Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кольке и Сивому предстояло преодолеть под обстрелом волчьих глаз пространство не очень большое. С той полной выдержкой, о какой подумал Колька, надо было дойти до речного берега, хорошо видного из оконца вагончика.
К реке подбегала старая лесовозная дорога с деревянным покатом к самой воде. Отсюда когда-то заготовленный лес отправляли с весенним паводком в сплавной путь. Теперь же река казалась, особенно издали, из оконца, и не очень быстрой, не очень широкой. Кроме того, на другом берегу ее виднелась уже исчерченная плужными лемехами пашня, и где-то вдали на ней знакомо поуркивал отцовский трактор.
Колька даже удивился, что этого родного, доброго, милого сердцу урканья не услыхал чуть раньше. Но сейчас так обрадовался, так обрадовался, что Сивому прошептал:
— Ну, Сивко! Теперь уж мы, хочешь — не хочешь, а должны целыми до реки дошагать, должны ее переплыть, а там мы — не одинёшеньки… Давай готовься! Я тебе сейчас вместо уздечки ремённый повод налажу.
Колька порылся в мусорной груде на истоптанном полу, нашел обрывок ржавой проволоки, из пояса замызганных своих штанят выдернул подаренный отцом ремень. Вмиг ослабшие штанята тут же стянул на себе проволокой, ремень повязал на шею Сивому. Получился не очень длинный с одним свободным концом повод.
Следующим куда как непростым делом было повернуть, пусть и стройненького, но в тесном вагончике чрезвычайно вдруг потяжелевшего коня головою к выходу. Сам Колька с каким бы усердием за повод ни тянул, Сивого с места сдвинуть не мог. Конь не желал изменить позицию им прочно занятую, позицию оборонную. Он ведь план собственного спасения понимал не очень. А увлечь его, поманить за собой Кольке было нечем. Колька с сожалением вспомнил горбушку, съеденную просто так, без дела, еще в начале своего, тогда ничуть не опасного пути.
Напрасно попыхтев в попытках развернуть Сивого, Колька пустился на хитрость. Ремённый повод оставил на шее коня, сам один вышагнул на волю, за порог. Оттуда он, будто прощаясь, махнул рукой и, как когда-то по вечерам на пастбище около родной деревни, Сивому сказал:
— До свидания… До новой встречи…
Уловка на Сивого подействовала. Сивый подумал: расставание происходит на самом деле. Он подумал, что окруженный волками останется в прежнем одиночестве, и гулко затопал по деревянным половицам, с трудом в тесноте вагончика развернулся, вышагнул сам за порог, ступил прямо в густые, теплые под солнцем заросли иван-чая.
Колька цепко ухватил ремень на шее коня, другою рукою поддернул штаны, старательно твердым, старательно смелым голосом сказал:
— Пошли!
И они — пошли.
И шаг Колька выдерживал, как задумал, — крепким, твердым.
Пускай замирало сердце, пускай опять холодные мурашки пробегали по спине, пускай хотелось опасливо оглянуться, — мальчик вел коня только прямо да прямо, и смотрел только вперед. А что делают у них за спиной волки, его как бы не касалось. Он про них как бы и знать не знал.
Глава 14
КОНЬ, КАК ПЕСЕНКА!
Предводитель волчьей стаи — уши торчком, глаза в раскосых прорезах расширены — пристально глядел из-за коряг. Вся его поза выражала недоумение. Чего совсем не ожидал он, так вот этакой перемены в поведении коня, а главное — в полнейшем преображении того, кто коня вел.
В дверь вагончика, в почти готовую уже ловушку опасливо занырнул маленький, робкий человечек, а вышел оттуда — совершенно уверенный в себе мужичок! Настолько уверенный, настолько серьезный, что теперь на него и, как хорошо видно, на принадлежащего ему коня прежде чем нападать, стоило крепко подумать.
И матерый не трогался с места. Тем более, он, как Колька, сейчас тоже слышал урчание трактора. И пусть урчание это шло издали, из-за реки, но и оно заставляло матерого раздумывать, потому что где трактор, там непременно еще есть люди.
Вот матерый не двигался сам, не подавал сигнала к атаке и своим подчиненным. Когда же молодые волки увидели, что Колька уводит коня все дальше и дальше, и один из молодых хотел было досадливо взвыть, то матерый рыкнул на него. Что означало: «Утихомирься! Без тебя вижу — добыча опять не наша. У нее объявился такой хозяин, с каким лучше не связываться. Надо нам возвращаться на тропу на прежнюю, на ночную, на лосиный след…»
Так все происходило у волков, да совсем не так было у Кольки.
Это со стороны серому главарю Колька казался уверенным, спокойным, а на самом-то деле у мальчугана леденела от страха каждая жилка. Заставлял он себя шагать ровно лишь огромным напряжением воли. И чем ближе к реке, тем больше Колька боялся, что на берегу Сивый заупирается, в воду не пойдет, и тогда волки поймут, насколько он, мальчишка, еще беспомощен, им безопасен, и обрушатся всей стаей на него и на коня.
Чтобы подбодрить Сивого и себя, Колька едва послушными губами на ходу шептал:
— Умница, Сивый… Умница… Хорошо идешь… Сейчас и в речку хорошо забредем, там купнемся… Помнишь, как дома у деревни купались? Помнишь? Вот и теперь будет так же…
Только тревожился Колька напрасно. Сивый и безо всяких уговоров, воспоминаний пошел бы за мальчиком хоть куда. Вызволенный из ужасной осады, спасенный от гибельного одиночества, он поверил в Кольку так, что когда тот, не раздеваясь, не разуваясь, шагнул с покатого берега в текучую воду, когда глубже да глубже стал в реку заходить, то и Сивый последовал за ним смело.
И было так, что на стрежне, на самой быстрине, помогал не Колька плыть Сивому, а он, Сивый, помогал Кольке. Когда обоих стало сносить напористым потоком не к берегу, а вдоль реки, то конь позволил быстро усталому мальчику уцепиться за холку, за самый низ гривастой, мокрой шеи. При этом одобрительно отфыркнулся, чуть ли не похвалил: «Правильно! Выше хвататься за шею нельзя… Ухватишься выше, нагнешь мне голову, захлебнемся оба!»
Когда реку переплыли, то на сыром приплеске, на песке, встали рядом. И, хотя текло с них ручьями, на сухую высоту берега полезли не сразу. Они долго-долго глядели тревожными глазами в обратную сторону, на преодоленный путь.
Но на той стороне будто никогда уже никакой опасности и не бывало. Там лишь на все три стороны пустынно ширилась, темнела пнями лесосека, да печально, одиноко кособочился ветхий вагончик, а волки исчезли, как сон.
Усталый до изнеможения, мокрым мокрый Колька хотел было усмехнуться, сказать бодро Сивому: «С победой нас! Дальше за нами не погонится никто!» Но усмешка как-то не получилась. Единственное, что Колька смог произнести едва внятно:
— Ко своим теперь давай, Сивый… Ко своим…
Он даже не попробовал взобраться на Сивого верхом, — на это не хватило бы силенок.
До своих — до трактора, до отца, до совсем знакомого поля — Колька шел как в тумане, спотыкаясь на каждом шагу. Когда добрались до пашни, то на ее комоватые, рыхлые пласты он не падал только потому, что держался за Сивого, за накинутый на его шею ремень.
Отец, разворачивая трактор на пахотном прогоне, увидел Кольку, увидел коня, дал тормоз, выскочил из кабины навстречу. В три огромных прыжка подлетел к ним и, то хватаясь за мальчика, то удивленно трогая Сивого, закричал:
— Да откуда хоть вы? Да каким таким чудом — вместе? Да где это ты, Колька, его отыскал?
А Колька выпустил из руки самодельный повод, сел возле трактора прямо на сырую пашню, на гребень свежей борозды. Ноги его окончательно не держали. И что, и в каких подробностях Колька рассказывал тут отцу, и что было в поле потом с ним, — он не помнит абсолютно ничего.
До смерти умотанный, он, видимо, сразу на пашне и выключился. Потому что, когда открыл глаза вновь, то увидел себя в своей собственной постели рядышком со строганой, деревянной переборкой, в своей маленькой спаленке, в родной избе.
В окошко спаленки напрямую светило совсем низкое солнце.
Колька подумал: «Поздний вечер… Скоро ночь…» Но тут же догадался: он и вечер тот давно проспал, и ночь проспал, — в глаза ему смотрит новый чистый рассвет, новое утро, а солнце только еще поднимается.
Во дворе по-утреннему хлопал крыльями, заливался звонким «кукареку!» петух. В хлеву, в ожидании утреннего пойла и дойки, негромко, но настойчиво подавала голос корова. За переборкой в кухне погремливала по-утреннему посудой мать. Колька встрепенулся, закричал:
— Сивый где? Куда девался Сивый? Его накормили? Его напоили? Что с ним?
Мать радостно отозвалась:
— Вот и ты у нас оклемался, слава богу! Вот и ты наконец-то проснулся! А Сивый в порядке полном… Накормлен, напоен, отдохнул — в упряжке теперь. Отец его показывает доброму гостю.
— В какой такой упряжке? Какому такому гостю? Хватит с нас этих гостей… Надоели! Только вредят!
— Не кричи! — сказала еще более веселым голосом мать. — Выбеги на улицу, глянь сам.
Колька, как был, в одних трусах, в майке слез с постели, прошлепал на крыльцо.
- Четверо в тельняшках - Лев Иванович Кузьмин - Детская проза / Прочее
- Битвы по средам - Гэри Шмидт - Детская проза
- Оля Маленькая - Лев Кузьмин - Детская проза
- Серебряная труба - Лев Кузьмин - Детская проза
- Сказки вельдского леса - Сергей Климань - Детская проза
- Лелишна из третьего подъезда - Лев Иванович Давыдычев - Детские приключения / Детская проза / Юмористическая проза
- Приключения Дымка и Бурка - Игорь Дмитриев - Прочие приключения / Детская проза / Прочее
- Морской узел - Гвюдлёйгюр Арасон - Детская проза
- Айрислин – небесный слон - Марина Аржиловская - Детская проза
- Праздничные истории любви (сборник) - Светлана Лубенец - Детская проза