Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тоже мне критерий! – пробормотал я.
– Истину часто трудно определить, Орион. Ради нее Сократ отдал свою жизнь. Мой учитель Платон пытался выяснить, что такое истина, но умер с разбитым сердцем, так и не добившись успеха.
Я задумался над тем, что такое истина. Неужели мои сны истинны и реальны? Правдивы ли смутные воспоминания о прочих жизнях или же их выдумал мой отчаявшийся ум?
Аристотель не понял причин моего молчания.
– Да, я отклонился от учения Платона. Он полагал, что истинны сами идеи, чистые, не облеченные физической субстанцией. Я не могу согласиться с ним. На мой взгляд, обнаружить истину можно, лишь исследуя окружающий нас мир с помощью пяти чувств.
– Ты говорил, что Платон умер оттого, что его сердце разбилось?
Лицо старого гнома скривилось.
– Дионисий пригласил Платона в Сиракузы, в далекую Сицилию. Там Платон учил его быть царем и философом, великим предводителем мужей. Не каждый день получает философ возможность учить царей.
– И чем кончилось обучение?
– Дионисий внимательно выслушал повествование Платона об идеальной республике и воспользовался его идеями – но для того, чтобы стать абсолютным тираном. Его сын оказался еще хуже: он выслал Платона из Сиракуз домой в Афины.
– Неплохо для царя-философа, – сказал я.
Аристотель бросил на меня тревожный взгляд и умолк.
Наш небольшой караван рос день ото дня; коллекция Аристотеля увеличивалась в объеме. Нам приходилось покупать новых мулов, повозки и нанимать людей, чтобы управлялись с ними. Когда мы добрались до Афин, длина каравана выросла вдвое. Снег покрыл уже и самые низкие вершины, а деревья стояли нагими. Я вел наш отряд сквозь узкий проход Фермопил, где более полутора столетий назад Леонид и его спартанцы преградили дорогу войску Ксеркса.
По настоянию Александра мы остановились, чтобы почтить память отважных спартанцев, погибших, но не сдавшихся персам. Здесь, на узком скалистом пятачке между мрачными горами и грозным морем, возле горячих ключей, давших имя ущелью, мы воздали честь древним героям… А ветер, свистя, задувал с севера, обещая скорую зиму. Александр отозвался о персах с презрением и закончил свою речь словами: "Никогда не станет наш народ свободным, пока не рухнет Персидское царство".
Аристотель кивнул, соглашаясь. Слова царевича произвели впечатление на людей. Ну а я смотрел на серевшее небо, сулившее снегопад. Мы отправились дальше.
– Александр умолчал об одном факте, – заметил Аристотель, покачиваясь в такт шагам тихой гнедой кобылы. – Увы, македонцы позволили Ксерксу и его армии пройти через их земли, и пальцем не шевельнув, чтобы задержать их. Более того, они продавали персам зерно, коней и корабельный лес.
Он говорил с виноватой улыбкой и негромким голосом, так, чтобы никто не слышал его. Но все равно на всякий случай добавил:
– Это было, конечно, давно. С тех пор все переменилось.
Я ожидал, что Аттика окажется подобием Македонии, то есть широкой плодородной равниной среди лесистых гор. Но здесь голые скалы спускались прямо к синему морю.
– Афиняне поколение за поколением рубили свои леса на корабли. Их вечно воевавший город всегда нуждался в судах, – сказал Аристотель. – Ныне на этой земле можно только разводить пчел.
Александр ехал между нами.
– Ну, теперь ты понимаешь, почему афиняне видят одно только море, – взволнованно сказал он. – Здесь не хватает плодородной земли, чтобы прокормить даже деревню, не говоря уже о великом городе.
– Вот почему они так нуждаются в зерне, которое поступает из-за Боспора, – догадался я.
– И потому хотят держать в своих руках портовые города. А мы душим их, отбирая гавани, – сказал Александр. Глаза его вспыхнули. – Но войну с персами мы начнем с приморских городов. Тогда флот их сделается бесполезным!
И он пустил вскачь коня, чтобы сообщить друзьям новое стратегическое откровение.
Филипп приказал, чтобы Александр и его Соратники – царевич прихватил с собой четверых – в Афинах оставались инкогнито. Они должны были изображать охранников, приставленных к уважаемому учителю и философу. Я знал, как будет трудно этим знатным македонцам сохранить смиренный вид, в особенности Александру, стремившемуся все увидеть и побывать повсюду. Царевич не хотел слушать меня. И любой зрячий сразу же мог узнать златокудрого сына Филиппа, который уже стал легендарным в этой стране.
В Афины мы вошли без приветствий фанфар и у городских ворот остановились лишь затем, чтобы сообщить страже, что Аристотель Стагирит приехал в гости к своему старому другу, законнику, адвокату Эсхину. С узкой извилистой улицы я видел громаду Акрополя, где среди потрясающих мраморных храмов блистала великолепием колоссальная статуя Афины, защитницы города.
"Конечно! – Сердце прыгнуло в моей груди. – Это ее город! Здесь я отыщу ее".
И, словно бы прочитав мои мысли, Александр обратился к Гефестиону, ехавшему возле него:
– Надо бы подняться, посмотреть Парфенон.
Его молодой друг, высокий, стройный и темноволосый, прямая противоположность Александру, коренастому, крепкому блондину, качнул головой:
– Туда не пропускают гостей. Это священная земля.
– Что ты, там афиняне хранят свои сокровища, – усмехнувшись, возразил Птолемей. – Вот почему туда не допускают чужеземцев.
– Но я же не простой гость, – отрезал Александр. – Я сын царя.
– Но не сейчас, – тоном старшего брата проговорил Птолемей. – Мы ведь лишь сопровождаем сюда старика.
Александр попытался взглядом осадить Птолемея и, обнаружив, что не может этого сделать, повернулся ко мне. Я старательно смотрел в другую сторону.
"Да, – сказал я себе. – Будет очень трудно удержать его под контролем".
Дом Эсхина был, пожалуй, пышнее дворца Филиппа. Конечно, он оказался меньше, но не намного. Вход украшал мраморный портик, стены – цветные фризы, изображавшие нимф и сатиров. Статуи мраморным лесом теснились в саду; среди них были и серьезные мужи в торжественных облачениях, и молодые женщины в разнообразных и часто весьма смелых одеждах.
Когда мы прибыли, дворецкий сообщил Аристотелю, что Эсхина нет дома. Он говорил на аттическом греческом, я знал македонский диалект, но служителя понимал хорошо. Эсхин был в собрании, и его не ждали домой до вечера. У нас оставалось несколько часов, чтобы распаковать вещи и устроиться в просторном крыле дворца, предназначенном для гостей.
– А правда ли, – спросил я у Аристотеля, пока мы следили за рабами, перетаскивавшими его коллекцию в комнату, отведенную ученому для занятий, – а правда ли, что все афиняне – законники?
Старик негромко рассмеялся:
– Нет, не все… Среди них есть и женщины, даже рабы.
Я забрал особенно тяжелую корзину из рук хилого пожилого раба, неуверенно ступавшего под грузом, и, подняв ее на плечо, понес в рабочую комнату философа. Вместе с Аристотелем мы вошли в дом.
– Но афиняне уверяют, что в их городе демократия, – сказал я. – И все граждане здесь равны. Как тогда у них могут быть рабы?
– Рабы не граждане, Орион, и женщины тоже.
– Но разве можно считать демократией строй, при котором лишь часть населения обладает политической властью?
Аристотель ответил вопросом на вопрос:
– А скажи, можно ли поддерживать порядок в городе без рабов? Неужели ткацкие станки способны работать сами собой, а корзины будут по воздуху перепархивать с места на место? С тем же успехом ты можешь просить нас отказаться от лошадей, мулов и быков… Рабы необходимы.
Я умолк. Но когда я осторожно поставил корзину на пол, Аристотель продолжил урок:
– Ты задел болезненную точку, Орион. Демократию следует предпочитать тирании – правлению одного человека, – но сама демократия далека от идеала.
Решив играть роль ученика, я спросил:
– Как это?
В комнате еще не были расставлены кресла, в ней оказались только принесенные рабами корзины. Аристотель взглянул на одну из них, решил, что переплетенные прутья выдержат его вес, и сел. Я остался стоять.
– Если все политические решения принимаются большинством голосов, тогда на самом деле человек, который способен влиять на мнение граждан, и есть тот, кто истинно принимает решение. Ты понимаешь меня?
– Да. Тогда гражданами правит демагог.
– Слово «демагог» ты произносишь с пренебрежением в голосе. А это означает только "предводитель народа".
– Афиняне уже успели придать его звучанию пренебрежительный оттенок.
Аристотель, моргая, посмотрел на меня:
– Откуда ты это знаешь, раз не имеешь памяти?
– Я все быстро усваиваю, – отвечал я.
Ученый продолжил объяснения, хотя и не полностью удовлетворился моим ответом:
– Действительно, ораторы, подобные Демосфену, могут увлечь собрание пылкой риторикой. Демосфен настроил афинян на войну против Филиппа, и именно с его демагогией я должен бороться.
- Месть Ориона - Бен Бова - Боевая фантастика
- Будущее в тебе. Лёд и пламя - Олег Кожевников - Боевая фантастика
- Мир Отражений - Олег Короваев - Боевая фантастика
- Другие боги - Вадим Панов - Боевая фантастика
- Грешник - Михаил Злобин - Боевая фантастика / Прочее / Попаданцы / Фэнтези
- Кредо Хамелеона (СИ) - Андрей Аметист - Боевая фантастика / Попаданцы / Периодические издания
- Чужой среди своих. Чужой среди своих - Al1618 - Боевая фантастика
- Путешествие идиота (Ангел-Хранитель 2) - Игорь Поль - Боевая фантастика
- Призрачный Сервер - Андрей Ливадный - Боевая фантастика
- Проект «Сфинкс» - Андрей Ивасенко - Боевая фантастика