Форма входа
Читем онлайн Факультет чудаков - Геннадий Гор
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Оставим в покое русскую литературу, — сказал я Ручейку с шутливым пафосом, — и пойдем шататься. Небо красиво. Луна красива. Ночные улицы прекрасны.
— Ночные улицы прекрасны, — повторил за мной Ручеек.
— Небо красиво. Луна красива. Ночные улицы прекрасны.
* * *Брук подумал: «Нужно сказать ей что-нибудь оригинальное». И сказал:
— Я встретил гроб. Люди — очевидно, родственники — провожавшие покойника, весело смеялись. Многие из них были пьяны. Покачивались. И знаете, я позавидовал покойнику. Я подумал — хорошо бы, когда я умру, чтобы и меня похоронили так весело.
— Так хоронят, — сказала она, — только врагов.
— А разве неприятно, подумайте, иметь врагов? Во всяком случае приятней, чем друзей. Друзья по меньшей мере скучны.
— Послушайте, вашу философию, мне кажется, я слышала от кого-то миллион лет тому назад. Скажите что-нибудь свежее.
«Свежее, — подумал Брук. — Что она понимает под „свежим“. Не о политике же с ней?»
— Вы бываете, — продолжала она, — у наших современных поэтов? Как они вам?
— Бываю, — обрадовался он, — с Ручейком. Есть у нас тут такой беллетрист. Вот на прошлом собрании был. Понравилось одно своей непонятностью. Даже запомнил. Хотите, прочту?
— Прочтите.
Брук прочел, подражая в читке автору. Он даже вобрал щеки, сложил губы, потупил взор, как это делал автор.
Красотка нежная Петрова,Она была приятна глазу.И платье темное, лиловоеЕе охватывало сразу.
Спутница покраснела.
И вдруг Брук вспомнил. И вдруг Брук спохватился: она — ее тоже звали Петровой — могла обидеться. Она могла принять на свой счет.
Как бы в подтверждение, она замолчала. Они прошли всю Восьмую линию, перешли мост Лейтенанта Шмидта, свернули на бульвар Профсоюзов. Она все молчала. Тогда он сказал, как будто ничего и не было, — тогда он сказал ей шутливым тоном:
— Если бы вы захотели, у вас есть основание меня ревновать.
— К кому? — оживилась она.
— Это секрет.
— Скажите. Если не скажете, я рассержусь.
Он взял ее под руку.
— К Великанову — вы его не знаете — приехала жена. Оригинальное создание. Великанов живет вместе с нами — со мной и Колей Незабудкиным. Ну, и оригинальное создание поселилось у нас же. В одной комнате… Так что мы имеем возможность наблюдать ее в течение дня и ночи. Она у нас под стеклом.
— Кто она? Откуда?
— Из Сибири. И странно, у ней совсем не русское имя. Помните, у Эренбурга?
— Жанна Ней, что ли?
— Может, и так. Пока я вам не скажу.
— Не трудно догадаться, что это за особа. Какая же нравственная женщина позволит себе жить в одной комнате с тремя мужчинами. Да еще с такими, как Незабудкин.
— Значит, вы меня приравниваете к Незабудкину?
— На основании ваших же слов.
— В таком случае я ввел вас в заблуждение. Действительно, в нашей комнате живет Жанна. Вы угадали! Но она не женщина. Она почти селедка.
— Селедка?
— Очень просто. Она рыба. Экспонат. И довольно странная рыба. Заходите — покажу. А здорово я над вами пошутил! Вы поверили. Вы приревновали меня. К кому? К рыбе. Я доволен.
— Охота же вам выдумывать такие глупости. Вы не обижайтесь. Я почти сожалею, что пошла с вами. Я могла провести время иначе.
Они остановились у кинематографа. Пришли. За билеты заплатил он.
На сцену выбежала балерина — протанцевать. Спела женщина. Мужчина сыграл на скрипке. Потом им показали украинскую картину из американской жизни.
«Под сенью небоскреба встретились ковбой с запорожскими усами и негр — помахать руками, посидеть в кабачке, покричать о мировой революции. Миллионер Гульд пил вино, глотал галушки, эксплуатировал рабочих и служащих. Вдруг на миллионера посыпались несчастья. У миллионера забастовал завод. От миллионера убежала жена. Но миллионер не пал духом. Он вернул жену, повесил негра, посадил на электрический стул рабочих. В это время из Советской России вернулся его сын, член партии. Он сагитировал отца. Они отдали завод рабочим, землю крестьянам. А сами полетели в Россию — строить социализм».
— Я против, — сказал Брук, — таких картин. Я читал много кинолитературы. И знаете — я не нашел здесь ни одного хорошего ракурса.
— Я так и знала. В вас нет чувства романтики.
И она пошла, мечтая: «Америка! Америка!»
На улице был туман. Дома теряли очертания. Улица постепенно становилась незнакомой. Огни висели в воздухе, как луны, фонарные столбы атрофировались. И окна светили без домов, как отражения в воде. Дома исчезли.
«Сейчас исчезнет весь город, — подумал Брук. — Останемся только мы. Она любит романтику. Хорошо, и ей скажу что-нибудь романтическое». И сказал:
— Вы никому, не расскажете? Туман располагает к конспирации. Я хочу доверить вам одну вещь.
— Никому! Никому! — встрепенулась она.
— В таком случае — я оппозиционер. Я троцкист. Меня не понимают. Мне не дает покоя даже моя собственная комната. Меня избегают товарищи. И подумайте — я страдаю за свои политические убеждения. А вы? Вы говорите, что я чужд романтике.
— Как это прекрасно, — сказала она. — Вы оппозиционер. Вас исключат из комсомола. Как это прекрасно. Я всегда думала… Вы мне всегда казались таким романтичным.
Она снова взяла его под руку. Закрытые туманом, они шли по набережной.
Он сказал:
— Кажется, никого нет.
— Ни души.
Он спросил:
— Я не умею ухаживать. Что вы мне сделаете, если я вас поцелую?
Она ответила:
— Вы такой эксцентричный. Настоящий оппозиционер.
* * *И вот открылась Голландия. Рассеялся туман. Голландия была под ногами. Мы по ней шли. Улица развернулась. Готические очертания дворцов, неясные как тени, приблизились. Отодвинулась река. Удалялся мост. Он становился неопределенным, линии ферм фантастическими. Внезапно улица воспламенилась. Прошел трамвай. Улица цвела. Мы отразились в лужах вместе с фонарями. Дворцы продолжались. Все еще была Голландия.
— Ночные улицы прекрасны! — декламировал я. — Луна красива!
— Где ты видишь луну?
И в самом деле: луны не было.
— Ночные улицы прекрасны, — продолжал я.
— Постой-ка, — оборвал меня Ручеек. — Ты ничего не видишь? Вон там Брук. Твой персонаж. И девушка.
— Я ничего не вижу.
— Одень очки. Стой! Тише. Они целуются.
— Бежим, — прохрипел я, — бежим, отсюда. Они разрушат мне всю Голландию.
Мы быстро пошли. Мелькнули рельсы, разрушенное здание. Обнаружилась церковь, трубы завода. Я наступил на собачий скелет. Голландия разрушалась, кончалась улица. Появились прохожие. Вместе с улицей кончилась Голландия.
Я вспомнил наш неоконченный спор, начатый еще в комнате Ручейка.
— Ты утверждаешь, что я нарочно вывожу всех студентов чудаками, — сказал я. — Ничего подобного. Возьмем Брука. Мы сейчас его видели. Он целовался. Не в этом дело. Мы все знаем Брука. Разве он не чудак? Разве он не играет в конспирацию, как ребенок. Разве не он ездит по вокзалам с вещами? Сегодня — на Октябрьский, завтра — на Варшавский, послезавтра — на Финляндский. Он ждет обыска. Он забирает с собой книги — безобидную физику или химию, разные тетрадки, какие-нибудь записки по аналитике — и увозит на вокзал — сдать на хранение, спрятать. Он занимает деньги: у него их не хватает, чтобы ездить по вокзалам. Ему кажется, что он работает. Ему кажется, что за ним следят товарищи, что его исключат из университета, сошлют в Соловки, в Нарым, на какую-нибудь другую планету. По утрам, когда его сожители по комнате уходят на лекции, он переписывает Троцкого, изданного Госиздатом, легального Троцкого, с книг в тетрадки. Он считает, что делает важное дело, что он конспирирует. Вот тебе Брук. Написал ли я в повести об этом? Нет. Почему? Потому что мне не поверят ни наши студенты, ни читатели, конечно. В Москве есть журнал «Леф», знаешь, конечно? Там пишут, чтобы писатели не выдумывали, чтобы писатели монтировали факты. А разве поверят такому факту? Нет, конечно. В фельетоне поверят. В повести — нет. Теперь — Крапивин. Ты знаешь, дуэль, описанная в моей повести, не выдумана. Дуэль — факт. О дуэли в свое время писала «Студенческая Правда». То же самое с другими. Зря ты обвиняешь меня в анекдотичности. Зря!
— Постой-ка, постой. Установим сначала регламент. Ты говорил полчаса. Это слишком много. Я беру себе три минуты. Слово имеет Ручеек. Видишь ли. Ты не прав. Ты говоришь: есть факты, разумеется, единичные, которым не поверят в беллетристике, но которым поверят в фельетоне. Следовательно, тебе не нужно было писать о них в повести. Следовательно, тебе не поверят. Студенты скажут тебе, что ты возводишь на них поклеп. Обыватели скажут: им скучно, в повести нет любви, эротики. Что конструкция слишком запутанная. И я — разумеется, я не обыватель — скажу то же самое. Не про эротику, ясно. Про конструкцию. О том, что повесть не эмоциональна: отсутствует любовная интрига. Притом ты берешь все нетипичные, единичные случаи. Типичных же студентов у тебя нет. Согласен?
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Факультет чудаков - Геннадий Гор бесплатно.
Похожие на Факультет чудаков - Геннадий Гор книги
- Исповедь неполноценного человека - Осаму Дадзай - Проза
- Кирджали - Александр Пушкин - Проза
- Барышня-крестьянка - Александр Пушкин - Проза
- Пьяный корабль. Cтихотворения - Артюр Рембо - Проза
- Мы не успели оглянуться (Предисловие к роману Фашист пролетел) - Рубен Гальего - Проза
- Английские юмористы XVIII века (отрывок о Конгриве и Аддисоне) - Уильям Теккерей - Проза
- Из кавказских воспоминаний (Разжалованный) - Лев Толстой - Проза
- Суеверие государства - Лев Толстой - Проза
- Ловцы - Дмитрий Ризов - Проза
- Маэстро - Юлия Александровна Волкодав - Проза
