насилии над народом…
И вот теперь этот заслуженный и известный поэт — президент Союза писателей, артистов и художников Кубы.
— Обстановка на литературном фронте резко изменилась, — говорит Гильен. — На дореволюционной Кубе читающих кубинцев было мало. Тираж книги в десять тысяч экземпляров считался огромным. Ведь читали книги прежде всего люди из состоятельных семей. А они, как известно, на кубинских авторов смотрели свысока. Вот если это роман французский, испанский или американский — тогда другое дело. Революция дала народу грамотность. И, конечно, на Кубе стала в большом почете книга.
В разговор вмешался Аухьер.
— Теперь тиражи книг в сто тысяч экземпляров — не редкость. — Он достал из кармана какие-то листки с записями. Долго разглядывал их и наконец прочитал: — За последние десять лет число библиотек на Кубе возросло в пять раз. А читателей в библиотеках увеличилось, — Аухьер долго подсчитывал, — в шестьдесят третьем году их было четыреста тысяч, за восемь лет число увеличилось на миллион.
— Ты замучил нас цифрами, — весело бросил Гильен.
— Издавать книги теперь тоже приходится за свой счет? — спросил я с улыбкой.
— Наши книги печатаются в государственных издательствах, но гонорары мы не получаем.
— На что же живут писатели?
— Состоят где-нибудь в штате, получают зарплату!
— В этом деле есть некоторые нюансы! — снова вмешался Аухьер. — Какой-то минимальный гонорар писатели получают. Но это так, в виде небольшой премии. Большинство писателей люди из рабочих и служащих. Они недавно встали на писательский путь. Многие из старой гвардии кубинских писателей после революции уехали в Соединенные Штаты: Лина Новас Кальво, Монтенегро, Хорхе Маньян.
— Аухьер ведет семинар начинающих писателей, — сказал Гильен. — Я тебе советую сходить туда. Своими глазами увидишь нашу смену.
В тот день беседа с Гильеном на этом закончилась. Мы с Аухьером отправились на семинар начинающих писателей, который проходит каждую субботу в небольшом зале на первом этаже этого же особняка. Собирается человек тридцать. Эти литераторы образуют бригаду Братьев Саиз[79]. Братья сражались в партизанском отряде и погибли.
Аухьер представил меня собравшимся и посадил рядом с собой за стол.
Кубинцы, сидящие в зале, приглядывались ко мне, а я к ним. Иногда наши взгляды встречались, и я видел добрую улыбку на лицах. Очень разные люди собрались в зале. Есть пожилые, есть совсем юнцы. Среди них негры и мулаты.
Аухьер говорил о значении поэзии для революции и подробно остановился на поэзии одного из крупнейших трибунов Латинской Америки, чилийского поэта Пабло Неруды. Слушатели почтительно затихли. Еще совсем недавно звучал голос Пабло Неруды. Но теперь уже нет этого прославленного поэта. У всех свежи в памяти горькие минуты его похорон в Сантьяго, где властвуют фашисты генерала Пиночета.
Выступление Аухьера было пространным. Он рассказывал о нелегком жизненном пути поэта, подробно разбирал его поэму «Всеобщая песнь». Конечно, у каждого из слушателей было свое личное отношение к Пабло Неруде и его поэзии. И у меня тоже. Слушая Аухьера, я вспоминал свои встречи со знаменитым поэтом.
Аухьер прочитал стихотворение Неруды и предложил участникам семинара прочитать свои стихи, обсудить их.
— Трудно нам после стихов Неруды! — проговорил кто-то.
— Он служит для нас прекрасным примером, — сказал Аухьер и спросил: — Кто первый?
Несколько человек подняли руки.
К столу вышел молодой мулат. У него было могучее телосложение и кулаки, словно две пудовые гири. Он громко читал свое стихотворение. Иногда сжимал огромные кулаки и бил ими по воздуху, словно молотом, подчеркивая те или иные слова. «Наши парни сделаны из крепкого сплава. Наши парни закалены в огне боев. Можешь надеть наручники нашим парням, все равно они скажут: „Да здравствует революция!“»
Кончив читать стихотворение, мулат решительно направился к своему стулу и сел.
— Кто следующий?
Вторым читал стихи человек лет сорока. По его лицу было видно, что эти сорок прожитых лет дались ему нелегкой ценой. И читал он свои стихи трудно, будто подбирал на ходу слова и складывал их в строчки, хотя слова эти уже давно были найдены и строчки сложены. «Революция дала нам хлеб, жилище и работу. И она требует от нас честного труда. Мы отвечаем: „Труд — каждый день, труд — каждый час. Вот наша плата революции!“» Вслед за этим поэтом выступил еще один. Но его стихи были чем-то похожи на стихи первого выступающего.
А потом началось обсуждение, каждый участник семинара высказывал свое мнение об услышанных стихах. Некоторые говорили витиевато, стараясь тем подчеркнуть свою эрудицию, другие, наоборот, примитивно просто: «Нравится, не нравится». И только один участник семинара сказал о том, что поэзия — это прежде всего образное видение мира.
И вдруг Аухьер поднялся и объявил:
— А теперь слово нашему гостю!
Это прозвучало неожиданно для меня. Я встал и оглядел притихший зал. Поначалу говорил общие слова о поэзии. А сам в это время лихорадочно искал какую-то главную мысль. И вдруг передо мной встал образ Михаила Светлова в неизменном темносером костюме. Я как-то очень ясно увидел его исхудавшее, морщинистое, остроносое лицо и глаза, в которых всегда светился огонек мысли, озорства, насмешки… Я прочитал несколько строк из его «Гренады». Прочитал по-русски, чтобы все услышали музыку стиха.
А потом перевел эти строки на испанский. Мне хотелось показать, как сочетается в поэзии Светлова образное видение мира с идеей. Недостатком многих услышанных здесь стихов было отсутствие поэтического осмысления мира. Это были стихи протеста и борьбы. Наверное, всегда в первые годы революции поэзия переживает этот этап. Я вспомнил слова Светлова: «Идея в произведении, как пружина в матрасе, если она слишком сильная, то торчит. Если слабая — то провисает».
Эти слова вызвали оживление в зале. Разгорелся горячий спор, и, кажется, про меня забыли. Все снова обратились к поэзии Пабло Неруды. Кто-то прочитал строки его стихотворения, где звучала политическая нота, а кто-то читал его стихи, в которых с такой прекрасной нежностью звучало слово «любовь». Спор разгорался. Наверное, в этом горячем споре начинающих литераторов и рождался облик новой кубинской литературы.
ВЫСТРЕЛЫ В РЕСТОРАНЕ
Книжный магазин находится по соседству с отелем «Гавана Либре». Я бывал в нем и прежде, еще в январе 1959 года, когда кубинская столица жила по старым, буржуазным законам.
На прилавках магазина тогда пестрели книги в глянцевых суперобложках: полуобнаженные женщины, атлеты-мужчины с кольтами в руках, ковбои на вздыбленных конях. Такой «коммерческой» литературой были завалены кубинские книжные магазины. Книги эти издавались, как правило, в США и Испании, которые владели издательской монополией в Латинской Америке. И, конечно, их интересовало только одно —
