Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1916
Борис Пастернак – родителям30 января 1916. Всеволодо-Вильва.
«…Здешний быт, климат, природа, здешнее препровождение времени мое и мои занятия, – все это настолько далеко от Москвы, – хотя бы географически: четырьмя ночами пути по железной дороге отделен я от Ярославского вокзала; – настолько далеко и несходно, что мне не верится, будто назад две недели я еще был в Москве…
Здесь имеется провинциализм и больше, уездовщина, и больше, глухая уральская уездовщина не отстоенной густоты и долголетнего настоя. Но все это или многое уже уловлено Чеховым, хотя надо сказать, нередко со специфической узостью юмориста, обещавшего читателю смешить его. Этот дух не в моем жанре, и литературно вряд ли я мои здешние наблюдения использую. Косвенно, конечно, все эти темы и типы в состав моей туманной костюмерной войдут и в ней останутся. Вообще мне трудно решить, кто я, литератор или музыкант, говорю, трудно решить тут, где я стал как-то свободно и часто и на публике импровизировать, но увы, техникой, пока заниматься не удается, хотя это первое прикосновение к Ганону[24] и пианизму на днях, вероятно, произойдет…
Я написал новую новеллу. Я заметил теперь и примирился с этим как со стилем, прямо вытекающим из остальных моих качеств и задержанных склонностей, что и прозу я пишу как-то так, как пишут симфонии. Сюжет, манера изложения, стороны некоторых описаний, вообще то обстоятельство: на чем мое внимание останавливается и на чем не останавливается, все это разнообразные полифонические средства, и как оркестром этим надо пользоваться, особенно все это смешивая и исполняя свой вымысел так, чтобы это получилась вещь с тоном, неуклонным движением, увлекательная и т. д…»
3 февраля 1916.
«…А здесь действительно чудесно, я одно время много катался и гулял, теперь стараюсь зацементировать прочно фундамент для работы и занятий музыкой; когда этот фундамент будет достаточно крепок, опять вернусь к местным удовольствиям, которым случай подобный быть может никогда уже больше не представится, я имею в виду то изобилье, в котором их можно здесь иметь, и ту широту, с которою ими можно пользоваться…
То, что я один здесь – прекрасно, конечно; и я верно понял себя, так себя поняв. Еще лучше то, что вряд ли когда такой образ жизни у меня изменится. Но я дам себе свободу совмещать что угодно с этим одиночеством, необходимым мне настолько, что не папе, который совершенно по характеру иной, чем я, судить о степени необходимости одиночества для меня…»
18 апреля 1916.
«…Река с неделю уже как вскрылась. Вчера совсем не спал. Лег в 12, встал в 2 часа ночи, а в три уже с Лундбергом[25] на реку пошел. Там нас ждали два фабричных мастера и вот мы на паре яванских пирог (на которых одним веслом гребут) сделали 20 верст по реке, воротясь домой по полотну железной дороги с… двумя бекасами и селезнем всего. Я совсем не стрелял, предоставив свое ружье лучшим стрелкам и задумал доставить себе это удовольствие как-нибудь solo. Сегодня встал в пять и пошел берегом. Куда девались вчерашние бекасы? А я, заметив вчера, до какой степени их много, дал патроны наши все до последнего бекасинником набить, и у меня патронов с крупной дробью не было. Правда, и утки, на которых я все же набрел сегодня, близко меня к себе не подпустили бы. Возможности нет по сухому камышу неслышно ступать…»
Ледоход
Еще о всходах молодыхВесенний грунт мечтать не смеет.Из снега выкатив кадык,Он берегом речным чернеет.
Заря, как клещ, впилась в залив.И с мясом только вырвешь вечерИз топи. Как плотолюбивПростор на севере зловещем!
Он солнцем давится взаглотИ тащит эту ношу по мху.Он шлепает ее об ледИ рвет, как розовую семгу.
Увалы хищной тишины,Шатанье сумерек нетрезвых, —Но льдин ножи обнажены,И стук стоит зеленых лезвий.
Немолчный, алчный, скучный хрип,Тоскливый лязг и стук ножовый,И сталкивающихся глыбСкрежещущие пережевы.
1916, 1928
На пароходе
Был утренник. Сводило челюсти,И шелест листьев был как бред.Синее оперенья селезняСверкал за Камою рассвет.
Гремели блюда у буфетчика.Лакей зевал, сочтя судки.В реке на высоте подсвечника,Кишмя кишели светляки.
Они свисали ниткой искристойС прибрежных улиц. Било три.Лакей салфеткой тщился выскрестиНа бронзу всплывший стеарин.
Седой молвой, ползущей исстари,Ночной былиной камышаПод Пермь, на бризе, в быстром бисереФонарной ряби Кама шла.
Волной захлебываясь, на волосОт затопленья, за судаНыряла и светильней плавалаВ лампаде камских вод звезда.
На пароходе пахло кушаньемИ лаком цинковых белил.По Каме сумрак плыл с подслушанным,Не пророня ни всплеска, плыл.
Держа бокал в руке, вы суженнымЗрачком следили за игройОбмолвок, вившихся за ужином,Но вас не привлекал их рой.
Вы к былям звали собеседника,К волне до вас прошедших дней,Чтобы последнею отцединкойПоследней капли кануть в ней.
Был утренник. Сводило челюсти,И шелест листьев был как бред.Синее оперенья селезняСверкал за Камою рассвет.
И утро шло кровавой банею,Как нефть разлившейся зари,Гасить рожки в кают-компанииИ городские фонари.
17 мая 1916. Всеволодо-Вильва
Это стихотворение было написано после двухдневной поездки по делам заводов в Пермь вместе с женой директора завода Ф.Н. Збарской.
В начале лета Пастернак через Екатеринбург, Уфу, Самару и Сызрань вернулся в Москву. За лето и осень он собрал и подготовил к печати свою вторую книгу стихов «Поверх барьеров». Уже сдав книгу в издательство, он писал Сергею Боброву:
«…Что до заглавия – колеблюсь. Колеблюсь оттого, что самостоятельной ценности в отдельном стихотворении не могу сейчас видеть. Старое понятие техничности в книжке тоже не соблюдено, и если подчеркнуть заглавием этот момент, произойдет легко предвосхитимое недоразумение.
Новая техничность, поскольку она у других на практике осуществляется, а у меня в теории существовала… – тоже с очевидностью целым рядом вещей нарушена в сторону старейших даже, чем наши, – привычек… Вот предположительные заглавия: Gradus ad Parnassum, 44 упражнения, Поверх барьеров, Налеты, Раскованный голос, До четырех, Осатаневшим и т. д. и т. д. – Раскованный голос кажется мне le moins mauvais «наименьшим злом»…»
Заглавие для книги выбрал Бобров. Взятое из стихотворения «Петербург» оно передавало рвущую преграды смелость гения. Книга вышла в конце 1916 года, когда Пастернак уже снова уехал, на этот раз в Тихие горы на Каме, на химические заводы Ушковых.
Главной достопримечательностью здесь была река. Он писал оттуда:
«…Здесь так спокойно и ясно, что страшно просто! А Кама какая. Со дня приезда в Казань, до нынешнего – ясные солнечные погоды, теплая безоблачность…»
* * *С тех пор стал над недрами парка сдвигатьсяСуровый, листву леденивший октябрь.Зарями ковался конец навигации,Спирало гортань, и ломило в локтях.
Не стало туманов. Забыли про пасмурность.Часами смеркалось. Сквозь все вечераОткрылся в жару, в лихорадке и насморке,Больной горизонт – и дворы озирал.
И стынула кровь. Но, казалось, не стынутПруды, и – казалось, с последних погодНе движутся дни, и, казалося – вынутИз мира прозрачный, как звук, небосвод.
И стало видать так далеко, так трудноДышать, и так больно глядеть, и такойПокой разлился, и настолько безлюдный,Настолько беспамятно звонкий покой!
1916
* * *Потели стекла двери на балкон.Их заслонял заметно-зимний фикус.Сиял графин. С недопитым глоткомВставали вы, веселая на выказ, —
Смеркалась даль, – спокойная на вид, —И дуло в щели, – праведница ликом, —И день сгорал, давно остановивЧасы и кровь, в мучительно великом
Просторе долго, без конца горевНа остриях скворешниц и дерев,В осколках тонких ледяных пластинок,По пустырям и на ковре в гостиной.
1916
* * *«…В конторе заводов я вел некоторое время военный стол и освобождал целые волости военнообязанных, прикрепленных к заводам и работавшим на оборону.
Зимой заводы сообщались с внешним миром допотопным способом. Почту возили из Казани, расположенной в двухстах пятидесяти верстах, как во время «Капитанской дочки», на тройках. Я один раз проделал этот зимний путь…»
- От философии к прозе. Ранний Пастернак - Елена Юрьевна Глазова - Биографии и Мемуары / Критика / Культурология / Языкознание
- Пушкин и финансы - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Культурология
- Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев - Биографии и Мемуары / История / Литературоведение
- Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) - Викентий Вересаев - Биографии и Мемуары
- Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография - Эмир Кустурица - Биографии и Мемуары
- Дональд Трамп. Роль и маска. От ведущего реалити-шоу до хозяина Белого дома - Леонид Млечин - Биографии и Мемуары
- Оглядываясь назад - Анастасия Баранович-Поливанова - Биографии и Мемуары
- Андрей Вознесенский - Игорь Вирабов - Биографии и Мемуары
- Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц - Биографии и Мемуары / Музыка, музыканты
- Дуэль и смерть Пушкина - Павел Елисеевич Щеголев - Биографии и Мемуары