Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Привлекла внимание руководства Департамента государственной полиции в марте 1882 года также следующая информация парижской агентуры: «Корректор „Вольного Слова“ Бонди принадлежал к образовавшемуся революционному кружку в Кронштадте и имел постоянные сношения с Сухановым, Люстигом и Оловенниковой. Кронштадтский кружок состоял (и, по мнению агентуры, состоит и нынче) из морских офицеров, инженеров и мол од ежи-кондукторов. Он состоял в тесной связи с воспитанниками Артиллерийской академии (сведения эти подтверждаются и внутренними агентами „Священной дружины“). Агентура обращает внимание на агитацию в народе „Южно-Русского союза“ (Киев — Одесса)».
В марте 1882 года «Священная дружина» представила в департамент следующую неозаглавленную за писку аналитического содержания:
«Эмиграция представляет из себя среду, находящуюся с русской революционной партиею в менее тесных отношениях, какими обыкновенно предполагается. Потому излишне искать в означенной среде особого внимания, а тем более руководительства народовольческим движением, развивающимся в России. Тем не менее на эмиграцию возлагаются некоторыми руководителями, жительствующими в России, некоторые народовольческие функции, а именно: изготовление взрывчатых веществ и поставку смертельных орудий и аппаратов; печатание сравнительно небольшого числа запрещенных изданий (газет и брошюр) и доставление означенных веществ и предметов в пределы России.
Преступное сообщество „Народной воли“ не в состоянии, по всем видимостям, извлечь другой пользы из отношений к эмиграции, вследствие чего и следует предположить, что всякие иные отношения имеют характер не органический, но мелкий или случайный.
Потому предположения о существовании целенаправленного управления партиею за границею; или же о каких-либо крупных денежных оборотах между эмигрантами и революционерами, действующими внутри России; или о возможном приезде выдающихся заграничных террористов (фотографические карточки которых предполагаются партиею у каждого полицейского офицера), — едва ли представляют какую-либо серьезную вероятность.
Вследствие вышеизложенных соображений казалось бы полезным определить задачу заграничных агентур более точною инструкциею, требующею от них разрешения примерно следующих вопросов: где и кем подготовляются смертоносные вещества и орудия? где и кем печатаются заграничные издания? кем заказываются и оплачиваются означенные вещества и предметы? кем и какими путями перевозятся означенные вещества и предметы в пределы России? куда и кому доставляются они в Россию?»
Как нам представляется, в записке довольно объективно и полно проанализированы отношения между немногочисленными членами «Народной воли», оставшимися на свободе в России и бежавшими за границу (Лавров, Засулич, Кравчинский, Кропоткин, Ошанина и Тихомиров). Ее авторы оперативно грамотно определили главные задачи заграничной агентуры. Беда только в том, что даже близко подойти к решению этих насущных задач агентура «Священной дружины» не смогла.
Что касается революционеров, то они сами признавались в том, что лишены какой-либо возможности руководить деятельностью «Народной воли» из-за границы. Князь П. А. Кропоткин писал по этому поводу в своих «Записках»: «В действительности же эмигранты вовсе не вмешивались в деятельность Исполнительного комитета в Петербурге. Стремление руководить заговором из Швейцарии, тогда как революционеры в Петербурге находились под беспрерывной угрозой смерти, было бы бессмыслицей. И Степняк, и я писали не раз, что никто из нас не взялся бы за сомнительный труд вырабатывания планов деятельности, не находясь на месте. Но конечно, в интересах петербургской полиции было утверждать, что она не в силах охранять царя, так как все заговоры составляются за границей. Шпионы — я знаю это хорошо — снабжали ее в изобилии донесениями в желаемом смысле».
Как видим, князь был не совсем прав, по крайней мере, в этом документе видение ситуации «Священной дружиной» совпадало с его и С. М. Кравчинского точкой зрения.
Самым действенным методом контроля за агентурной деятельностью дружины за границей была перлюстрация корреспонденции ее руководителей. В рассматриваемом нами деле находятся копии, снятые с десятков писем в их адрес, поступавших из-за границы, чаще всего на французском и реже — на русском языке. «Черным кабинетом» в Петербурге подвергалась контролю вся корреспонденция, поступавшая из-за рубежа графу П. П. Шувалову и его жене (Фонтанка, дом 17); А. Войнову (Галерная, дом 38), князю А. П. Щербатову (Михайловская площадь, дом 5); Франсуа Холму (Невский, дом 7) и Гольму (без указания адреса) с корреспонденцией для князя Белосельского-Белозерского.
Как мы видим, подставные адреса Войнова, Холма и Гольма не спасли переписку «дружинников» от контроля Департамента государственной полиции. Наиболее активными в переписке с ними были следующие агенты, часть из которых подписывала свои сообщения с указанием имени, другая — псевдонима: П. И. Российский, «114», Жюль Горбон (Jules Gorbori), Кудрявцев, Траубман (оба провалены), «R», А. Барбе (A. Barbet), «L. А. С. D.», «729», Мартин, «№ 108», Аников (Anikoff) — из Парижа; Альфред Хоу (Alfred How} — из Лондона; Дьяков — из Константинополя (в его письмах также упоминались Любарская, Купчанко и Трахтенберг из города Яссы).
О повседневной жизни закордонной агентуры ярко повествует письмо русского подданного Исая Дмитриева, посланного во Францию в марте 1882 года с неведомой нам миссией, к выполнению которой вместе с ним привлекались три французских агента — Кальтенбах, Зигрит и Майер. Злоключения этого, видимо, случайно попавшего в дружину человека, не говорившего по-французски, как нельзя лучше характеризуют непрофессиональный стиль работы «дружинников» за границей: «На днях я был командирован г. Кальтенбахом в Лион с одним агентом, где к нам присоединился другой, с которыми я ходил всюду по городу днем и ночью, однако без успеха, который нужен был. О их действиях, конечно, писать вам не могу, а только одно дозволю себе написать вам, как начальнику, а именно то, что один из агентов, именно Зигрит, в присутствии другого агента, Майера, и какого-то посыльного, дозволил себе нанести мне ругательство и топал ногами, пользуясь тем, что я нахожусь на чужой стороне и что не понимаю иностранных языков… Я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой, т. к. я командирован за границу на две недели в ваше распоряжение, сделайте какое-либо распоряжение об отправлении меня обратно в Петербург, т. к. проживаю тут совершенно напрасно. Г. Кальтенбах сам по себе хороший человек и распорядительный агент, но, к сожалению, не знает русского языка и поэтому он от меня по этому делу никаких объяснений не принимает». Прямо-таки плач Ваньки Жукова: «Забери меня, дедушка, за-ради бога отсюда!»
Наше внимание привлекло подчеркнутое Плеве сообщение агента «R» из Парижа: «…Вчера вечером В. К. Константин Николаевич был на прощание у Тургенева, с поездом вечером выезжает в Штутгарт». Как известно, дядя Александра III великий князь Константин Николаевич попал в немилость к племяннику, как только последний взошел на престол. И дело было не только в том, что они исповедовали совершенно разные взгляды на будущее России, которое дяде виделось в проведении либеральных реформ, а племяннику — в безусловном отказе от них и укреплении самодержавного строя. Их, как близких родственников, с давних пор разделяла еще и личная неприязнь[198].
Надо полагать, что Департамент государственной полиции осуществлял наблюдение за великим князем Константином Николаевичем, и сообщение агента «R» о встрече его с И. С. Тургеневым, постоянно жившим в Париже и активно общавшимся с русскими эмигрантами всех политических направлений, не могло не привлечь внимания Плеве. По материалам перлюстрации регулярно составлялись докладные записки и краткие заметки.
В переписке содержались также отчеты о расходовании значительных сумм денег, чаще всего во франках. Так, агенту Аникову (Anikoff) в Париже годовая сумма на расходы была определена в 2750 франков, а агент А. Барбе (A. Barbef) отчитывался в расходах за сентябрь 1882 года в сумме 1971,2809 и 2976 франков.
Интересные сведения о том, как воспринимались русской эмиграцией издаваемые дружиной за границей газеты «Вольное слово» и «Правда», содержались в письмах агента Дьякова из Константинополя в сентябре 1882 года: «Говорят и пишут, что „Вольное слово“ — орган Лиги и шельмуют Драгоманова и Мальчинского из III отделения… Очень жаль, если правда. Я говорил гр, П. П. (Шувалову), что орган Лиги можно было организовать иначе, не с такими затратами… В настоящем же виде „Вольное слово“ потеряло всякое значение и кончится тем, что за одно с ним будет ошельмована и Лига, как и III отделение. До сих пор для этого не имели фактов, а теперь прямо указывают на Мальчинского из III отделения в связи с Лигой».
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев - Дмитрий Засосов - История
- От депортации в Вавилон к Первой русской революции. Версия национального развития российской ветви еврейского народа в духовно-политическом контексте Ветхого Завета - Тамара Валентиновна Шустрова - История
- Основания русской истории - Андрей Никитин - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период - Зарема Хасановна Ибрагимова - История / Культурология / Политика
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение