«Листом стелется, да укусить целится», — подумал Павел, и в сердце его внезапно вошло чувство дикой неприязни к Светильникову. Он еле сдержался, чтобы не наговорить обидных слов… И было за что: пригрел Светильников за пазухой своего зятя Петра Завьялова. Начальником призывного пункта устроил, председателем районного комитета Осоавиахима. Не верил Павел Завьялову по ясной, как ему казалось, и простой причине: если человек там, на фронте, мог пойти на такое, то здесь… Завьялов с первой встречи поспешил развеять крутояровскую настороженность. «Ты на меня не косись. Я за свое рассчитался. Вот… — Он показал алую рану на груди. — Искупил вину кровью. И судимость сняли, и в кандидаты вновь оформляюсь, уже документы затребовали».

А Крутояров не верил.

И не это главное. Бывший «самострельщик» был понятен Крутоярову. Непонятной и обидной казалась придирчивость Андрея Ильича Светильникова, проявлявшаяся несколько раз в разговорах о Завьялове. «Человека, — говорил Андрей Ильич, — надо рассматривать в росте. Нельзя на вечные времена пришивать на людей ярлыки и бирки и по ним судить. Каждая минута в жизни человека неповторима. С каждой минутой он меняется. И в большинстве случаев к лучшему».

…Завьялов ходил в военной форме с пневматическим пистолетом и осоавиахимовской шашкой на ремне. Крутояров спросил его:

— Этот крючок для чего с собой таскаешь?

И Завьялов совершенно серьезно отвечал:

— Народ сейчас тяжелый. Недавно война кончилась, и гнуть кое-кого приходится силком.

— Ты что?

— Не покрикивай на меня, товарищ Крутояров. Старое время помянешь — глаз можешь потерять. Для восстановления разрушенного нужна твердая рука. Либералы сейчас не в почете. Приглядись.

— Ну, ну, пригляжусь.

— И не советую тебе зубы показывать, особенно Андрею Ильичу. Живьем скушают. Не суй нос куда не просят: при твоих регалиях далеко можешь пойти. Как говорят, тише будешь — дальше едешь.

* * *

Ночью прошел дождь, а утром солнышко маковым цветом выкрасило восток. Заря окунулась в озеро и подожгла его. Громады облаков тоже упали в воду и тоже загорелись, и озеро стало казаться бездонным и бескрайним. Тревожно загоготали где-то в редниках гуси, тосковали лысухи, весело жировала на кормовых грязях кряква.

Павел вышел на тракт, подковой огибавший озеро. Ему надо было уехать в соседний Рябиновский колхоз имени Фрунзе, но ни машины, ни лошади, ни даже велосипеда в райкоме комсомола не было, приходилось ходить пешком или добираться с оказией.

Крутояров постоял на взгорье, послушал голоса птиц, всмотрелся в горизонт. Там, за камышами, сливающимися с небом, слышались выстрелы, глухие, будто охотники стреляли, окунув стволы в воду. На озерном стекле, близко к берегу, постукивал тычками рыбак. Село клубилось дымами, наполнялось мычанием скота и петушиной перекличкой.

Просыпающееся Чистоозерье! Знакомая с детских лет картина! Но, уезжая в армию, Павел видел его более новым и светлым. А сейчас и домишки покосились, и черные тесины на крышах прогнулись, и дым шел из труб бедный. Обнищало за годы войны село. В убыток все шло, а не в прибыток. Кажется, чуть-чуть теплится под крышами жизнь. «Нет, не для того я воевал, чтобы в такой дыре прозябать!» Это пришло Павлу неожиданно. И он представил себя далеко от Чистоозерья, в белом городе с яркими огнями и разноцветными рекламами. Ведь мог бы он там быть, имеет право как фронтовик. Надо уехать, плюнуть на все. У Светланы и в Свердловске, и в Хабаровске есть знакомые.

— Эй, друг, подь-ка сюда! — позвали из лога, заросшего ивняком и бояркой. Павел, вскинув на плечо планшет, спустился вниз.

— Понимаешь, — разводил грязными руками шофер. — Буксанул немножко — и хана! На всю ночь устроился.

Павел обошел скособочившуюся «полуторку» с пестрым от свежей починки кузовом, полным соломы. Шофер доброхотно рассказывал:

— Всех святых помянули за ночь. Тыркались, землю рыли. Ничего не получилось.

Шофер был в военной шапке-ушанке, в кирзовых сапогах, в заплатанной фуфайке и в синей диагонали брюках с дырками на коленях. Из-под шапки свисал свалявшийся черный чуб. Лицо заросло щетиной.

— Откуда ты? — спросил Павел.

— Из Рябиновки. На станцию ездил.

— Зря поторопился. Подсохло бы чуть…

— Чудак ты, мужик! Подсохло… Да машина-то у нас одна на весь колхоз… Остальной транспорт — быки да клячи.

— Ты один? — полюбопытствовал Павел.

— Да я ж тебе говорю, что не один. Пассажир у меня в кузове спит. Здешний, должно, чистоозерский. Всю ночь землю из-под колес вынимал, пихал эту гробину с двумя свечами, умаялся, — сплюнул в сторону шофер. — Мог бы уйти, тут недалеко, а не ушел. Чудной.

— Давай буди его. Вдвоем-то мы, может быть, вытолкаем тебя.

Шофер оскоблил о подкрылок желтую глину с сапог, привстал на колесо.

— Вставай, товарищ!

— Нехай трошки подбыгает.

Павел сразу же узнал по голосу Федора Левчука.

— Послушай, да кто это у тебя там?

— Я, Паша, не сомневайся. — Левчук вылез из соломы, спрыгнул в грязь, сжал руку Крутоярова и отвернулся.

— Что с тобой, Федор Леонтьевич? Как живешь?

— Как живу? — Левчук расправил усы, снял фуражку, захватил левой рукой щепотку волос, вынул их легко, как линьку. — На, держи. Вот как живу.

Они отошли к поваленной ручьем сухостоине, присели и закурили.

— Прибыл, понимаешь, в Винницу. Слез на станции, спрашиваю, как проехать до Корчмовки. Никто не знает. На автобусной зупинке старушка говорит: «Нема, дорогой человик, той Корчмовки. Хвашисты сожгли. Лисок там на месте Корчмовки зарос!» — «А где же Корчмовка?» — «Нигде. Нема ее». — «А жители?» — «И жителив тих нема. Хриц усих поголовно выбил. От старых до дытиночки. За партизанство». Не поверил я вначале. В горком, в военкомат пошел. Секретарь горкома, бывший майор, не скрыл. «Все знаю, товарищ Левчук. Но что я могу для вас сделать, скажите, сделаю, что могу… Погибла ваша Полина Николаевна вместе с дочкой… Вот документы… Памятник всей Корчмовке ставим!»

Лейтенант раздавил впившегося в веко комара, красный след перечертил щеку.

— Товарищи, — тихо попросил шофер. — Помогите же. Что же вы.

— Давай, Паша, — поднялся Левчук. — Будем машину из грязи выручать. Будь она неладна.

* * *

В начале уборки погода стояла добрая. Нарядными полушалками подвязались осины, в золото прибрались березы, и дни были яркие, теплые. Хваткие инеи выпадали лишь под утро, и в это время комбайнеры глушили моторы. Радовались мужики: «Так еще ден с десяток постоит — приберем хлеб!»

Все обрезало в одно утро серым дождем. Он шел не крупный и не мелкий, не быстро и не тихо, днем и ночью. Шел неделю, другую. Раскисла земля. Заглохли надолго комбайны и тракторы. Районное начальство не вылезало из колхозов. Все шло в ход: доброе слово и совет, и выговоры, и угрозы отдать под суд. А комбайны продолжали простаивать, и хлеб осыпался…

Лишь в конце октября проглянуло холодное солнце и засияло по-летнему небо. Улеглись страсти. Заработали комбайны. Продолжалась уборка.

…Павел попал в Рябиновку поздним вечером. В правлении колхоза висел густой табачный настой. На лавке, протянувшейся вдоль стены и вытертой до блеска штанами, лежал, завернувшись в чапан[1], сторож.

— Здравствуйте, дедушка. А где же у вас начальство?

— Начальство? Оно, поди, теперича спит.

— А я уполномоченный, из района.

— Упал намоченный? — хохотнул дед. — Ох, горюшко с вами. К чему только посылают? Мешаться тут да яички сырые пить?

— Вы, дедушка, не шутите. Мне бы куда-нибудь на ночлег пристроиться.

— Придется.

Старик запер дверь на замок, сердито подергал его, увел Крутоярова к себе в избенку, стоявшую рядом с правлением. Наказал хозяйке:

— Постоялец наш будет, уполномоченный. Накорми его. А спать пусть на полатях спит, там тепло и простор.

Утром чуть свет Павел сидел в конторе. Председатель колхоза по фамилии Оглуздин, взлохмаченный и небритый мужчина, распекал знакомого по встрече в дороге шофера Афоню Соснина:

— Всю ночь пил?

— Посидели немножко у тетки.

— Немножко, а сам на ногах стоять не можешь!

— Не шуми на меня, Василий Васильевич! — ощетинился Афоня. — Я кровь за вас проливал, а вы тут сидели, с бабами якшались!

— Я не шумлю, — испугался Василий Васильевич. — Я к тому, что с этими пьянками хлеб загубим. Успевать надо пока сухо. А кто от комбайна зерно отвозить будет, если ты ни тяти, ни мамы!

Павел подошел к Афоне.

— Что же ты, фронтовичок, людей-то подводишь?

— Я? Подвожу? Много тут вас всяких ездит, и все орать мастера! — Афоня пошел в лобовую.

Павел принял этот натиск, поднялся на Афоню азартно, как в игру вступил:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 54

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Роза ветров - Михаил Шушарин бесплатно.

Похожие на Роза ветров - Михаил Шушарин книги

Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
Том 3. Воздушный десант - Алексей Кожевников - Советская классическая проза
Машинист - Михаил Фёдорович Колягин - Советская классическая проза
Остановиться, оглянуться… - Леонид Жуховицкий - Советская классическая проза
Марьина роща - Евгений Толкачев - Советская классическая проза
Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы - Павел Нилин - Советская классическая проза
Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
Слово о солдате (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза

Оставить комментарий