Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она поставила цветы в простой кувшин и заявила, что отнесет их в детскую. Уже стоя на пороге, она быстро произнесла: "Спасибо, Эмильен". Но оглянувшись, успела заметить растерянное лицо, склоненное над чашкой кофе. Эмильен был в таком замешательстве, будто ночная встреча с хозяйкой мыса Байю, происшедшая две недели назад, была лишь игрой его воображения,
В конце концов Агнесса стала сомневаться: уж не добилась ли она как раз обратных результатов; ведь эта самая ночь, которая поистине была ночью без завтрашнего дня, и не могла быть иной, та ночь могла стать для Эмильена доказательством того, что ни одна женщина, вопреки своей доброй воле, никогда не привыкнет к его увечью. Напрасно она старалась отмахнуться от этих мыслей, они не оставляли ее вплоть до того дня, когда Ирма сообщила, что Эмильен утром ушел на своих костылях в порт.
Маленькая колония продолжала жить своей жизнью. Агнесса перестала ждать писем. О своей семье она старалась не думать, быть может, потому, что уже не надеялась получить от них весточку, вообще перестала надеяться, что появление почтальона может внести что-то новое в ее жизнь. И вот тут-то пришла открытка с межзональным штемпелем. Это писали Буссардели.
В первую минуту Агнесса не испытала ни малейшего потрясения. Она прекрасно помнила почерк каждого члена семьи: отца, матери, братьев, тети Эммы; открытка была написана чужой рукой, и Агнесса поняла, кто ей пишет, лишь наткнувшись глазами на подпись: Жанна-Симон Буссардель. Жанна-Симон была женой ее старшего брата, возможно, единственным человек ком, который сохранял, и сохранял не случайно, нейтралитет в семейной драме, разыгравшейся три года назад: девушка, почти девочка - ей было тогда всего девятнадцать лет, - Жанна по молодости не участвовала в семейной междоусобице. Было что-то чисто буссарделевское в том, что именно Жанну-Симон выдвинули в качестве автора этого послания. Она могла подтвердить получение посылки, и в то же время клан оставался в стороне.
Агнесса сунула открытку в карман длинного передника, который она надевала для работы в саду. Рядом стояла Ирма, это она получила почту и прибежала сюда на виноградник лично вручить ее Агнессе. В последнее время не хватало химикатов, и Агнесса подолгу задерживалась на винограднике, ухаживая за лозами и еще совсем зелеными кистями винограда. Агнесса молча выслушала обычную порцию пересудов и слухов, затем Ирма ушла, и тогда хозяйка мыса Байю уселась в прозрачной тени оливкового дерева, чтобы спокойно прочитать письмо.
Она внимательно рассматривала прямоугольник дешевой бристольской бумаги, внешним видом напоминавший проспект: все - и скупо отмеренные в печатном тексте пробелы для ответа, и грозные предостережения, и напоминания, - все обезличивало этот листок, обесчеловечивало. И все же Агнесса сразу увидела слово "Париж", выведенное перед датой, и у нее забилось сердце: слова послания глядели на нее сквозь решетку рукописного и печатного текста:
"Семья здорова, за исключением дяди Теодора - болен грудной жабой. Симон в плену, адрес следует ниже. Посылка с продовольствием получена".
Ее брат в лагере для военнопленных! Старший брат! Наконец-то сердце всколыхнулось в Агнессе, горло сжалось. Отовсюду наплывали образы прошлого, и, сидя под оливковым деревом, она почувствовала, как вокруг нее сплетается хоровод воспоминаний, радостей и бед, которыми до краев было полно ее детство, юность со всеми пылкими и животворными спорами, с мгновенными взрывами неприязни, скреплявшей взаимное уважение, ибо Агнесса во многих событиях личной и семейной жизни находила себе в лице умницы Симона достойного противника. И обе брачные церемонии представились Агнессе во всей их пышности, похожие, как две капли воды, обе происходили в соборе Сент-Оноре д'Эйлау, где Симон, похоронивший первую жену, вскоре сочетался новыми узами с молоденькою сестрою покойной лишь для того, чтобы не ушло из рук состояние тестя.
Симон в лагере для военнопленных! Этот уверенный в себе и в своем будущем Симон, в сущности уже ставший главой семьи, сильный, красивый мужчина... Трудно было представить себе этого Симона, подвергавшегося лишениям, мукам холода или жары, поедаемого насекомыми, вынужденного валяться рядом бог знает с кем, терпеть всяческие унижения со стороны немцев; а ведь, кроме этих страданий, было еще отчаяние, утрата надежд, репрессии, которыми кончаются неудачные попытки к бегству, не говоря уже об опасности бомбардировок... Агнесса не очень ясно представляла себе повседневный быт военнопленных, зато она вспомнила, как полгода тому назад в Марселе почти наобум заявила гостям Мано, будто у нее родственники в плену, и теперь подумала, что ведь так оно и есть, что этим родственником оказался Симон, что она в сущности сказала жестокую правду, и от этого у нее жарко вспыхнуло лицо. Она устыдилась своей ненужной лжи, и в то же время возникло смутное ощущение ответственности.
Она поднялась, направилась к дому. В письме был указан адрес брата; это неслучайно - значит, можно ему писать. Должно быть, именно беда, в которую попал Симон, заставила их ответить. Как все-таки хорошо и удачно, что она послала тогда эту посылку с продуктами. Она была довольна собой сверх всякой меры. Решила, не откладывая, собрать новую посылку для брата, постараться, чтобы она была еще лучше, чем первая. Она заперлась в кладовке, начала готовить тару и вдруг сообразила, что у нее нет посылочного ярлыка, который требовался, согласно распоряжению немецких властей. Отчаяние охватило ее, она села на табурет, руки у нее опустились.
Необходимо завтра же пораньше отправиться в Гиер. Сегодня уже поздно, она не успеет добраться туда, а главное - возвратиться вовремя. Остров был отрезан от мира. Другое дело Гиер, там у нее имелось множество знакомых, и уж кто-нибудь, черт побери, поможет ей выйти из затруднения, добудет ярлык.
Таким образом, у нее еще было сколько угодно времени, чтобы читать и перечитывать "семейную открытку". Вчитываясь, она вопрошала, искала ответа. Одно стало ей ясно: семейство Буссарделей, укрывшееся за спиной Жанны-Симон, по-прежнему держалось холодно и настороженно. Вникнув в каждое слово, Агнесса поняла, что послание было намеренно сведено к минимуму. Были перечеркнуты даже несколько граф, которые можно было бы заполнить, ответив на вопросы, напечатанные типографским способом; из десяти строчек открытки были заполнены только пять; две линеечки внизу содержали лишь адрес военнопленного; наконец, еще ниже, слева, где имелась готовая формула, напечатанная курсивом: любим, помним, целуем, - были зачеркнуты два крайних слова и оставлено только среднее. Кстати сказать, в открытке подтверждалось получение посылки, но без всяких выражений благодарности.
Агнесса вскинула голову: ну и пусть! Глупо было сентиментальничать и выторговывать что-то. Отложив открытку, Агнесса вышла на кухню предупредить Викторину, что намерена отлучиться завтра на целый день, и так как наступил час завтрака и за столом в кухне уже устроился Эмильен, она тут же объявила ему, что в завтрашней прогулке в Пор-Ман участвовать не может: у нее есть важные дела, и ей придется пропустить купание.
Когда она на следующий день прибыла в Гиер, ее постигла неудача: организация помощи военнопленным не имела в своем распоряжении немецких ярлыков и могла только отправить от имени Агнессы стандартную посылку; частные лица сразу же использовали ярлыки, которые получали от своих военнопленных и на которых военнопленные сами указывали лагерь, куда следовало направлять посылку. Одним словом, ярлыков никому никогда не хватало. Когда же Агнесса, не видя другого выхода, намекнула своим собеседникам насчет поддельных ярлыков, те сделали удивленный вид, и Агнесса не могла скрыть своего возмущения всеобщей приниженностью и верноподданничеством. Тяжелый это был день, Агнесса старалась придумать какой-нибудь выход из положения, бродила по старым, отлого спускавшимся к морю кварталам с широкими ровными и безлюдными проспектами, обсаженными чахлыми городскими пальмами.
Безрадостен был этот Гиер без обычного для современных городов движения, без транспорта, без прохожих, терзаемый жарой и безветрием.
Агнесса вернулась к себе на мыс Байю, приунывшая, недовольная собой, ноги у нее ныли, на душе было неспокойно, никак она не могла примириться с мыслью, что посылка в лагерь не будет отправлена, что прозрачный намек Жанны на положение брата останется без отклика. После первого волнения, которое вызвало в Агнессе письмо, наступил упадок, и ей захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей бедой. Но с кем, кто здесь мог ее понять? Не Викторина же в самом деле, которая дрожит над продовольственными запасами, и уж, во всяком случае, не Эмильен, ограниченный, ушедший в себя. И впрямь она живет слишком изолированно от людей.
Она вызвала по телефону Мано, чья отзывчивость, пожалуй даже дружба, проявившаяся в ту рождественскую ночь, была еще свежа в ее памяти. Она пожаловалась ей на неудачу.
- Стакан воды (сборник) - Эжен Скриб - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Исповедь неполноценного человека - Осаму Дадзай - Проза
- Море исчезающих времен - Габриэль Гарсия Маркес - Проза
- Фонтаны под дождем - Юкио Мисима - Проза
- Печатная машина - Марат Басыров - Проза
- Долина Молчаливых Призраков - Джеймс Кервуд - Проза
- Европейцы (сборник) - Генри Джеймс - Проза
- Пятая колонна. Рассказы - Эрнест Миллер Хемингуэй - Проза
- Предостережение любопытным - Монтегю Родс Джеймс - Проза