Форма входа
Читем онлайн Исследования и статьи - Андрей Никитин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Как это могло происходить и к чему привести, можно видеть по судьбе Задонщины, созданной по образцу и в ответ на «Слово…», а также по литературной истории «Сказания о Мамаевом побоище», которое от редакции к редакции обрастало «историческими подробностями», как сказали бы мы сейчас, «под влиянием социального заказа», что хорошо показал в своей работе еще С. К. Шамбинаго[90].
Поэзия и реальность — вот извечный, яркий пример единства и борьбы противоположностей, приводящий в недоумение историков и литературоведов. В первую очередь, это относится к самому «Слову о полку Игореве» и к его исторической основе, о чем в последнее время высказано столько научных (т. е. аргументированных фактами) и эмоциональных (т. е. аргументированных домыслами) версий. Впрочем, одного мнения здесь нет и быть не может, поскольку любая версия несет в себе новое прочтение и истолкование не только собственно исторического источника, но и нашего прошлого в целом. Станет ли она достоянием науки и насколько долго продержится — уже второй вопрос: судьбу идеи предсказать нельзя. Важно только помнить, что единственная гарантия развития науки и общества заключается в постоянном наличии в обращении «множественных альтернатив», которые только и обеспечивают возможность выбора наилучшего решения.
Напоминать об этой истине приходится потому, что на протяжении последних десятилетий истолкование текста «Слова…», а вместе с тем и событий 1185 г., шло исключительно под углом зрения «половецкой опасности» для Руси конца XII в. При этом высказывающиеся закрывали глаза на дружеские связи князей и ханов, забывали межэтнические браки и их последствия, хотя, как я писал выше, тот же Игорь Святославич был по крови (и, вероятно, по воспитанию) на 3/4 половцем.
Не принималось в расчет и другое: с одной стороны, — тесная дружба Игоря и Кончака, которая, как свидетельствует летопись, крепла от года к году и завершилась женитьбой Владимира Игоревича на дочери Кончака, а с другой, — ожесточенная усобица Игоря с Владимиром Глебовичем, князем переяславльским, возникшая, кстати сказать, в результате именно этой дружбы.
Так сложилась парадоксальная ситуация, когда Игоря одни объявляли воином-героем, выступившем «за землю Русскую», а другие — «предателем русских национальных интересов». Вот как, к примеру, формулирует свои обвинения против Игоря Б. А. Рыбаков, считавший, что в «Слове о полку Игореве» отражена «неслыханная военная измена перед лицом половецкой опасности, когда Кончак шел на Киев»:
«Игорь, во-первых, поучаствовал в организованном Святославом общем успешном февральском походе 1185 г.; во-вторых, нарушив феодальную субординацию, он тайно от своего сюзерена задумал сепаратный поход; в-третьих, не сумел обеспечить разведку и обрек свое войско на неслыханное поражение; в-четвертых, нарушил общерусскую оборону и открыл дорогу половцам; в-пятых, сорвал большой поход на Дон, заставив вместо этого всех князей вести оборонительные бои на Днепре и Сейме; в-шестых, поставил Святослава и других князей, хотевших выкупить пленных, если верен рассказ о выкупе, под угрозу разорения»[91].
И это при том, что ни в одном из этих обвинений нет ни слова правды — достаточно внимательно прочитать летопись и текст «Слова…»! Любопытно, что никто не попытался рассмотреть ситуацию под углом чисто человеческих отношений, но такое было время, когда и в нашей общественной жизни предпочитали говорить о «народе», напрочь отказываясь признавать составляющих его «человеков»… В результате таких искусственных построений, призванных оправдать тезис о «половецкой опасности», искажалась историческая перспектива и под сомнение невольно ставилась подлинность замечательного поэтического произведения. Намеренно или бессознательно авторы подобных концепций, вопреки историческим фактам, утверждали национальную рознь в древней Руси, а главную идею поэмы — призыв к миру, провозглашенный русским поэтом XII века, — подменяли идеологией «крестового похода» против «поганых».
Столь же тенденциозно и восторженно-патриотически трактовался рассказ о походе Игоря и его первой встрече с половцами, звучавший почти барабанным боем: «в пятьк потопташа поганыя пълкы половецкыя…» А что было на самом деле?
Кроме текста «Слова…», современный историк располагает двумя версиями событий апреля-мая 1185 г., освещенных с диаметрально противоположных позиций. Рассказ, включенный в текст Ипатьевского списка летописи и несущий на себе отпечаток явного влияния поэмы («Каяла», «море» и пр.), повествует о случившемся наиболее подробно и с позиций, благоприятствующих новгород-северскому князю [Ип., 637–644][92], хотя теперь трудно сказать, что здесь соответствует действительности, а что является домыслом позднего обработчика. Наоборот, краткое изложение того же сюжета в Лаврентьевском списке можно назвать в первой его части памфлетом — столько в нем неприязни к черниговским князьям и издевки над их пленением половцами [Л., 397–399].
И вот что интересно: попыткой военного похода рисует это предприятие только Лаврентьевский список, тогда как внимательное прочтение начала рассказа Ипатьевского списка ставит такую посылку сразу же под сомнение. В своих статьях Д. С. Лихачев не раз подчеркивал, что древнерусские писатели в зависимости от цели и задач своей работы использовали разную терминологию, придерживаясь своего рода «этикета». Распространяя такой взгляд на лексику автора рассказа Ипатьевского списка, можно видеть, что Игорь не «выступил», не «исполчился», не «вступил в стремя», как обязан был бы сказать летописец о начале военного похода, а всего только «поехал» из Новгорода, «взяв с собой» своего брата, племянника и старшего сына, Владимира Игоревича, только что получившего в самостоятельное княжение Путивль, однако еще не женатого. Тем самым писавший указывал, что воинские подвиги не являлись целью данного похода. К тому же, собравшиеся ехали «не спеша», совсем не заботясь о том, что об их поездке может кто-либо проведать.
Еще более удивительно выглядит эпизод со «сторожами», то есть разведчиками, которые, вернувшись, сообщили Игорю, что «видехомся с ратными, ратницы ваши со доспехомъ ездять», поэтому надо или «поспешить» — куда? — или возвратиться домой, ибо «не наше есть время». Не правда ли, странная дилемма для собравшихся в набег?
Впрочем, ситуация требует некоторых пояснений. Без разведки, постоянно высылаемой вперед и по сторонам, в то время не отправлялись ни в какое путешествие, всё равно, ехали ли из одного замка в другой, двигались ли торговым караваном или предпринимая военный поход. Так было в Европе, так было в Азии и в Африке. Но кто такие «ратницы ваши» и почему автору было важно подчеркнуть, что они «ездят с доспехом»? В одной из своих предыдущих работ, опираясь на чтение Хлебниковского списка «наши», я предположил, что «сторожа» виделись с русскими дозорными, которые и предупредили их об опасности, исходя из того, что половцы никогда не расставались с оружием («доспехом») и что слово «ратный» означает только «военного», «вооруженного человека», но не «противника»[93]. Не отказываясь от возможности такого прочтения данного фрагмента, считаю необходимым указать на употребление данной лексемы также и в смысле «противник» в конце галицко-волынской части Ипатьевской летописи: «а кто не сретить мене, тыи ратный мне», находящийся в той же Ипатьевской летописи [Ип., 849]. А. И. Генсиорский в своем исследовании лексики и фразеологии галицко-волынского летописания приводит еще несколько подобных примеров под 1224, 1234, 1254 и 1261 гг.[94]
Однако возможно и другое понимание лексемы «доспех», которая в данном контексте может обозначать не воинский до-спех, а указание на поспешность половецких передвижений по степи, вызванной какой-то озабоченностью[95].
В связи с этим возникает вопрос: если новгород-северский князь ехал в степь не к врагам, а к друзьям, то к кому же? Таким другом, насколько известно, у него был только Кончак. Начиная с 1174 г. на страницах Ипатьевской летописи множатся свидетельства растущей дружбы русского князя и половецкого хана, старшего среди Шаруканидов. В 1180 г. оба они участвуют в совместных боевых операциях в составе войск Святослава Всеволодовича, причем половцы специально просят определить их под начало Игоря («Святославъ въеха с братома в Киевъ. Половци же испросиша у Святослава Игоря, ать ляжеть с ними под Долобьску» [Ип., 621]). В 1183 г. из-за Кончака, которого Игорь не дал ограбить и пленить Владимиру Глебовичу, развязывается кровавая усобица между новгород-северским и переяславльским князьями, которая к весне 1185 г. всколыхнула и другие русские княжества. Как известно, Владимир Глебович подверг земли Игоря такому же разгрому, какой в мае 1185 г. там же учинил Гзак.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Исследования и статьи - Андрей Никитин бесплатно.
Похожие на Исследования и статьи - Андрей Никитин книги
- Основания русской истории - Андрей Никитин - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Дажьбог - прародитель славян - Михаил Леонидович Серяков - История
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- Хрущёв и Насер. Из истории советско-египетских отношений. Документы и материалы. 1958–1964 - Сборник - История
- Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств - Андрей Фурсов - История
- История Христианской Церкви I. Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.) - Филип Шафф - История
- Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - Владимир Орлов - История
- Реконструкция Куликовской битвы. Параллели китайской и европейской истории - Анатолий Фоменко - История
- Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович - История
