Форма входа
Читем онлайн Константин Павлович - Майя Кучерская
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Лагарп предлагал меры воздействия: лишать ослепленного безнаказанностью великого князя игрушек и развлечений, дабы он ощутил «всю тягость скуки», заставлять его находиться в классе, пока урок, во время которого он упрямился и ленился, не будет им выучен самостоятельно. Лагарп писал Николаю Ивановичу хоть о малом противостоянии…
Между тем «вернейший путеводитель при изыскании истины», как назвал Лагарп сэра Локка, писал не только о закаливании, здоровой пище, но и о телесных наказаниях. «Побои и все прочие виды унижающих телесных наказаний не являются подходящими мерами дисциплины при воспитании детей»{91}. Это так. «Но упрямство и упорное неповиновение должны подавляться силой и побоями, ибо против них нет другого лекарства… Ибо раз дело доходит до состязания, до спора между вами и ребенком за власть — а это собственно имеет место, когда вы приказываете, а он не слушается, — вы должны непременно добиться своего, скольких бы ударов это ни стоило, раз словами или жестами вам не удалось победить; иначе вы рискуете на всю жизнь остаться в подчинении у своего сына»{92}.
Плакали по внучику Костику розги. Лагарп просто не решался, не смел о том заикнуться. Их высочеств не трогали и пальцем — так было заведено при Екатерине, а вот младшего великого князя Николая Павловича воспитывали иначе, и ему нередко доставалось от грозного генерал-майора Матвея Ивановича Ламздорфа. Тот же Ламздорф целых десять лет состоял кавалером и при великом князе Константине, но в другую пору и в другом статусе, так что его тычки и пинки испытали на собственной шкуре только Николай и Михаил Павловичи.
Похоже, и Лагарп едва себя сдерживал, однако он на физические меры воздействия уполномочен императрицей не был.
Единственными, кто мог бы воздействовать на великого князя, смягчить его буйный нрав, были monsieur etmadame Secondant[3], отец и мать. Павел, как известно, всегда являл пример нежнейшего отца, любил ласкать детей, особенно, когда они пребывали в младенческом возрасте, называя их «мои барашки, мои овечки»{93}. Однако в воспитании сыновей, как, впрочем, и во всех сколько-нибудь важных государственных делах, место mama и papa, по убеждению Екатерины, было «второе», и потому от дурного родительского влияния, как и от любви, два старших сына были надежно ограждены. На худой конец сгодилась бы даже и бабушкина взыскательная любовь, но ее сердце было прочно занято Александром[4]. Мудрено ли, что юный Константин Павлович вел себя как избалованный, объевшийся придворной лестью и патокой, недолюбленный ребенок. Кусаясь, бросаясь на пол, стуча ногами, скрежеща зубами, великий князь, казалось, молил об одном: «Немного любви».
Сохранились детские записки Константина Павловича Ла-гарпу и Салтыкову. Это — непрестанные извинения, обещания исправиться, просьбы простить и впустить его в класс, из которого разгневанный Лагарп неоднократно удалял упрямого ученика. «Господин де-Лагарп! Умоляю вас прочесть мое письмо. Будьте снисходительны ко мне и подумайте, что я могу исправить свои недостатки; я делаю усилие и не буду мальчишкой, ослом, Asinus[5] и пропащим молодым человеком. Прошу вас пустить меня прийти учиться… Послушный и верный ваш ученик Константин»{94}.
Сколько надоевших до зубной боли фраз, которые приходится выводить снова и снова, какой невыносимый образ учителя, расписавшегося в своем бессилии хотя бы этой уничижительной, повторяемой из урока в урок обзывалкой — «господин осел»! Есть среди этих записок и признания, явно написанные с голоса Лагарпа, разве что вывод делался самим великим князем: «В 12 летя ничего не знаю, не умею даже читать. Быть грубым, невежливым, дерзким — вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет за всю мою жизнь»{95}. Только глухой не различит здесь отчаяния.
Наставник Константину не верил. Ребенку слишком легко сказать «больше не буду», «простите». И Лагарп продолжал вести прежнюю линию — лишить, не впускать, не потакать, не потворствовать. Но было поздно. И вот она, святая убежденность пятнадцатилетнего Константина Павловича, которой он не изменил до последних дней своих: «Офицер есть не что иное, как машина». «Образование, рассуждения, чувства чести и прямоты вредны для строгой дисциплины. Никогда офицер не должен употреблять свой здравый рассудок или познания: чем меньше у него чести, тем он лучше. Надобно, чтобы его могли безнаказанно оскорблять и чтобы он был убежден в необходимости глотать оскорбления молча»{96}.
Это Лагарп заставил великого князя записать все то, о чем тот говорил ему устно, записать, чтобы Константин устрашился, устыдился собственных слов. Не устрашился, не устыдился — поздно.
И вот уже смешно покачиваются ножки графа де Сент-Альмана — он повешен. Графа не существует, великие князья придумали его для своих игр, он командует их солдатами, однако если Александр ставит его во главе народных восстаний и революций, а затем награждает — то Константин приговаривает революционера к повешению или к расстрелу. «Эти мелочи были весьма знаменательны и обрисовывали характер этих двух детей; из них один проявлял свои врожденные чувства, а другой высказывал те убеждения, которые ему внушали»{97}.
И вот уже не придуманный — настоящий солдат сплевывает в снег зубы. Вот морщится от боли, прикладывая к синякам лед, избитый палкой майор, командир подаренного шестнадцатилетнему Константину потешного отряда из пятнадцати молодцов. С грохотом валится на пол старик Штакельберг, даром что граф: завалил его бравый Косенька! Герой народных песен и легенд!{98}
Вот на маскараде, данном по случаю его брака, великий князь позволил себе новые «выходки и дерзости»{99}. А после бала у племянника Потемкина, генерал-губернатора Александра Николаевича Самойлова, опечаленная бабушка пишет Салтыкову: «Мне известно бесчинное, бесчестное, непристойное поведение его в доме генерала и прокурора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже и по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что и того и смотрю, что его где ни есть прибьют к стыду и крайней неприятности»{100}. Граф Самойлов давал прием в честь шведского короля Густава Адольфа IV, которого Екатерина надеялась вскоре женить на своей внучке, старшей дочери Павла и Марии. В беседе с высоким гостем великий князь заметил: «Знаете, у кого вы в гостях? У самого большого пердуна в городе»{101}. Выведенная из терпения императрица посадила внука под домашний арест. Но заточение Константина не исцелило.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Константин Павлович - Майя Кучерская бесплатно.
Похожие на Константин Павлович - Майя Кучерская книги
- Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой - Константин Левыкин - Биографии и Мемуары
- Белая гвардия Михаила Булгакова - Ярослав Тинченко - Биографии и Мемуары
- Записки о польских заговорах и восстаниях 1831-1862 годов - Николай Берг - Биографии и Мемуары
- Лесков: Прозёванный гений - Кучерская Майя Александровна - Биографии и Мемуары
- Гарсиа Лорка - Лев Осповат - Биографии и Мемуары
- Воспитание православного государя в Доме Романовых - Марина Евтушенко - Биографии и Мемуары
- Ганнибал у ворот! - Ганнибал Барка - Биографии и Мемуары
- Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе - Дмитрий Львович Быков - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Джон Рид - Теодор Гладков - Биографии и Мемуары
