Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самым печальным в этой истории для Мережковского было то, что и Чехов отнесся к нашумевшей статье без особого энтузиазма. «Главный ее недостаток – отсутствие простоты», – писал он А. Н. Плещееву. Это впечатление окажется решающим: впоследствии Чехов мягко, но неукоснительно пресекал все попытки Мережковского обрести в нем если не единомышленника, то хотя бы собеседника. Хрестоматийно-известным стал диалог «о слезинке замученного ребенка», затеянный Мережковским; выслушав все рассуждения о метафизических безднах теодицеи, Антон Павлович задумчиво проговорил: «А кстати, голубчик, что я вам хотел сказать: как будете в Москве, ступайте-ка к Тестову, закажите селянку – превосходно готовят, – да не забудьте, что к ней большая водка нужна».
«Мне было досадно, почти обидно, – признавался Мережковский, – я ему о вечности, а он мне о селянке».
Они говорили на разных языках. Впрочем, почти то же самое можно сказать и об отношениях Мережковского со всеми тогдашними «маститыми» литераторами. Помимо Чехова он достаточно коротко общался с В. М. Гаршиным, В. Г. Короленко, Г. И. Успенским, Н. С. Лесковым, Я. П. Полонским, А. Н. Плещеевым, П. И. Вейнбергом, однако «старшее» поколение относилось к нему более чем сдержанно.
Единственным, с кем он мог в университетские годы «отвести душу», продолжал оставаться Надсон. Тот уже вышел в отставку и целиком погрузился в литературную работу. В марте 1885 года появился первый сборник его «Стихотворений» тиражом шестьсот экземпляров. Мнительный Надсон опасался, что этот тираж слишком велик для автора-дебютанта, но все разошлось за три месяца. Уже в январе 1886 года вышло второе издание – тысяча экземпляров, а в марте – третье! Это небывалый успех, которому, по словам С. А. Венгерова, «равного нет в истории русской поэзии». Надсон получил Пушкинскую премию и… мог расплатиться с долгами.
Увы! Все его доходы теперь уходили только на безнадежные попытки если не вылечить, то, по крайней мере, приостановить стремительно развивающийся процесс в легких. Кровь шла горлом, и он уже не мог выступать с чтением своих стихов. Первая книга Надсона оказалась и последней!
Завеса сброшена: ни новых увлечений,Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;Покой оправданных и сбывшихся сомнений,Мгла безнадежности в измученной груди…Как мало прожито, как много пережито!Надежды светлые, и юность, и любовь…И все оплакано… осмеяно… забыто,Погребено – и не воскреснет вновь!
(С. Я. Надсон «Завеса сброшена: ни новых увлечений…»)Ни всероссийская слава, ни жертвенная любовь многочисленных поклонников и поклонниц не помогали. В Петербурге Надсон бывал наездами, жил за границей (Мережковский навещал его в Беатенберге) или на юге – в Киеве и Ялте, но это уже была лишь тень недавнего обаятельного и талантливого любимца петербургских литературных собраний. Чахотка истощила не только тело, но и волю Надсона. Во время встреч с Мережковским он говорил теперь только о смерти.
В январе 1887 года Семен Яковлевич Надсон, «брат по страданью», умер в Ялте. Ему только-только исполнилось двадцать четыре года. По всей России передавались из рук в руки списки надсоновского четверостишия, созданного в самый канун гибели:
Не говорите мне: «он умер». Он живет!Пусть жертвенник разбит – огонь еще пылает,Пусть роза сорвана – она еще цветет,Пусть арфа сломана – аккорд еще рыдает!..
И вдруг оказалось, что не только гимназисты, студенты-первокурсники и курсистки любили Надсона. Начальник Юго-Западной железной дороги Сергей Юльевич Витте (будущий премьер-министр) приказывает выделить для перевозки тела поэта из Ялты в Петербург специальный литерный состав, и траурный поезд совершает скорбный и триумфальный путь с юга на север России. По всему маршруту вдоль колеи стоят толпы почитателей поэта, и состав идет по цветам! Гроб Надсона встречает вся молодежь Петербурга. Огромная процессия сопровождает его после отпевания в Троицкой церкви на Литераторские мостки Волкова кладбища. На вечере памяти Надсона, состоявшемся после похорон, Мережковский читает одно из лучших своих стихотворений:
Поэты на Руси не любят долго жить:Они проносятся мгновенным метеором,Они торопятся свой факел потушить,Подавленные тьмой, и рабством, и позором.Их участь – умирать в отчаянье немом;Им гибнуть суждено, едва они блеснули,От злобной клеветы, изменнической пулиИли в изгнании глухом.
И вот еще один, – его до боли жалко:Он страстно жить хотел и умер в двадцать лет.Как ранняя звезда, как нежная фиалка,Угас наш мученик-поэт!Свободы он молил, живой в гробу метался,И все мы видели – как будто тень леглаНа мрамор бледного, прекрасного чела;В нем медленный недуг горел и разгорался,И смерть он призывал – и смерть к нему пришла.Кто виноват? К чему обманывать друг друга!Мы виноваты – мы. Зачем не сбереглиПевца для родины, когда еще моглиСпасти его от страшного недуга.
Мы все, на торжество пришедшие сюда,Чтобы почтить талант обычною слезою, —В те дни, когда он гас, измученный борьбою,И жаждал знания, свободы и труда,И нас на помощь звал с безумною тоскою,Друзья, поклонники, где были мы тогда?…Бесцельный шум газет и славы голос вещий —Теперь, когда он мертв, – и поздний лавр певца,И жалкие цветы могильного венца —Как это все полно иронии зловещей!..
Беспристрастный историк литературы, читая эти строки, вряд ли признает инвективы Мережковского справедливыми. Чахотка Надсона была наследственной: от этой болезни скончалась его мать, а у него самого первые признаки начавшегося в легких процесса проявились в семнадцать лет, так что в момент его первого триумфального выступления на вечере Пушкинского кружка 30 сентября 1882 года он, по всей вероятности, был уже обречен. При резком обострении болезни в 1885 году друзья и почитатели не только не «оставили» поэта, но сумели собрать 3500 рублей, которые и позволили ему лечиться у специалистов за границей. Ссудил деньги на лечение Надсона и Литературный фонд, правда, не к добру – Надсон очень тяготился положением «должника» и эти переживания сыграли в трагедии его последних месяцев свою разрушительную роль;[7] но хотели-то как лучше…
Однако Мережковский и не стремился к исторической достоверности. В эти дни в нем впервые пробуждается вдохновенный оратор и он создает стихотворную речь, призванную не разъяснить слушателям, что произошло, а выразить их общее эмоциональное состояние:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- Петр Великий и его время - Виктор Иванович Буганов - Биографии и Мемуары / История
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары
- Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Юрий Сааков - Биографии и Мемуары
- Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев - Биографии и Мемуары / История
- Мой XX век: счастье быть самим собой - Виктор Петелин - Биографии и Мемуары
- Брежнев. Генсек «золотого века» - Юрий Михайлович Чурбанов - Биографии и Мемуары
- Андрей Вознесенский - Игорь Вирабов - Биографии и Мемуары
- Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев - Биографии и Мемуары / История / Литературоведение
- Тадзимас - Владимир Алейников - Биографии и Мемуары