Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…но кровью расплачусь…»
Новая исполнительница Дездемоны — Касенкина[417] — подсказала новые краски.
…Хорошо, логически построил монолог перед обмороком. Как-то получилось так, что собственно обморок начался от удара: «…лежал с ней…» — на слова Яго, а все последующее, вплоть до самого обморока-падения, только борьба со своим помрачающимся сознанием и за то, чтобы не упасть. Получилась непрерывная логическая и нарастающая линия.
Но было много мест позорно пустых.
Большая грязь в тексте.
[…] Интересно сказала О. К:
— Читаешь книгу в 20-й, 30-раз, и понимаешь и любишь в ней разное — в каждый возраст. Так и ты играешь, прочитывая свою роль все иначе и глубже.
Вспоминаются отдельные спектакли, когда думалось: как глубоко, интересно… Проходит время, опять увидишь спектакль — и думаешь: он, тот спектакль, конечно, был мельче.
…Находит, что «крови, крови…» стало очень сильным… Какой-то хриплый и тихий голос… «Веришь, что может произойти нечто страшное».
(Я стал играть на том, что мозг туманится, ноги подкашиваются, а сила напряжения и гнева зовет к действию. В этом несоответствии внешнего и внутреннего нашел звук — хриплый, затуманенный и тихий. Упал, перевернулся и вскочил для клятвы.)
О. К. находит, что роль стала внешне статичнее и мужественнее…
«Нельзя было отказать в мужестве и раньше, но раньше он был по темпераменту моложе, сейчас взрослее, сейчас 40–45 лет, раньше роль невольно тянулась к герою-любовнику.
Если раньше напрашивалось сравнение с тигром, теперь на ум приходит сравнение с глыбой. Все идет через огромное мужество мудрого воина. Все окрашено воином. Раньше он был воином пылким, сейчас воин, умеющий не отдаваться первому чувству гнева.
Мудрость воина и пламя вместо горячности первых спектаклей».
Большое произведение дает нескончаемую жизнь в образе. Углубляется, углубляется… Бездонно…
Свой возраст и опыт окрашивают содержание в более устойчивые и глубокие краски, а с другой стороны, заставляют понять сущность явлений глубже и общечеловечнее.
Настоящее искусство — философское искусство.
Большой человек — человек мировоззрения.
И, очевидно, художник тогда самостоятелен и оригинален, когда свое слово идет от обязательного желания сказать то, что тебе не сказать невозможно.
22/VIII
«ОТЕЛЛО»
В спектакле наметилась небрежность в тексте. Не держим строчки, или срываем конечные слоги партнера, или недопроизносим слоги, или сливаем два слова в одно и слова получают иное значение, а то и подменяем одну букву другой… От небрежности доводим до курьеза:
щай — вместо прощай (Карташева)
щин — вместо женщин
жить — вместо лежит (Иванов) и т. д. Два слова в одно: «Там ад» — произносится как «томат», «Твои я путы» — меня спросили, что это значит: «япуты»?
Точно так же как и с ритмом и темпом.
Надо брать ритм от партнера, развить его и предложить ему новый, если это вызвано внутренней необходимостью, а не существовать произвольно вне времени, пространства в ритме твоем, актера (если это не вызвано соответствующим состоянием и не продиктовано замыслом). Не надо наступать на хвост партнеру. Не на фразу и даже не на букву — надо слову дать дозвучать в той или иной закономерной для данной сцены длительности.
Ритмический рисунок — размер стиха — должен быть безукоризненно соблюден, иначе воспитанного в тонкости ритмического чувства это будет задевать. Особенно это чувствуется, когда первую половину стиха говорит один, вторую — второй. Мало того, ритмическим должны быть и рисунок мизансцены и ее выполнение, жест, движение и пр. Они должны быть выполнены в той же закономерности, которой подчинен и стих — речь.
Темп может быть различным, ритм не может быть разобщен.
Аритмичность бьет по нервам даже в том случае, когда разные по темпу и ритму образы существуют разобщенно друг от друга… И ничуть не становятся оригинальнее, они просто становятся не музыкальными — не в сцене. И это опять в том случае, если в этой аритмии не заложена какая-то особенная и специальная мысль.
25/VIII
«МАСКАРАД»
«Так захотелось просто быть в пути
И ехать в поезде. Поехал
А с поезда сошел, и некуда идти».
Исикава Такубоку[418]
В искусстве то имеет подлинную ценность, что пережито кровью. Все остальное… да, болтовня все остальное.
27/X
МОСКВА
«ОТЕЛЛО»
Л. Толстой утверждал, что того мы больше любим, кому больше сделаем добра.
Я отдал этой роли все лучшее — и чувства, и мысли, и силы. В память о лучшем… о Люльке.
Торжество идеи не через утверждение этой идеи, а через жизнь человека.
Здесь идея торжествует не через то, что ее утверждают, а через борьбу за Дездемону у Отелло, за Отелло у Дездемоны. Об идее вроде не беспокоятся, о ней не говорят, не навязывают ее залу, ею живут, она — содержание их существ.
Ни одного тезиса.
Содержание, могущее быть выраженным тезисом, — в самом человеке. Отсюда сколько смотрящих, читающих, играющих — столько редакций. Содержание от этого не становится беднее, образ — богатеет.
6/XI
Встреча с болгарскими артистами.
Ю.А. предоставил мне слово.
— А как ты, Коля, думаешь об искусстве артиста?!
— Хорошо думаю. Стоящее занятие.
Как-то повелось, что когда спектакль не получается — драматург обвиняет артиста, артист автора… Наверно, повинны в том, что спектакль не волнует зрителя, и тот и другой, хотя по-разному и в разном.
Не прав А. Л. Шапс, что классика волнует меньше, чем современная пьеса. Неверное заверение. Какая современная пьеса, как решена классическая…
…Я получил письмо от одного почтенного и сведущего человека в искусстве, который назвал «Отелло» «дальнобойным орудием».
На основе тех спектаклей, которые я сыграл, а сыграл я роль свыше 500 раз, в разных обстоятельствах, в разных странах, в разной среде — по образованию, мировоззрению, верованию, — я чувствую, что он прав относительно того, что это произведение «дальнобойное».
Но мы знаем, что классика не всякий раз, как, впрочем, и хорошая современная пьеса, пользуется успехом, несмотря на свое совершенство.
Вот я и подошел к тому главному, что мне хочется сказать моим болгарским друзьям.
Мысль одного мудрого человека заключалась в том, что писать надо тогда, когда не писать не можешь… Но все ли люди занимаются искусством потому, что не заниматься им не могут? А всегда ли мы поем своим голосом, если не петь не можем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Театральная фантазия на тему… Мысли благие и зловредные - Марк Анатольевич Захаров - Биографии и Мемуары
- Олег Борисов. Отзвучья земного - Алла Борисова - Биографии и Мемуары
- Андрей Тарковский. Стихии кино - Роберт Бёрд - Биографии и Мемуары / Кино
- Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Николай Японский - Биографии и Мемуары
- На берегах утопий. Разговоры о театре - Алексей Бородин - Биографии и Мемуары
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Парабола моей жизни - Титта Руффо - Биографии и Мемуары
- Те, с которыми я… Вячеслав Тихонов - Сергей Соловьев - Биографии и Мемуары
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары