, он ведь тоже многое понимал. Тревога Агриппины Старшей передавалась и ему. Он потом вспоминал, да вспомнить не мог. «Мама как будто в белой столе, в палле[46] до самых пят. Друзилла в розовом, Агриппина в голубом. Ливилла, как она была одета? Не помню! Легкая тень атриума, колонны, мраморный потолок, узорчатый мозаичный пол, росписи стен. Колыхалось покрывало из тончайшей материи на столе для приношений, тень падала на бронзовый треножник для священного огня». Все это он имел возможность увидеть много раз после, потом. И в этом «после», и в этом «потом» все было уже по-другому, очень четким и ясным. Ничего отрывочного, ничего непонятного; а в тот день все плыло, словно во сне…
А Тиберий тогда был все еще высок, в плечах не согнут. Морщин еще не было, и не так глубока складка по сторонам носа, и щеки не расплылись, и складок опущенных у губ еще нет. Не то чтобы Калигула все это помнил, просто общее впечатление осталось от той встречи: много моложе был Тиберий…
Остался в памяти и Тиберий Гемелл, родной внук императора. Застенчивый мальчик шести лет от роду, с тонкими чертами лица. Он был рад Калигуле, как бывают домашние мальчики рады тому, кто принесет в их мир запахи костров, бряцание оружия, свободу. Он смотрел на гостя снизу вверх, заискивал и старался быть приятным. Оттого Калигула возненавидел его в очередной раз; он отталкивал протянутую руку. Злился: дворец на Палатине по праву был достоянием детей Германика, а не этого слизняка! Калигула, общаясь с Гемеллом, все рисовал себе прозрачное тело слизня: если посыпать такого солью, гадкое создание просто растает. И недетская тоска Тиберия Гемелла осталась непонятой озлобленным Калигулой. Одинокий мальчик Тиберий не стал ни другом, ни братом тому, кто вскоре и сам станет одинок не меньше…
Осталась в памяти та минута, когда в ответ на похвалы Тиберия ее красоте и недетскому уму, Агриппина-Младшая вдруг пропела вслух, негромко, словно про себя, строчку из известной ателланы[47]. Звучало это так: «Старик-козел облизывает козочек…» Негромко, но в разразившейся до того тишине все услышали…
Тиберий побледнел смертельно. Казалось, его хватит удар. Безобидная строчка, глупая сценка из еще более глупой ателланы. Но девочка хотела его оскорбить, ей это удалось. Подоплека у этой песенки была весьма нелестной для императора. Кто же эту историю о бедной Маллонии[48] не знал!
Он долго молчал, властитель огромной страны. Тяжелая рука императора опустилась на голову маленькой Агриппины. Он сказал ей, победно державшей бедовую свою голову с вздернутым подбородком:
— Старик-козел, говоришь, детка… Я найду тебе такого. И тебе придется мириться с тем, что он станет тебя облизывать…
В тринадцать лет огненно-красное покрывало Весты, фламмеум, окутало девочку, оставив открытым лишь лицо. Впрочем, лицо ее пылало в день свадьбы тоже…
Тот, кто стал ее мужем, был весьма известен в Риме. Собственно, являлся им, семейству Германика, родней. Бабушка Антония Младшая была родной сестрой матери мужа. Муж, таким образом, приходился Агриппине дядей.
В числе «подвигов» мужа было немало страшных, подлых. В походе легионов на Восток убил вольноотпущенника, который не хотел пить более, чем мог. Однажды на Аппиевой дороге переехал мальчика-раба, будто бы не заметив его. В жару спора, посреди самого форума, выколол глаз одному римскому всаднику…
Гней Домиций Агенобарб был известен в Риме как человек, с которым нельзя иметь никакого дела, непременно проведет и обманет. И, наконец, он на целых тридцать лет был старше своей жены! Объявленный повсюду развратником, во всех отношениях самым негодным человеком, Агенобарб, тем не менее, сгодился быть мужем тринадцатилетней чистой девочке из лучшей римской семьи!..
Выслушав впервые это предложение, Агриппина Старшая ощерилась, как волчица, и сказала: «Нет! Никогда! Моя дочь не Маллония!». Ей пригрозили ссылкой, но она отвечала все то же. Тогда речь пошла о безопасности ее ненаглядных Цезарей. О ссылке теперь уже для них, об опале…
Измученная тревогой женщина молчала. Больше ее не спрашивали.
Согласно обычаю, спросили саму невесту.
Было сказано: «Обручение, как и свадьба, могут быть совершены только по добровольному согласию обеих сторон, и девушка может воспротивиться воле отца в случае, если гражданин, которого ей предлагают в качестве жениха, имеет позорную репутацию, вел или ведет дурную жизнь. Можешь ли ты, дитя мое, сказать что-нибудь по этому поводу?».
Что могла сказать в ответ Агриппина? От имени ее нареченного отца, в толпе друзей обоих семейств, в благоприятный для обручения первый час дня, ее спрашивали, хочет ли она вступить в этот брак. Не было среди этих людей ни одного человека, который бы не знал: Агенобарб состоит в связи со своей младшей сестрой, Домицией Лепидой Младшей. Он замечен в частом посещении дома Альбуциллы, распутной, богатой римлянки, чей дом, по сути, есть дом тайных свиданий. Более того, Агенобарб не гнушается связей с мужчинами. Новый его любовник, молодой К., весьма красив. Говорят, Агенобарб сходит с ума по юноше, пылает страстью куда большей, нежели та, которую он испытывал когда-либо к женщине…
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Калигула - Олег Фурсин бесплатно.
Похожие на Калигула - Олег Фурсин книги
- Дочь Эхнатона - Клара Моисеева - Историческая проза
- Том 6. Истории периода династии Цзинь, а также Южных и Северных династий - Ган Сюэ - Историческая проза / О войне
- Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Краткая история Великой Отечественной войны. Учебное пособие - Руслан Шматков - Детская образовательная литература / Историческая проза / О войне
- Смерть Богов (Юлиан Отступник) - Мережковский Дмитрий Сергеевич "Д. М." - Историческая проза
- Тишайший (сборник) - Владислав Бахревский - Историческая проза
- Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев - Историческая проза / Исторические приключения
- Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия - Дмитрий Балашов - Историческая проза
