зарплату на рынке не разгуляешься. Только на макуху хватало, это жмых, то, что остается после выжимки масла из семян. Не разжиреешь на такой еде. Но через год и кубышка кончилась. Не сидеть же, дожидаясь голодной смерти? Мама что-то шила соседям. Отец на авантюру пустился. Многие ездили в село: собиралась группа граждан, на телегу – и в окрестные села. Часть вещей еще осталась, вот и сбагривал отец сельчанам старые шмотки. Пиджак – два пуда муки, золотые часы – пара буханок хлеба, старый плащ – килограмм сала. Могли разбойники напасть и все отобрать, могли полицаи на посту порыться в вещах и забрать то, что им приглянулось. Но кое-что довозил до дома, как-то тянули.
– Молодцы они у тебя, – похвалил Шубин.
– Творческие люди, – осклабился Коваленко. – Они ведь не старые, рано меня родили. Отцу пятьдесят шесть, мама на год моложе. Ослабли, конечно, но раньше знаете как бегали? В Германию их хотели забрать. Накапала какая-то гнида, что есть пара крепеньких людей, могут еще послужить великому рейху. Полицаи нагрянули и очкарик из СС. Пришлось спектакль разыгрывать: папаня кашлял, как чахоточный, за стену хватался; мама полуслепую из себя изображала. Очкарик как увидел их немощь, его чуть не вырвало – развернулся, ушел. Полицаи злые были, хорошо, стрелять не стали – обматерили и тоже за дверь… Давайте поднажмем, товарищ капитан. Скоро девять, а нам еще два квартала пахать. Войска ждут смотра, так сказать…
Сколько раз он проходил через эти церемонии – со счета сбился. Отобрать из людской массы более-менее приличные кадры, сбить в кулак, нацелить на выполнение задачи… Давно он не командовал взводом. Рота неполного состава – как сделать из нее полноценную единицу?
В бараке тракторного завода стало не по себе, чесалась спина, казалось, витали души невинно убиенных. Мнительным он стал – люди здесь просто жили и ждали своего конца. А убивали их в другом месте… Бойцы вставали с грубо сколоченных нар под рык Комиссарова, выходили в проход. Не сказать что опустились и разложились, но могли бы выглядеть опрятнее. Строились лениво, вразвалку, как и положено бывалым воинам. Не генерал же приехал – какой-то капитан, к тому же незнакомый. Командиров среднего звена в роте не было (за исключением приставленных Коваленко и Комиссарова). Сержантов – кот наплакал. Вооружены кто чем: автоматами «ППШ», немецкими «МР-40», карабинами Мосина и Токарева. Порядок в помещении не поддерживался: бывалые воины были выше этого. Недалеко от небритого дневального возвышалась странная конструкция, обвешанная портянками.
– Что это? – поморщился Глеб.
– Ну, технически это пулемет «Максим», – предположил Коваленко. – Да, вы правы, товарищ капитан, безобразие, надо что-то делать с этой махновщиной. Вывезем в Гуляй-поле?
Шубин подмечал наметанным глазом – люди, в сущности, с опытом. Может, не все, но в основном. До Харькова доползли, неся огромные потери, напряглись, выбили врага из города – и расслабились в отсутствие комсостава. И это тревожное состояние наблюдается четвертые сутки… Он насчитал семьдесят три человека – в принципе, немало, если сравнивать с другими подразделениями, потерявшими до восьмидесяти процентов личного состава. Значит, не такие безнадежные. Но в глазах тяжелая усталость, перестали следить за собой, одеты как попало. Он всматривался в их лица, делал выводы, с кем будет воевать, а кто потянет на дно, и лучше сразу от таких избавиться. О формировании полноценной роты речь не шла – собрать бы хоть что-то. Шубин был лаконичен: представился, сказал, кто такой, чего хочет и какой видит дальнейшую совместную службу. Люди угрюмо слушали, исподлобья разглядывали нового командира.
– Почему не прибрано, бойцы? – Глеб брезгливо поморщился.
В помещении был точно не розарий. Часть нар, не использующихся по назначению, разломали, пустили на дрова. Валялся мусор, гнилая мешковина, обломки древесины.
– Так, это самое, товарищ капитан, боимся, – донесся голос с левого фланга. – В прошлый раз уборку делали – труп нашли…
По рядам прошелестел смешок. Шубин подошел к солдату. У невысокого скуластого паренька беспокойно забегали глаза, он на всякий случай выпрямил спину, замер, только зрачки продолжали метаться.
– Серьезно, товарищ капитан, – сделал он попытку обосновать сказанное. – Чуем, запашок невкусный, стали из-под нар вытаскивать гнилые матрасы, смотрим – лежит, красавчик, весь такой в трупных пятнах, и повязка вспомогательной полиции на рукаве. Он ранен был при жизни, осколок в живот попал. Видать, один остался, когда мы к заводу подошли, – свои бросили, кому он нужен? Заполз под нары, обложился тряпками, думал, что отлежится, пронесет, да так и помер, болезный…
– Говорливый ты, боец, – подметил Шубин. – Имя есть?
– Красноармеец Зиганшин. – Боец задрал подбородок. – Зовут Анвер, на фронте четыре месяца, призван из города Красные Челны…
– Почему обмундирование лоснится?
– Виноват, товарищ капитан… Оно блестит…
Стоящие рядом вздрагивали от смеха, насилу сохраняя постные лица.
– Будешь первым, красноармеец Зиганшин, два наряда вне очереди. Пионер, так сказать, первопроходец. Навести порядок в помещении, а в дальнейшем научиться шутить в специально отведенное для этого время.
– Слушаюсь, товарищ капитан. – Красноармеец состроил мину великомученика. Хотел еще что-то сказать, но не решился.
– Вот такая тебе, Анверчик, пионерская правда… – хрюкнул боец во второй шеренге – такой же невысокий, как Зиганшин, светловолосый и словно сплетенный из тугих жил. Нижняя челюсть у бойца была деформирована рваным шрамом.
– А ваша фамилия, любезный? – вкрадчиво осведомился Глеб.
– Красноармеец Бандурин, – обреченно вымолвил боец. Во взгляде нового командира не было ничего утешительного.
– Окажешь красноармейцу Зиганшину посильную помощь. По выполнении доложите.
– Так точно. – Военный потупился.
Зиганшин злорадно оскалился, но спохватился, сделал физиономию памятника.
Лейтенанты Комиссаров и Коваленко при этом «смотре войск» присутствовали, но пользы от них не было. Коваленко добродушен, а каким будет в деле, неизвестно. У Комиссарова из грозного только фамилия. Командиры без войска. Макарчук их сбагрил Шубину, не зная, куда деть. Не хватало своих ребят, Царькова и Шендрика. Грусть-печаль сменилась досадой. Обязательно надо было умирать?
Глеб продолжил свою вводную речь. Дивизии как воздух необходима боеспособная и эффективная разведывательная рота. Не все пройдут конкурсный отбор – это видно невооруженным глазом. Выбывшие отправятся в пехоту с честью и достоинством выполнять свой долг. Слово «пехота» большинству присутствующих не понравилось, бойцы беспокойно зашевелились.
– Товарищ капитан, вопрос разрешите? Как вы поймете, кто вам подходит, а кто нет? Мы все воевали, все выполняли задачи. Вы не знаете наших личных и боевых качеств…
Говорящий стушевался, когда в него впился колючий взгляд. Пареньку было лет двадцать. Какой-то взъерошенный, с некоей несмываемой печатью интеллигентности на лице, что в Советском Союзе не приветствовалось и ошибочно считалось проявлением бесхарактерности и мягкотелости.
– Красноармеец Ярцев,
