Именно викарий привел миссис Левин в кружок кройки и шитья, который собирался два раза в неделю, чтобы снабдить необходимыми вещами наших храбрых солдат в Южной Африке. Встречаться с ней дважды в неделю было как-то неловко, но в конце концов леди Кумберли, тронутая огромным взносом в Лигу Подснежника, сделала решительный шаг и пригласила их к себе. А куда леди Кумберли, туда и все.
Не то чтобы с Левиными очень сблизились, но их официально признали. Люди стали говорить:
— Она очень добрая женщина, хотя одевается она просто немыслимо.
Но и это уладилось. Миссис Левин была очень восприимчива, как и вся ее раса. Вскоре она стала появляться в костюмах из еще более грубошерстного твида, чем у соседей.
Джо и Вернон получили торжественное приглашение на чай к Себастьяну Левину.
— Я думаю, надо разок сходить, — вздохнула Майра. — Никто не требует от нас сближаться с ними. Этот мальчик такой чудной. Ты не будешь ему грубить, Вернон, дорогой?
Детей торжественно познакомили с Себастьяном. Это их очень позабавило.
Но быстроглазая Джо уловила, что миссис Левин знает об их дружбе гораздо больше, чем Майра. Миссис Левин была не дура. Она была как Себастьян.
3
Уолтер Дейр был убит за несколько недель до конца войны. Погиб он вполне геройски: его застрелили, когда он вытаскивал из-под огня раненого товарища. Его наградили посмертно, а письмо от полковника, которое он написал Майре, она хранила как величайшее сокровище.
«Я не знал (писал полковник) человека более бесстрашного. Солдаты обожали его и были готовы идти за ним куда угодно. Раз за разом он рисковал жизнью, проявляя поразительное бесстрашие. Вы можете гордиться им».
Майра снова и снова перечитывала это письмо, читала его всем своим друзьям. Она отбросила легкую обиду оттого, что муж не прислал ей ни прощального слова, ни письма.
— Как истинный Дейр, — сказала она себе.
Вообще-то Уолтер Дейр оставил письмо «на тот случай, если меня убьют», но не к Майре, и она о нем так и не узнала. Она была разбита горем, но счастлива. После смерти муж стал принадлежать ей так, как никогда при жизни, и, с легкостью представляя вещи такими, какими она хотела их видеть, Майра сочинила убедительный роман о своем счастливом замужестве.
Трудно было сказать, как смерть отца воспринял Вернон. Горя он не испытывал; он казался еще более бесчувственным из-за явного желания матери, чтобы он проявлял чувства. Он гордился отцом, так гордился, что ему было больно, и понимал, что имела в виду Джо, когда сказала, что для матери было лучше, что она умерла. Он отчетливо помнил последнюю вечернюю прогулку с отцом… что тот говорил ему… чувство, соединявшее их.
Он понимал, что отец не хотел возвращаться. Он жалел отца — так было всегда, он не знал почему.
Он испытывал не горе, а что-то вроде одиночества, охватившего душу. Отец умер, тетя Нина умерла. Есть, конечно, мама, но это совсем другое.
Он не мог утешить мать — никогда этого не мог. Она его тискала, обнимала, плакала, говорила, что теперь они должны стать всем друг для друга. А он не мог ответить ей тем же. Не мог даже обнять ее.
Хоть бы скорее кончились каникулы. Мать с красными глазами и вдовьим крепом — она все подавляла собою.
Из Лондона приехал нотариус мистер Флеминг, из Бирмингема — дядя Сидни. Они прожили два дна, и под конец Вернона пригласили в библиотеку.
За длинным столом сидели двое мужчин. Майра расположилась в кресле у камина, прижимая к глазам платочек.
— Ну, мой мальчик, у нас к тебе есть разговор. Как ты смотришь на то, чтобы переехать в Бирмингем, поближе ко мне и тете Кэри?
— Спасибо, — сказал Вернон, — но я лучше буду жить здесь.
— Ты не думаешь, что здесь мрачно, а? Я подобрал веселый домик — не слишком большой, ужасно удобный. Рядом будут кузины, вы будете играть на каникулах. По-моему, хорошая мысль.
— Да, конечно, — вежливо ответил Вернон. — Спасибо, но я предпочел бы жить здесь.
— A-а! Хм, — сказал дядя Сидни. Он высморкался и вопросительно посмотрел на нотариуса, тот слегка кивнул.
— Это не так просто, старина, — сказал дядя Сидни. — Я думаю, ты достаточно взрослый и поймешь, что я тебе объясню. Теперь, когда отец умер… э, ушел от нас, Эбботс-Пьюисентс принадлежит тебе.
— Я знаю, — сказал Вернон.
— А? Откуда ты знаешь? Слуги проболтались?
— Папа сказал мне перед отъездом.
— О! — Дядя Сидни слегка отшатнулся. — О! Понятно. Так вот, Эбботс-Пьюисентс принадлежит тебе, но чтобы содержать такое место, надо кучу денег — платить жалованье слугам и все в таком роде, понимаешь? Есть еще так называемый налог на наследство. Когда кто-то умирает, приходится платить правительству много денег. Так пот, твой отец не был богатым человеком. Когда умер его отец и он приехал сюда, у него было так мало денег, что он собирался продать имение.
— Продать? — недоверчиво вскинулся Вернон.
— Да.
— Но… но вы… вы не собираетесь сейчас его продавать? — Вернон с мольбой уставился на него.
— Нет, конечно, — сказал мистер Флеминг. — Имение завещано тебе, и с ним ничего нельзя делать, пока тебе не исполнится двадцать один год.
Вернон облегченно вздохнул.
— Но видишь ли, — продолжал дядя Сидни, — жить в нем очень дорого. Как я говорил, твоему отцу пришлось бы его продать. Но он встретил маму, женился, а у нее, по счастью, были деньги, чтобы содержать имение. Но со смертью твоего отца все изменилось. Во-первых, у него остались… э, долги, которые твоя мать непременно хочет заплатить.
Майра всхлипнула, и дядя Сидни заговорил торопливо, успокоительным тоном:
— Здравый смысл подсказывает, что надо сдать Эбботс-Пьюисентс внаем до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. А там кто знает? Дела могут измениться к лучшему. Маме твоей, естественно, лучше жить рядом с родственниками. Ты должен подумать о матери, мой мальчик.
— Да, папа мне это сказал.
— Ну что, договорились?
Какие же они жестокие, думал Вернон. Спрашивают у него — когда и спрашивать не о чем. Они могут сделать все, что захотят. Они так и собирались. Зачем же было звать его сюда и притворяться?
Придут чужие люди, будут жить в Эбботс-Пьюисентс.
Ничего! Когда-нибудь ему исполнится двадцать один год.
— Дорогой, — сказала Майра, — я все делаю ради тебя. Здесь будет так грустно без папочки, правда?
Она протянула к нему руки, но Вернон сделал вид, что не замечает. Он вышел из комнаты, с трудом выговорив:
— Большое спасибо, что сказали мне, дядя Сидни.
4
Он вышел в сад и побрел к старому аббатству. Сел, упершись кулаками в подбородок.
«Мама могла бы, — подумал он. — Если бы захотела, то могла бы! Она хочет уехать и жить в таком же ужасном краснокирпичном доме, как у дяди Сидни. Она не любит Эбботс-Пьюисентс, никогда не любила. И нечего ей притворяться, что все это ради меня. Она говорит неправду. Она всегда…»
Он задыхался от возмущения.
— Вернон! Вернон! Я всюду ищу тебя. Не могла понять, куда ты подевался. В чем дело?
Это Джо. Он рассказал. Есть хоть один человек, который может понять и посочувствовать. Но Джо уставилась на него.
— Ну и что? Почему тетя Майра не может уехать в Бирмингем, если она так хочет? Ты рассуждаешь по-дурацки. Почему она должна жить здесь, дожидаясь, когда ты приедешь на каникулы? Деньги ее. Почему она не может тратить их так, как хочет?
— Но, Джо, Эбботс-Пьюисентс…
— Ну что такое Эбботс-Пьюисентс тете Майре? В душе она относится к нему так же, как ты к дому дяди Сидни в Бирмингеме. Почему она должна мучиться и жить здесь, если не хочет? Если бы твой папа сделал ее здешнюю жизнь счастливее, может, было бы иначе, но он не сделал этого, так мама однажды сказала. Я не очень люблю тетю Майру — я понимаю, что она добрая и все такое, но не люблю, — но я могу быть справедливой. Деньги ее, и никуда ты от этого не денешься!
Вернон враждебно посмотрел на нее. У них были разные точки зрения, и ни один не хотел принимать чужую. Оба пылали от возмущения.
— Сейчас вообще для женщин скверные времена, и я на стороне тети Майры, — заявила Джо.
— Ну и ладно, будь на ее стороне! Мне какое дело!
Джо ушла. Он остался сидеть на руинах старого аббатства. Впервые он задумался о жизни… Ни в чем нельзя быть уверенным. Как можно знать, что будет потом?
Когда ему будет двадцать один год…
Да, но ни в чем нельзя быть уверенным! Все так ненадежно!
Если посмотреть на то время, когда он был маленький. Няня, Бог, мистер Грин! Они казались незыблемыми — а где они теперь? Бог, правда, остался — но это уже совсем не тот Бог. Что же произойдет к тому времени, как ему исполнится двадцать один год? Что произойдет с ним самим?
Он чувствовал себя страшно одиноким. Отец, тетя Нина — они умерли. Только дядя Сидни и мама — но они… они не то… Он смущенно остановился. Есть Джо, понял он! Но Джо иногда такая чудная.
