Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четыре гнезда были заполнены. Три пустовали. В среднем, в котором всегда просвечивал красный бархат, лежала она – та, на которую отец променял маму.
Нет, не Наталья, конечно. Изольда.
«Вот, знаешь, говорят – страшная красота. Неземная. Это про неё», – вспомнились слова отцовой любовницы.
У Олега в голове всплыло – космическая. Если бы его попросили описать Изольду точнее, он бы не смог – даже в куда более спокойном состоянии, нежели теперь. Космическая – с молочно-белыми в лучах стерильных банковских ламп волосами, с белой до прозрачной голубизны кожей, с жемчужно-розовыми, но тоже почти белыми губами. Тёмные, опушённые густыми ресницами глаза. Хрупкие запястья. Тонкая шея, отливающее голубым и розовым воздушное платье…
Кукла смотрела совершенно живыми глазами. Из чего там они были сделаны? Стекло, акрил, краски – бесчисленные лекции отца не прошли даром. Олег вгляделся в Изольду, поймал её взгляд – она была как человек, ей можно было смотреть в глаза, и она отвечала своим взглядом. Нет, тут, конечно, не просто стекляшки… Немецкое выдувное стекло ручной работы – как минимум. Волосы… Олег ногтем коснулся светлых, слегка вьющихся прядей. Определённо, натуральные. Никакой канекалон[4] не даст такого матового блеска, такого естественного завитка.
Он поймал себя на том, что голос в голове, выстраивающий все эти фразы, оценивающий куклу, определённо принадлежит отцу. Кажется, впервые в жизни это не навеяло скуку, не взбесило. Это казалось не просто интересным; это казалось пронзительно-жизненным, невероятно важным в эту минуту.
Не удержавшись, Олег, провёл подушечкой пальца по белой руке куклы. Тёплая и бархатная, словно живая. Не полиуретан, не ткань, не пластик – тьфу-тьфу эти полуфабрикатные материалы! Возможно, мягкий лайка; это он выяснит позже, да и надо ли…
– Олег Петрович? Всё хорошо?..
– Всё в порядке, – не узнавая своего голоса, ответил он. – Я забираю их сейчас же.
Уже на ступенях банка ветер прогнал кукольный хмель. Дурман слетел с глаз; Олег, словно и не было последних сорока минут, с удивлением поглядел на чемодан в руках. Вдруг вспомнил, чего этот чемодан стоил матери.
Порыв – швырнуть его, разбить кукол вдребезги – был мощным, но миновал мгновенно.
Разрываясь между нежностью и ненавистью, неся кукол, как самый драгоценный и опасный груз, Олег пошёл в общагу. О том, чтобы перенести их в другой сейф, спрятать, расстаться с ними – не было речи.
Он спрашивал себя, что толкнуло его на этот внезапный бег – банк, сейф, чемодан. Неужели всего лишь стихотворение? Всего лишь память?
Неужели отцовское сумасшествие пустило корни и в нём?..
А ещё – как же так вышло, что за всеми этими событиями, за всеми хлопотами он забыл не то что о собственном дне рождения – он забыл, не вспомнил, даже не узнал, как, когда, где похоронили отца?..
Глава 8. Общага
Чемодан оттягивал руки.
Добравшись до студгородка, я так вымотался, что и не подумал зайти в продуктовый. Но голода не было; внутри царила удивительная, воздушная пустота. Сегодня, как говорил батя, я питался эмоциями.
Я взобрался на крыльцо (на этот раз лавочка пустовала, и никто не курил), задрал голову, рассматривая окна. Кое-где, как и в городских домах, ещё сияли новогодние фонарики, кое-где сквозь цветные шторы просвечивали такие же цветные лампы: окна горели зелёным, синим, жёлтым, бордовым, оранжевым. Кое-где штор не было вообще. Я попробовал найти глазами свой закуток на втором этаже, но даже не смог сообразить, в какую сторону от крыльца смотреть: вправо или влево. Ладно, шут с ним…
Отдышавшись, я вошёл в холл. Охранника не было, и я беспрепятственно завернул к лестнице. По коридорам вяло прогуливались жильцы – бормотали что-то, шаркали, словно все разом чего-то обкурились; или это со мной творилось что-то не то. Однако при виде меня народ оживлялся, поднимал головы, пялился на чемодан. Я покрепче прижал его к груди и прибавил шаг.
Ввалился в комнату. Внутри было душно, неприятно пахло гарью и прогорклым маслом. Я вспомнил, что не доел и так и не выкинул картошку. Вспомнил – и тут же забыл. Осторожно положил чемодан на разворошённую кровать, не удержался и принялся открывать.
Щёлкнули застёжки. Бархатное нутро мягко светилось: в сиянии потолочных ламп этот бордовый, тёплый ореол казался уютным и ласковым. Напоминал плюшевое кресло в родительской комнате – под абажуром, рядом с книжным шкафом.
Я склонился над чемоданом, вдохнул сладковатый портновский запах пыли, ткани и мела. Быстро осмотрел кукол: как они перенесли дорогу? Вроде бы ничего. Широкие резинки-крепления, благодаря которым куклы держались в своих гнёздах, сработали на славу, только у Орешеты чуть сбилась борода. Кабалет так и сиял здоровьем и весельем; Онджей натужно улыбался толстыми, мясистыми губами – наверное, из фоамирана[5]: уж слишком скульптурные, с трещинками, со складками – совсем как человеческие…
Осмотр Изольды я нарочно оставил под конец – старался не глядеть на неё, пока оглядывал других кукол. Но, удостоверившись, что с остальными всё хорошо, наконец отдался её зову. А Изольда звала – как иначе можно назвать салатово-голубое, пульсирующее свечение её волос, взгляд из-под полуприкрытых ресниц, всю исходившую от неё белизну? Я улыбнулся и посмотрел на куклу.
– Неземная.
Мне показалось, на её щеках проступил румянец. Я усмехнулся и аккуратно закрыл чемодан. На миг захотелось взять куклу в руки; впрочем, не только Изольду, их всех: все эти крохотные оборки, пряжки и башмаки, выверенные лица, нарядные подробные одёжки, трепетавшие на сквозняке волосы… Но не грязными же пальцами, не пыльными ладонями, трогавшими невесть что в столовой, библиотеке, банке, было их касаться!
И да. Эта, космическая, Изольда не имела ничего общего с той, что я видел у отца раньше. Оригинал и подделка. Сверкающий бриллиант против стекляшки. Я уже не испытывал к этой кукле прежней ненависти; скорее, она казалась больным, но очень красивым зверьком – что-то внутри требовало помочь ему, укрыть и спрятать. Беря такого зверька в руки, ощущаешь брезгливость и нежность.
Я накинул на чемодан покрывало и метнулся в сторону кухни. Наверное, где-то должен быть душ, но разыскивать его не хотелось. Хотелось поскорее вымыть руки, лицо, смыть с себя эти улицы, эти стихи, эти кодовые слова. Впрочем, стихи – незачем. Стихи, наоборот, хороши…
Ополоснув лицо под краном жестяной кухонной мойки, я вернулся в комнату. Её неухоженность, пустота, бардачность
- Кукольный дом (ЛП) - Ли Эдвард - Ужасы и Мистика
- Кукольный домик (ЛП) - Валлворк Крейг - Ужасы и Мистика
- Тысяча свадебных платьев - Барбара Дэвис - Русская классическая проза
- В предчувствии октября - Вячеслав Пьецух - Русская классическая проза
- Кукольный мастер - Генри Вульф - Ужасы и Мистика
- Ремесло. Наши. Чемодан. Виноград. Встретились, поговорили. Ариэль. Игрушка - Сергей Донатович Довлатов - Русская классическая проза
- 1408 - Стивен Кинг - Ужасы и Мистика
- Тишина на дне коробки - Алёна Левашова-Черникова - Русская классическая проза
- Крольчонок в коробке - Дмитрий Сорокин - Русская классическая проза
- Ты - Светлана Уласевич - Ужасы и Мистика