Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот злополучный день, 5-го октября 202..года из меня, по словам лаборантки Леночки, было извлечено шесть полноценных, пригодных для оплодотворения яйцеклеток – так что ж, на мне теперь в какой-то степени лежит ответственность за жизнь и благополучие шестерых детей?!
Но я как-то совсем не чувствовала себя матерью. Вот ни в малейшей степени! Может, я монстр какой-нибудь?
Тем не менее, недели три после прочтенья статьи я чувствовала себя как-то неуютно.
Не то чтоб меня пугало, что когда-нибудь, лет через 25, кто-нибудь позвонит, представиться сыном-дочкой и попросит помощи, материальной или еще там какой. Нет, меня страшила мысль, о том, что может быть кому-то из них плохо уже сейчас, сегодня, и ему действительно нужна помощь – сию секунду, немедленно – но он ведь не может мне позвонить. Потому, что не умеет еще звонить. Не умеет пока говорить. Не знает номера моего телефона. Не знает, да скорее всего и не узнает никогда, что именно я – его мама.
Ту ведь не Калифорния. У нас-то ведь другие законы.
Постепенно, как это всегда бывает с печатными материалами, острота ощущения от прочитанного сошла на нет, и я перестала слишком уж заморачиваться по этому поводу. Но нет-нет, вот как сейчас, например, оно вдруг всплывало.
– Ну, ты у меня просто сверхчувствительная барышня! Яйцеклетки она, видишь ли, сдавала! Дети у нее где-то там есть, мамку зовут, титьку просят! Ночами она из-за них не спит! Слушай, с такими тонкими чувствами не то что в роддоме акушеркой, на свете жить противопоказано! Он же все-тки, у нас, как ни крути, не белый, а так себе, разно-серенький, с отдельными радужными вкраплениями. Слышь, ты, кончай уже париться! Какие еще дети – простой биоматериал! Их, может, еще лет десять не разморозит никто! Не, это в тебе гормон бушует. Замуж тебе надо, за крепкого мужика, и детей чтобы нарожать. Залетишь, вот дурь-то и успокоится.
– Игорь, это что такое сейчас было? Предложение?
– Да ни Б-же мой! Я ж сказал – за крепкого мужика! Не, меня тут не стояло. Мне еще интернатуру добивать, в аспирантуру проталкиваться, диссер защищать…
– А я тебе что, помешаю?
– А ты мне спать не будешь давать! И дети твои – реальные и гипотетические.
*
Когда женская жизнь начинается сумбурно, как, например, моя, становится трудно определить, кто именно был твоим Первым Мужчиной. То есть фигура этого мифического Первого как бы разкадривается на отдельные эпизоды: в кого впервые влюбилась, с кем произошла дефлорация, с кем впервые испытала блаженство быть настоящей женщиной (и вовсе я не про оргазм, хотя и про него, тоже, конечно. То, что я имею в виду гораздо неосязаемей и огромней), и дальше, дальше, в перспективе – кто стал партнером по совместной жизни, отцом первого ребенка…
Лица вдруг начинают мельтешить и расплываться перед глазами, сливаясь в одно, идеальное и недостижимо- прекрасное, в коем есть что-то от всех, и что-то еще свое, загадочно-незнакомое. Черты людей, случайно встреченных в метро или где-нибудь на вокзале, своевольно дополняют образ, делая его пугающе-совершенным. Невозможно встретить в жизни кого-то, в ком есть абсолютно все, чего б ты хотела – невозможно, но очень хочется. И начинаешь вглядываться в прохожих, спрашивая себя: Он? Не Он?
В конце же концов, глаза устают, начинают слезиться, взгляд разфокусируется, и Он с готовностью начинает видеться в любом первом встречном.
*
Только тот, кто по-настоящему когда-нибудь уставал, знает какой это кайф, сказав:
– Принеси мне стакан воды! – быть уверенным, что тебе принесут, и не придется передвигать гудящие от усталости ноги, перемещаясь к раковине и обратно.
И тапочки к дверям. И кофе в постель на рассвете перед дежурством – хоть все равно не поможет, ночью ведь ни фига не спали!
И пиджак на плечи в холодный день. И встретить вечером у метро, потому, что не идти же тебе одной в темноте, поздно ведь, и мало ли что.
Только когда интимные отношения уже сложились, и сложились весьма удачно, рискуешь услышать в темноте, одновременно со звуком чужих шагов с той стороны забора по крыше, выдохнутое в ухо нежное: «Ты только не кричи!». Нет ведь, и не может быть никаких сомнений, в том, что через мгновенье у тебя возникнет непреодолимое желанье стонать и кричать. Вместо этого приходится вцеплятся ему зубами в плечо. Изо всей силы! Пусть знает!
Только, когда все уже налажено и отлажено, до запятой и курсива ясно в расписании друг друга, можно начинать смело спрашивать: «А ты сейчас куда? А потом ты что будешь делать?»
И – высший пилотаж! – «А какие у НАС планы на выходные?»
Конечно, отмечаешь иной раз с недоумением ответы вроде: «Есть кой-какие дела…», но все немедленно сглаживается умиротворяющим: «Но к пол-седьмого я уже точно освобожусь, так что ты подгребай, замутим чего-нибудь вместе!»
Конечно, западло, что так и не объяснился в любви, но кто, с другой стороны, кому сейчас объясняется? В кино если только.
Конечно, странно, что не знакомит с родителями, но с другой стороны, мне и самой не особо улыбается тащить его в Яхромку, и знакомить с мамой, детьми, и всеми случайно оказавшимися на тот момент в доме папами. В конце концов, какое мне дело до его родителей? Живут себе где-то там, и пускай живут. Придет время – все поперезнакомятся. Сказал же, что не женится, пока дисер не защитит (ну, или что-то в этом роде сказал, не будем придираться к словам), так чего париться раньше времени!
И время пришло. И показало.
*
Примерно раз в квартал мама устраивает в доме страшный переполох. Она влетает как метеор, и с порога кричит, чтобы все срочно умывались-одевались-причесывались, словом, приводили себя в порядок и готовились к большому официальному выходу в свет.
Объявляется пятнадцатиминутная готовность. Кто не успел, того мама выволочет как есть!
У дверей ванной сразу образуется давка, у раковины в кухне смертоубийство. Кто-то рвется помыться, кто-то, наоборот, отбивается и его приходится тащить силой. Срываются с вешалок парадные наряды – они у нас вечные, в отличии от повседневных, и, раз появившись, передаются потом из рук в руки годами. Платье, золотое с воланами, которое мне купил десять лет назад в Аргентине папа, носила я, потом Марфа, теперь его носит Варька, и дай Б-г, в свое время поносит Танька. Костюм с блестками, купленный Гришке его отцом когда-то в Италии, на международном математическом симпозиуме, год назад стал, наконец, впору Ваське. К счастью, детская мода меняется медленнее, чем взрослая.
Умытые, причесанные, одетые, сами на себя не похожие, мы выходим на улицу. Старшие держат младших, мама дирижирует всеми – только она одна знает, куда мы идем.
Это может быть Большой Театр, может быть Цирк на Вернадского, может быть рок-концерт, или, наоборот, концерт классической музыки в Консерватории, или выставка в Пушкинском Музее, или премьерный показ нашумевшего фильма. Но всегда это что-то страшно крутое, куда все рвутся, и трудно попасть, и приличные, хорошо одетые люди будут попадаться на каждом шагу, и глазеть на нас, как на клоунов (так, по крайней мере, мне всегда кажется).
Но когда начнется то, ради чего мы пришли – мы увидим картины, зазвучит музыка, возникнет действо на сцене – мы немедленно позабудем о существовании людей вокруг, вообще обо всем забудем, и не вспомним. Разве что во время антракта, или после, в фойе, когда будем уже совсем уходить, с задумчиво-погруженными в себя, все еще впечатленными лицами.
Где мама раздобывает контрамарки-билеты-пропуска для меня загадка. Но, в конце концов, человек она в своем роде общественный. Так сказать, широко известный в узком кругу.
Я повязывала Варьке шарфик. Только что закончился премьерный показ новой, авангардной постановки Лебединого Озера, и мы, как всегда шумной гурьбой готовились вывалиться из стеклянного вестибюля Дворца Съездов, и мама еще обещала потаскать малышей по Красной Площади, и навестить с ними Царь-Колокол, и Царь-Пушку. У нее неожиданно выдался абсолютно свободный день.
– Настя, а правда эта девушка как будто лебедь? – спросила Варька, непосредственно тыча пальцем в объект вопроса.
Я хлопнула ее по руке, но все же обернулась.
У соседней колонны очень прямо стояла очень стройная, чрезвычайно изящная девушка в маленьком черном платье с красивым тонким лицом и собранными в узел темными волосами. Она и впрямь напоминала балерину. Девушка нетерпеливо переминалась с ноги ногу и всматривалась куда-то вглубь кишащего в вестибюле человеческого месива – казалось, вся двадцатимиллионная Москва со всеми гостями явилась сегодня смотреть балет.
Неожиданно из толпы вынырнул Игорь – в длинном кожаном пальто, с норковой шубкой в руках. Он подскочил к девушке, и ловким движеньем набросил шубку на привычно подставленные плечи. У них так ловко это получилось, что сразу стало ясно – эти двое вместе давно и успели изучить малейшие движенья друг друга. Это и впрямь было похоже на танец. Я бросила Варькин шарф и уставилась на них, как завороженная.
- Мое облако – справа. Киноповести - Ю. Лугин - Русская современная проза
- Бог невозможного - Владимир Шали - Русская современная проза
- Спасибо, папа! Семейные хроники - Александръ Дунаенко - Русская современная проза
- Полиция Бога - Виталий Васильев - Русская современная проза
- Мама Юля. Мама, бабушка, прабабушка… - Алексей Шипицин - Русская современная проза
- Поезд - Анатолий Курчаткин - Русская современная проза
- Чем черт не шутит - Татьяна Казакова - Русская современная проза
- 36 и 6 - Елена Манжела - Русская современная проза
- Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Ануш Варданян - Русская современная проза
- На войне и в любви. Фронтовые письма - Андрей Скаржинский - Русская современная проза