Рейтинговые книги
Читем онлайн Голова моего отца - Елена Бочоришвили

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 36

Фафочка уже слыхала новость, что Олико побывала на спектакле Большого театра вместе со своим одноклассником, ответственным работником ЦК компартии Грузии. Они думали, их никто не увидит? Ха! Тут же поднялись со дна старые сплетни: говорят, однажды милиция застала Володю за абортом, а Олико им сказала: «Уходите, я здесь голая и мой любовник голый, а кто он, вы сами знаете!» А сейчас вот уже до чего докатилась — с чужим мужем в театр пошла!

Почему-то и Олико не приходило в голову рассказать все как есть. Точнее, как было. В дверь постучали, когда женщина, вся в крови, лежала на кухонном столе, а Олико держала ее за потные пальцы.

— Ногу, — шепотом сказал Володя. — Олико, дай ногу!

Его нога, деревянная, стояла в углу.

В дверь барабанили и кричали:

— Открывайте, вы там аборты делаете!

Женщина застонала. Олико подошла к двери и сказала:

— Я не могу вам открыть, я неодета.

— Одевайтесь! — приказали ей из-за двери. — Мы подождем.

Тогда она распахнула рывком дверь и выбросила из платья свои голые груди, тупоголовые, будто с отрубленными сосками, две бомбы, и закричала:

— Я не одна, у меня любовник и вы знаете, кто он!

И они ушли. Затопали сапогами по длинному балкону, застучали по лестнице, мимо крана с вечными женщинами, мимо вонючего туалета. Ушли.

Когда Фафочка вернулась из школы с портфелем, милицейская машина уже отъехала. Женщины стояли возле крана и сплетничали. Они замолчали, когда она проходила. Поэтому Фафочка решила, что говорили о ней. Наверное, о том, что у нее в пятнадцать лет плоская грудь. Какие там бомбы, даже боеголовок нет.

Фафочка пошла вместе с Олико провожать женщину домой. Шел дождь, и они скользили, спускаясь к площади Ленина, и поддерживали друг друга за руки. Муж женщины ждал их на углу возле гастронома, из витрины которого исчезла огромная банка. Он протянул Олико завернутый в газету пакет.

— Я знаю, калбатоно, ваш муж денег не берет, — сказал он. — Это рыба. Сейчас такую не достанешь.

Потом он спросил:

— Кто был? Мальчик?

Олико что-то тихо отвечала. А он снова:

— Нет, все-таки — мальчик?

Володя в это время лежал на кровати с носовым платком на лице и плакал. Нуца сидела в бархатном кресле за занавеской и молчала. Ни Володя, ни Олико не сказали больше друг другу ни слова. Они пели в два голоса, ходили вместе в гости и накрывали столы у себя. Но они не смотрели друг другу в глаза. Олико щурилась, а Володя прятался за носовым платком. Олико спала валетом вместе с Нуцей на маленьком диванчике, а потом, когда Володя умирал, на полу возле его кровати. Он брал ее руку, подносил к губам и целовал. И молчал. И она молчала. А что слова? Пыль!

Груди у Фафочки выросли за одно лето. Белые и прекрасные, но тупоголовые, как у матери. Фафочка была в пионерлагере и каждый день ела манную кашу. Может, это от каши вдруг вырастают груди? У нее появился первый поклонник. Они всегда появляются там, где есть груди.

Жизнь пошла другая, а имя осталось прежним. Фафочка все еще была Папочкой, в шестнадцать лет. Родители подарили ей что-то памятное к совершеннолетию — то ли серьги, то ли часы. Не то. Первый поклонник накрыл ее сомкнутые губы мокрым поцелуем. Не так. Настоящий подарок вручила бабушка Нуца Церетели, как всегда. А почему не мать?

Дядя Серго с сыном на руках вынесли бабушку Нуцу к семейному столу. Позже они приделали колесики к бархатному креслу и выкатывали ее из спальни, как пушку. Нуца оглядела свою родню орлиным взором. Потому что свысока. «Фиджи, — сказала она Фафочке, — ты красавица!» И тут же, как в сказках, умерла Фафочка и родилась Фиджи.

Бабушка Нуца Церетели делала подарки мимоходом. А потом мимоездом. Благодаря ей все полукровки в семье приобщились к старинной княжеской фамилии. К ней и сама Нуца имела отношение по касательной. Месяца два она побыла замужем — как в гостях — за грузинским князем. Но его быстро расстреляли.

Шестнадцатилетняя вдова Нуца Церетели уселась в кресло и просидела без движения — по разным легендам — то ли день, то ли месяц. Потом она пропела бархатным, как кресло, голосом: «Не уезжай ты, мой голубчик, печально жить мне без тебя» — и отказалась ходить. Говорят, мужчины переносили ее с кресла на кровать на руках, и этих рук было много. Поэтому именно те армяне и русские, что стали вдруг грузинских кровей, родством с ней не кичились.

И вот «Фиджи» — несмотря на «ф» — все смогли произнести. Приезжала дальняя родня, растягивала раскладушки в центре комнаты, прятала грязные носки под матрац и говорила ей: «Фиджи, детка, вся деревня знает, что ты стала красавицей». Хоть это была деревня без телевидения, где никто не слыхал о далеком острове.

Единственным человеком, кто не сдавался, была мать. Каждый раз во время ссор она щурила зеленые глаза и выбрасывала — как груди-бомбы — ее имя, нож в сердце. И только много позже, уже после смерти отца, когда стесняться стало некого, Фафочка нашла достойный ответ: «А ты убила бабушку Нуцу Церетели!»

Но Олико не убивала бабушку Нуцу. Она только всадила ее в бархатное кресло навсегда. И об этом в семье не говорили. Фафочка думала, что, когда ей исполнится шестнадцать лет, Олико и Нуца усадят ее на диванчик и вместе, перебивая друг друга, выдадут ей все семейные секреты. И самый главный из них — как это они выходили замуж, каждая в шестнадцать лет.

Но ей никто ничего не рассказывал. Олико не помнила или не хотела вспоминать. Как ей было шестнадцать и она бежала, задыхаясь, на вокзал в одном сарафанчике. И сердце ее билось не в груди, а в горле, а грудь была плоской, будто танк проехал. И ей казалось, что Нуца Церетели догонит ее на своих ногах-кеглях, остановит ее, не выпустит, и она бежала, как бежим мы во сне, изо всех сил. И ей не было стыдно, и ей не было больно — тогда. И она не думала о Нуце, которая валялась сейчас на полу вся в слезах и маленьких какашках, а лишь о том, чтобы успеть.

И она только чуть растерялась, когда увидела, как много их на вокзале — одноногих. Так который Володя? А потом кто-то выкрикнул:

— Рамишвилс вин элодеба? (Рамишвили кто-нибудь встречает?) — и она шагнула вперед и сказала:

— Я!

Чьи-то руки подхватили ее — три железные ступеньки, вагон, тамбур. Володя.

Но разве все было так? Нуца Церетели почему-то поняла, куда Олико собирается. Эта сумка с вещами, трусики с кружевами, шелковая рубашка. Нет, не в Кутаиси к Надии. Нуца бросилась на дверь и зарыдала:

— Не уходи, умоляю тебя, голубчик мой! Я — мать твоя!

А Олико отодвинула ее рукой — или оттолкнула? — Нуца упала (она все время падала), и Олико прокричала ей:

— Какая ты мне мать, ты мне в жизни супа не сварила! — И побежала в чем была — в одном сарафанчике…

Володя в это время поставил один костыль на перрон. Он увидел, как к нему пошли люди в шинелях — наверное, встречать. Он поставил на землю второй костыль. Воздух. Воздух! Пахло детством. Люди в шинелях спросили его документы, сверили какие-то списки и повели в другой вагон. Он ничего не понимал. Он вертел головой и смотрел по сторонам. Запахи раздирали ему душу на части. Воздух Родины пьянящий. Его подтолкнули по железным ступенькам. Он увидел лица людей, с которыми только что приехал из-за границы. Лучше смерть. Он обернулся и сказал им, людям в шинелях:

— Дайте хоть с семьей встретиться!

И тогда кто-то выкрикнул:

— Рамишвилс вин элодеба? (Рамишвили кто-нибудь встречает?)

Зачем она бросилась к нему, вскочила в вагон? Он увидел ее — девочку в сарафанчике, и сердце сжалось. Обманула. Он хотел спустить ее на первой остановке. Но поезд не останавливали. Их гнали в ссылку, всех вернувшихся из плена не вовремя, всех опоздавших, всех задумавшихся. Он хотел спрыгнуть сам, под железные колеса. Но на кого ж оставить эту девочку? Так они вцепились друг в друга, чтоб не упасть.

Первый поклонник сделал Фафочке предложение. Это было в кинотеатре, но не так, как в кино. Он прошептал ей в горячее ухо: закончишь школу и мы поженимся. Потом он сложил руку ковшиком и обхватил бомбу Фафочки, как гроздь винограда. Фафочке стало жарко, душно, стыдно, и вдруг пуговицы ее лифчика, одна за другой, выстрелили в воздух — раз, раз! Вот так, с салютом, предложение было принято.

Свадьбу решили делать небольшую — человек на триста, а обручение, за неделю до свадьбы, — человек на пятьдесят. По два литра вина на каждого мужчину, женщины не в счет, одна курица на четырех человек, надо с запасом, поросята…

Фафочка конечно же не знала, что будет выходить замуж почти каждый год. Ей казалось, что сейчас, в шестнадцать лет, ее судьба решается раз и навсегда. Она будет носить обручальное кольцо! Она будет жить в семье мужа! Она будет называть свекровь мамой! Вот так тебе, Олико! Бабушка Нуца Церетели измерила ее тупоголовую грудь и раскроила свадебное платье.

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18 ... 36
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Голова моего отца - Елена Бочоришвили бесплатно.

Оставить комментарий