Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее обвинение прямо переходит к утверждению, что я будто бы осознавал, что совершаю шпионаж. О господи! Шпионаж в форме чтения газет. И я признан здоровым. Кто же тогда здесь сумасшедший?»
Вчера, слушая последнее слово подсудимого, Елена в очередной раз задумалась о том, стоит ли ей подписываться под обвинительным вердиктом. Аргументы Летучего о том, что иностранцы, с которыми он встречался, не были разведчиками, показались Елене вполне правдоподобными. Трудно было не согласиться и с таким рассуждением подсудимого:
«Странно должен выглядеть приговор, которого добивается обвинение: “Работал на иностранную разведку, а на какую – не скажем, потому что сами точно не знаем”. Эксперт НИЦ ФСБ полковник К. с ходу назвал пять военных разведок и пояснил, что все они действуют независимо. Ну и в сотрудничестве с какой из пяти меня обвиняют?»
Последний пассаж его речи и вовсе поверг Елену в депрессию:
«Один из моих защитников назвал это дело заказным. Я бы назвал его иначе – конъюнктурным. Свой вопрос о том, когда же моя деятельность, по мнению ФСБ, становится “общественно-опасной”, я задал однажды заместителю начальника областного управления ФСБ. Он ответил очень прямо: “Ты становишься опасен в момент, когда, прочитав газету, делаешь вывод из прочитанного. И потому ты должен сидеть!”»
Вот в этом и кроется, по-моему, вся суть этого непомерно раздутого, но очень простого дела. Сегодня для госбезопасности по конъюнктурным соображениям опасен любой думающий человек, и это прозвучало предельно откровенно. Но решать свои проблемы ГБ традиционно предпочитает чужими руками. Поэтому вас и попросили закрыть глаза на грубо выдранные из дела доказательства и фальсифицированные протоколы, признать подложные документы подлинными и со спокойной душой признать невиновного – виновным».
«Признать невиновного – виновным», – повторяла Елена как рефрен всю дорогу, пока ехала к зданию горсуда на такси. Подойдя к маленькой часовне, недавно выстроенной прямо у центрального входа в суд, она перекрестилась и прошептала: «Ну и пусть, ведь, в любом случае, я одна ничего не смогу изменить. Остальные одиннадцать присяжных проголосуют за обвинительный вердикт. А если я выскажусь за оправдание Летучего, то сама себя подставлю. Подсудимому не помогу, а работы лишусь».
Когда начальник давал Елене отпуск на время судебного процесса, он предупредил: «Надеюсь, вы не забыли, что ФСБ – наша партнерская организация?» Елена утвердительно кивнула, хотя в последнее время она стала уже забывать об этих, с позволения сказать, партнерах. От нее теперь не требовали отчетов о тех иностранцах, с которыми она работала. Кроме того, она предпочитала работать на международных выставках в «Экспоцентре», куда приезжает огромное количество представителей среднего бизнеса, за которыми ФСБ, кажется, не очень-то следит.
Елена вошла в зал, когда все остальные участники процесса уже собрались. Судья Мухина нервно смотрела на часы, видимо, опасаясь, что кто-то из присяжных не явится и придется заменять их запасными. Прокуроры равнодушно зевали, адвокаты перешептывались, а подсудимый что-то писал в блокноте. Наконец судья Мухина попросила у присутствующих тишины и объявила порядок работы. Она произнесет напутственное слово для присяжных, даст им вопросный лист, потом они удалятся для вынесения вердикта. Если решение будет единодушным, они должны объявить его через три часа. Если мнения серьезно разойдутся, они будут сидеть дольше.
Глава пятнадцатая. Вердикт
– «5 апреля 2004 года третий и четвертый этаж горсуда объявляются особой зоной. Доступ на них после 18.00 осуществляется по специальным разрешениям», – диктовала председатель горсуда объявление своей секретарше Вере Бородулиной.
– Елена Алексеевна, помилуйте, – отвлекшись от экрана компьютера, сказала Вера. – Какие спецразрешения, кому прикажете их выдавать, а кому нет?
– Это объявление для внутреннего пользования. Только лишь для судебных приставов и охраны суда. Никто не должен знать тонкостей нашей внутренней кухни. Приставы сами разберутся, кого пускать на этаж, а кого нет. Когда в суде проходят громкие процессы и слишком велик нездоровый интерес со стороны прессы и прочей шушеры, приставы должны осуществлять фейс-контроль. Сегодня у нас состоятся вердикты присяжных по делу ученого Летучего и чеченки-террористки, из-за которой погиб сапер. Вы прекрасно знаете, что это привлечет внимание прессы. В наших интересах, чтобы все было под контролем и без ажиотажа.
– Понятно, ваша честь, – поддакнула Вера, а про себя подумала, что в ее интересах сделать все, чтобы никто из журналистской братии не узнал о подобном распоряжении председателя горсуда.
Она распечатала объявление и повесила его рядом с комнатой судебных приставов, которая располагалась в новом здании, рядом с кабинетом председателя.
* * *Я заканчивала заметку об очередной инициативе Госнаркоконтроля, возглавляемого близким другом президента Путина Виктором Черкесовым. В последнее время все кампании, проводимые этим ведомством, вызывали дружный гомерический хохот у журналистов.
Один из адвокатов, ранее работавший следователем и изнутри знавший правоохранительную систему, вот уже полчаса по телефону объяснял мне рвение наркополицейских желанием оправдать свое существование.
– Огромному министерству по борьбе с наркоторговлей, нужно как-то объяснить наличие своих раздутых штатов, – говорил он. Аргументы адвоката казались интересными, но у меня не было времени его слушать: нужно дописывать заметку и бежать в суд. А остановить его никак не удавалось. – Вот они и придумывают все новые и новые дела. Объявляют на весь мир, что тот или иной лекарственный препарат, который ранее не вызывал никаких нареканий, вреден, содержит наркотик, и объявляют его вне закона. Так было с кетамином, анальгетиком для собак и кошек. Потом жертвами репрессий стали ветеринары, стоматологи, наркологи, гинекологи. Против них заводятся уголовные дела со всеми вытекающими последствиями, – продолжал он, не обращая внимания, что я больше не задаю ему вопросов и интервью превратилось в его монолог.
В последней статье я как раз рассказывала историю шестидесятилетней женщины, кандидата биологических наук, у которой на садовом участке сотрудники Госнаркоконтроля обнаружили кусты опийного мака. Каково же было удивление этой в высшей степени законопослушной гражданки, когда ее и ее 80-летнюю мать обвинили в хранении и распространении наркотиков в особо крупном размере! Максамосев незаметно распространился на 15 сотках их приусадебного участка.
Бедная женщина в ужасе от того, что ей, быть может, грозит не условное, а реальное наказание, просила меня написать статью и повлиять тем самым на правоохранительные органы и суд.
Редактор отдал мне заметку с незначительными исправлениями. Я посмотрела на часы и поняла, что опоздала. Накануне Аня Сваровская предупредила, что вердикт Летучему могут вынести в шесть-семь часов вечера. Я пулей выбежала из редакции.
В суде я оказалась в половине восьмого. Попробовала позвонить Ане. Ее мобильный не отвечал. «Выключила. Наверное, уже на вердикте», – подумала я и направилась в суд.
Меня поразила непривычная тишина. Обычно в это время в здании суда всегда есть люди, а тут – никого. Охранник узнал меня и как-то странно приложил палец к губам.
На четвертом этаже, у дверей лифта дежурил судебный пристав:
– Женщина, вы куда?
– Я – журналист. Хотела бы поговорить с адвокатами. Здесь слушается дело Алексея Летучего, – заявила я и попыталась пройти.
– Присяжные еще не вышли из совещательной комнаты, – остановил меня судебный пристав. – Слушанья закрытые. Вам придется подождать на первом этаже.
Мне ничего не оставалось, как послушаться и спуститься вниз. Впрочем, я решила схитрить. Спустилась на лифте до второго этажа и перешла на запасную лестницу. И тут я увидела, что впереди по лестнице поднимаются две фигуры в судейских мантиях: судья Мухина и судья Брандер.
– Федор Евгеньевич, если бы вы знали, как я волнуюсь, – говорила Мухина. – Мои присяжные заседают уже почти три часа. Елена Алексеевна мне не звонит, и я не знаю, каков результат.
– Мои присяжные тоже с минуты на минуту вынесут вердикт, – вторил ей судья Брандер. – В их решении я почти уверен. Знаете, в России не любят чеченцев. И хоть подсудимая частично признала свою вину и дала показания против своих сообщников, по ее вине погиб человек. Бомба взорвалась. Еще в самом начале процесса Елена Алексеевна сказала, что специальных присяжных мы подбирать не будем. Желаемый результат очевиден.
Судьи поднялись на четвертый этаж. А я вышла на третий. Приставов в коридоре не было. Не было и журналистов. Все та же звенящая тишина. Я осторожно пошла по этажу и заметила небольшую группу. Не успела я к ней присоединиться, как подошел другой судебный пристав. Он оказался более вежливым, чем его коллега с четвертого этажа.
- Идеи на миллион, если повезет - на два - Константин Бочарский - Публицистика
- Советский Союз, который мы потеряли - Сергей Вальцев - Публицистика
- Наша первая революция. Часть II - Лев Троцкий - Публицистика
- «Враги Путина» - Данилин П. Поляков Д. - Публицистика
- 1913. Что я на самом деле хотел сказать - Флориан Иллиес - Биографии и Мемуары / Исторические приключения / Культурология / Прочее / Публицистика
- Правильная революция - Сергей Кара-Мурза - Публицистика
- Опрокинутый мир. Тайны прошлого – загадки грядущего. Что скрывают архивы Спецотдела НКВД, Аненербе и Верховного командования Вермахта - Леонид Ивашов - Публицистика
- Открытое письмо Валентину Юмашеву - Юрий Гейко - Публицистика
- Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах - Бенджамин Дэниелс - Публицистика
- Рубикон - Павел Раста - Публицистика