Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мюллер с надеждой посмотрел на капитана. Однако Мансур медлил с ответом, прекрасно понимая, что его слова вряд ли воодушевят прапорщика.
— В общем, договорились вроде, — начал он после паузы. — Они хотели, чтобы мы отпустили Селима. Якобы тот помогал таджикской милиции, сдал им каких-то левых курьеров. Мы его обменяем на местного жителя, заложника. На Назара Шарипова, ты его знаешь. Потом ты должен подписать признание…
— Еще чего! — возмутился Мюллер.
— Выслушай до конца, — досадливо поморщился капитан, — не перебивай. Если подписываешь признание, раскаяние, то тебя сразу освобождают из-под стражи. А осенью, на День независимости, попадешь под амнистию, и дело будет закрыто.
Мюллер с трудом осознавал суть необычного предложения. Он словно блуждал в тумане, не мог понять — радоваться ему или горевать. Все-таки природная обстоятельность дала о себе знать. Спросил:
— А не получится так, что подпишу — и мне восемь лет впаяют?
Эту цифру ему называл следователь, показывая статьи закона.
— Нет. Там Алексей Григорьевич договорился с прокуратурой на высшем уровне. Думаю, обойдется без накладок. Все должно быть нормально.
— Ладно. Предположим, подпишу. И кто же я тогда?
— А что делать? Иначе посадят. Положение безвыходное. Они же тоже обложили тебя — будь здоров. Там и свидетели, и фотографии. У них все доказательства на руках.
В растерянности Мюллер нервно ерошил пятерней волосы. Все его надежды на чудо рухнули в одно мгновение, и известил об этом человек, на помощь которого он рассчитывал больше всего.
— Капитан, меня ведь тогда сразу уволят.
— Да, скорей всего.
— И куда же мне прикажете деваться? Получается, со мной все — отвоевался? Снимай шинель, иди домой? Кто ж меня куда возьмет после этого?
Мюллер задавал вопросы, на которые не ждал ответа. Ответ был ясен. Ему просто хотелось высказать свои чувства. Мансуру было жалко прапорщика, желая его успокоить, он сказал:
— Гансыч, жизнь на этом не кончается. У тебя же золотые руки. Ты везде устроишься.
— Например, «Мерседесы» взрывать, — криво усмехнулся прапорщик. — Да и то будет нелегко, когда все узнают, за что меня шуганули. Герой-орденоносец наркоту толкал, вот какая физика получается. Меня же в моем городе знают все, я там, как Покрышкин, понимаешь?
Мюллер говорил с комком в горле, ему было невозможно смириться с неизбежным позором. У капитана на душе скребли кошки — больно видеть, как ломается такой крепкий большой человек, старый товарищ. Однако он обязан уговорить его и не дать окончательно потерять себя.
— Да как в городе узнают про это?!
— Еще как узнают! Во-первых, сын узнает. Я же на Девятое мая у него в школе… это… Я на демонстрации… про меня все там… — забормотал Мюллер, и Мансур слегка повысил голос:
— Гансыч, я действовал в твоих интересах, поверь. Ничего нельзя было сделать.
— Да брось ты, капитан, оправдываться. Разве я тебя виню?! Себя, конечно. Сам виноват, дурак, сволочь старая! Чего мне признание это писать, когда все так и было, все чистая правда! Продался сукам — сам сукой стал! Таков закон.
Мюллер постепенно приходил в такое возбужденное состояние, что Мансур начал беспокоиться, как бы прапорщик не впал в крайность. Тут же припомнился страшный случай с Шавриным.
— Спокойнее, Гансыч. Пожалуйста, держи себя в руках. Никто не узнает. Это можно сделать. Слышишь меня?
Он налил из бачка пластмассовый стаканчик воды и дал Мюллеру попить.
— Да, да, я сейчас, — бормотал тот. — Айн момент, все будет нормалек.
— И жизнь сложится, и прошлое твое никто не отнимет. Гансыч, ты же дедушка Российской армии! Ну? Не спится только ветеранам… — пропел Мансур, безбожно переврав мелодию, и Мюллер улыбнулся. Он уже застеснялся своей минутной слабости. Сделал несколько глубоких выдохов, после чего налил себе еще водички и залпом выпил. Опять улыбнулся:
— Был дедушка и весь вышел.
— Но, но, но! И не вздумай чего такого — ты меня понял?
— Не дождетесь! — картинно приосанившись, воскликнул Мюллер, и капитан облегченно засмеялся: если человек шутит, значит, еще не все потеряно. А прапорщик продолжал: — Я домой вернусь. Внуков нянчить.
— И все-то у тебя будет, Федор Иоганнович! Ты же русский немец. Это же сплав какой — как титан! У тебя вся жизнь впереди! — напыщенно воскликнул он и, засмеявшись, продолжил: — Только хвост позади.
— Ладно, Ахметыч, проехали. Спасибо тебе, капитан, душа ты человек. — Прапорщик с размаху пожал Мансуру руку. — Если бы не ты, я бы и вправду мог срок схлопотать. Причем солидный. Вот был бы Покрышкин, курам на смех. А так, считай, легко отделался.
За дверью послышалось нарочитое, предупредительное покашливание. Это конвойный дал знать, что кто-то идет. Чтобы не застали врасплох капитана и задержанного. Может, Аскеров показывает ему какие-нибудь бумаги. Мансур и Мюллер покосились в сторону двери, но тот, кого опасался конвойный, прошел мимо. Они услышали его шаркающие шаги. Капитан хотел подняться из-за стола, выглянуть для страховки в коридор, однако прапорщик попросил его посидеть минутку. Мансур, кивнув, сел на место. А Мюллер загасил сигарету и неожиданно запел вполголоса:
Голова моя, головушка,Голова послуживая!Послужила моя головушкаРовно тридцать лет и три года.Ах, не выслужила головушкаНи корысти себе, ни радости,Как ни слова себе доброгоИ ни рангу себе высокого…
Мюллер смотрел на Мансура с задумчивой печалью. Он видел, как сильно тот переживает. И вдруг прапорщик, словно впервые, заметил, что хотя командир его совсем молодой человек, а на висках уже брызнула седина. Тоже ведь, наверное, не от хорошей жизни. И с начальством тут каши не сваришь, и с Лейлой у него какие-то нелады. А ведь капитан заслуживает лучшей судьбы…
Вот удивился бы кто-нибудь, зайдя сейчас в эту комнату СИЗО: приободрившийся арестованный утешал взгрустнувшего командира:
— Все у тебя будет хорошо! Я уверен.
Если бы кто-нибудь сейчас сказал Стольникову, что он счастлив, поскольку свободен, Андрей такого человека растерзал бы. Свободен-то свободен, причем не только от афганского плена. Он свободен вообще от чего-либо на свете, потому что находится в незнакомых горах, совершенно один, не видит вокруг никакого селения, не видит людей. В полдневном мареве все вокруг застыло, лишь то ли ястреб, то ли коршун пролетел вдалеке и вот уже скрылся за горой.
Напрягая последние силы, Андрей поднялся на вершину горы. Этот подъем он осиливал уже часа два, а то и больше. Наконец ему удалось забраться на самый верх. Вершина оказалась не такой острой, как могло показаться издали. Это была довольно большая каменистая площадка. Выпрямившись, Андрей принялся обозревать открывшуюся перед ним местность. Большого облегчения от увиденного он не испытал. Впереди до самого горизонта простирался сплошной горный массив — от пологих вершин, покрытых зеленью, до высоченных пиков, упирающихся снежными шапками в облака. Ни малейших примет цивилизации, ни дороги, ни каких-нибудь проводов.
О господи! Куда идти-то? В какую сторону? Он совершенно не соображал, как нужно ориентироваться по солнцу. Впечатление было, что он вообще стал туго соображать. Забрал вещи Гарояна, что теперь с ними делать? Держит в кармане золотую авторучку Надир-шаха. А что это за ценность, чтобы над ней трястись?! Что там внутри может быть? Какие-нибудь важные сведения? Объяснили бы, по крайней мере. Иначе он чувствует себя словно почтовый голубь. Что-то привязали к ошейничку — и лети по адресу. Что находится внутри — это, мол, не твоего ума дело. Ты почтальон, курьер, знай, сверчок, свой шесток.
Усевшись на камни, Стольников порылся в рюкзаке и нашел флягу. Жадно припал пересохшими губами к горлышку, сделал два глотка и, вылив последние капли на ладонь, растер воду по лицу.
Приехали, вот уже и воды не осталось. Сколько человек без воды может продержаться? Кажется, три дня? Но ведь не при такой несусветной жаре. Скорей бы ночь наступила, когда не так печет. Хотя темнота — тоже не подарок: страшно, вдруг набросится какой-нибудь зверь…
— Ангелы!.. Космонавты!.. Снежные люди! — завопил Андрей, подпрыгивая и размахивая руками. Крик разнесся далеко и повторился долгим эхом.
Обессилев и надорвав связки, он закашлялся, перед глазами поплыли мутные круги. А когда пришел в себя, то ему показалось, что далеко внизу, по лощине, двигаются две фигуры. Неужели люди?! Люди!
С нечленораздельным мычанием Стольников принялся спускаться по склону. Камни сыпались под ногами. В одном месте Андрей упал, но тут же быстро вскочил на ноги. Вдруг люди уйдут, и он не успеет догнать их! Попытался закричать, но вместо зычного крика — телережиссеры считали, что у Стольникова хорошо поставлен голос, — получилось тихое бормотание, будто он обращается к собеседнику, находящемуся рядом.
- Тридцатая застава - Ф. Вишнивецкий - О войне
- Пограничными тропами - Игорь Быстрозоров - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне
- Граница проходит рядом(Рассказы и очерки) - Данилов Николай Илларионович - О войне
- Господствующая высота (сборник) - Андрей Хуснутдинов - О войне
- Сказание о первом взводе - Юрий Черный-Диденко - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Терракотовые дни - Андрей Марченко - О войне
- Огненное лето 41-го - Александр Авраменко - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне