Древние орифеняне предполагали, но не могли доказать, что плитки теглона апериодичны, то есть ни одна последовательность ни разу не повторится. Опять-таки для квадратов, треугольников и любой другой периодичной системы задача решается легко — и даже автоматически. В случае апериодичных плиток её невозможно или, по крайней мере, крайне маловероятно решить, если не обладать божественной способностью мысленно видеть весь узор сразу. Метекоранес считал, что окончательный вариант существует в Гилеином теорическом мире и сложить его может лишь тот, кто способен туда заглянуть.
Суура Спрай прочистила горло. Я поднял голову. Я сидел на корточках перед системой плиток в пятьдесят футов шириной. Припекало.
— Извини, — сказал я.
— Некоторые двигают их палками. Спину потом не так ломит.
— Нам, наверное, пора идти?
— Скоро будет пора.
Впрочем, сперва она показала мне развалины древних строений. Крыш, разумеется, не осталось. Кое-где сохранились колонны и куски стен, до половины засыпанные рухнувшими плитами. Но по большей части мы видели фундаменты, полы, лестницы и площади. Участки, где раскопки велись сейчас, были разделены на квадраты натянутыми бечёвками — геометрический штрих, который бы наверняка пришёлся по душе Адрахонесу. Инаки, проводившие раскопки, на протяжении столетий аккуратно помечали камни цифрами и буквами. Наверху, я знал, есть музей, где выставлены самые интересные находки, включая предполагаемый слепок Метекоранеса. Мне представилось, что в музее темно. Отличная вентиляция. И прохлада.
— Ладно, пошли из этой духовки, — сказал я.
Возражений со стороны моей проводницы не последовало.
Мы пробыли внизу дольше, чем собирались. Отчасти потому что было и впрямь интересно. Но главным образом — и, наверное, это нелестно меня характеризует, — потому что я завидовал Джезри и хотел хоть в чём-нибудь утереть ему нос.
Швы зажили настолько, что уже не напоминали о себе постоянно, и на обратном пути я болтал о теглоне в точности как геометры древности, сдвигавшиеся на его почве умом. Вскоре, правда, боль вернулась и прогнала воодушевление. Последнюю часть подъёма я тащился молча, а потом отправился прямиком в баню и спать. Проснулся я ближе к вечеру. Ороло дежурил на кухне. Я набился ему в помощники, но до серьёзного разговора дело так и не дошло. Я предупредил, что завтра нам нужно будет побеседовать о важных вещах. На следующее утро после завтрака мы вновь поднялись на луг.
***************
Булкианцы, группа теоров эпохи Праксиса, собиравшаяся в доме леди Барито. Б. изучали следствия того очевидного факта, что мы воспринимаем материальный мир не напрямую, а через посредство наших органов чувств.
«Словарь»,
4-е издание, 3000 год от РК.— На Блаевом холме, — сказал Ороло, — я почувствовал себя космографом эпохи Реконструкции, оставшимся без коллайдера.
— Да, я видел телескоп, — сказал я. — И снимки икосаэдра, которые ты пытался делать.
Ороло покачал головой.
— Я ничего не видел в тот телескоп. Поэтому вынужден был заниматься пришельцами исходя из того, что мог наблюдать.
Я удивился.
— И что же ты мог наблюдать?
Ороло взглянул на меня с кротким недоумением, как будто ответ очевиден.
— Себя.
Я опешил. Отсюда следовало, что я говорю с прежним Ороло.
— И как самонаблюдение помогает изучать Геометров?
(Я уже сказал ему, что так мы назвали пришельцев.)
— Ну… неплохо будет начать с булкианцев. Помнишь муху, летучую мышь и червяка?
Я рассмеялся.
— Недавно Арсибальт рассказывал о них эксу, который спросил, почему мы не верим в Бога.
— Ах, но муха, летучая мышь и червяк говорят совсем другое, — сказал Ороло. — Они говорят, что чистая мысль не позволяет нам делать те или иные умозаключения о том, что вне пространства и времени — например, о Боге.
— Верно.
— Наблюдения булкианцев над собой должны быть верны и для пришельцев. Как бы ни отличался их мозг от нашего, он обязан интегрировать данные, поступающие от органов чувств, в связную модель происходящего — модель, которую можно привязать к пространственно-временным координатам. И отсюда они неизбежно должны были прийти к тем же геометрическим понятиям, что и мы.
— Не только понятиям! У них, судя по всему, есть представления об истине и доказательстве.
Ороло пожал плечами.
— Вполне разумное допущение.
— Не просто допущение! — возразил я. — Они украсили свой корабль теоремой Адрахонеса!
Для него это оказалось новостью.
— Правда? Вот нахалы!
— Ты разве не видел?
— Напомню, что меня отбросили раньше, чем я получил свои последние снимки.
— Конечно. Но я думал, ты ещё до того успел сделать другие — и много!
— Пятна и полосы! — фыркнул Ороло. — Я только учился снимать эту штуковину.
— Так ты не видел геометрического чертежа… и букв… и четырёх планет…
— Не видел, — признал он.
— Тогда тебе ещё столько всего предстоит узнать, если ты хочешь говорить о Геометрах! Кучу новых данных!
— Я вижу, как ты взволнован новыми данными, Эразмас, и желаю тебе всяческих успехов в их изучении, но, боюсь, меня бы они только отвлекли от главного направления исследований.
— Главного направления… не понимаю.
— Эвенедриковой датономии, — сказал Ороло таким тоном, будто другого ответа и быть не может.
— Датономия — исследование данных? — перевёл я.
— Данных в смысле базовых мыслей и впечатлений, с которыми работает наш мозг. Эвенедрик занимался ею в последние годы жизни, когда оказался отлучён от своего ускорителя. Непосредственным предтечей Эвенедрика был, разумеется, Халикаарн. Он считал, что булкианский взгляд нужно привести в согласие со всем, открытым после Барито касательно теорики и её удивительной применимости к материальному миру.
— И что же у него получилось?
Ороло скривил лицо.
— Почти все записи Халикаарна погибли, но мы думаем, он был слишком занят войной с Процем и зашитой от Процевых шавок. Основная работа досталась Эвенедрику.
— И она важна для Преемства?
Ороло взглянул на меня как-то странно.
— Не то чтобы очень. То есть в принципе важна. Но как область теорики крайне бесперспективна. Пока на орбите твоей планеты не появляются огромные корабли пришельцев.
— И теперь ты считаешь её перспективной?
— Давай говорить без обиняков, — сказал Ороло. — Ты боишься, что я созерцаю свой пуп. Что на Блаевом холме я занимался этой линией расследования не потому, что она и впрямь того стоит, а просто из-за отсутствия надёжных данных о Геометрах. И что теперь, когда мы знаем, что они подобны нам умственно и физически, её надо отбросить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
