Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сан Саныч взял башню в обе руки, повертел, примерился и с трудом откусил от низа. Сахар был крепкий.
Бригадир забрал у него башню, завернул в платок, сунул в карман. И тут же, как по команде, ожил серый динамик:
— Харчевание завершено! Заключенные, встать, занять рабочие места!
Бригада встала, побрела к Стене. Слонов, Савоська, Подкова и Бочаров закурили.
— Слышь, Сан Саныч, а вони у партию‑то тебя принялы? — спросил Савченко.
— Приняли, — сосал сахар Сан Саныч. — Но… ммм… только… ммм… я это… по партийной линии не пошел.
— Чего так? — потягивая папиросу «Россия», Слонов сумрачно посмотрел на три нераспечатанных, кубических, выше человеческого роста, упаковки с пеноблоками.
На упаковках был одинаковый живой плакат: загорелый, мускулистый каменщик, ловко орудуя мастерком, клал пеноблок на стену, брал в левую руку новый пеноблок, подбрасывал, ловил и озорно подмигивал правым глазом. Из глаза вылетала золотая искра, расходилась веером переливающихся букв во весь плакат: ВОЗВЕДЕМ ВЕЛИКУЮ РУССКУЮ СТЕНУ!
— Да чего‑то… ммм… не пошло у меня тогда, — Сан Саныч с удовольствием перекатывал в редкозубом рту кусочек сахарной Спасской башни. — Женился я. Потом развелся. А потом и Красная Смута окончилась. И партия перестала.
— А после по ходу Белая Смута началась? — спросил Савоська.
— Точно… ммм… потом и Белая Смута началась.
— Это когда Трехпалый Враг на танке в Москву въехал? — осторожно спросил Санек.
— Точно! — Сан Саныч, дойдя до Стены, стал натягивать перчатки.
— Все ты это помнишь. Сильно помнишь, — покачал головой Салман. — Старый ты человек.
— Старый, ёб твою! А ты меня догони! — засмеялся Сан Саныч и быстро полез на леса.
Бригада расползлась по местам. Савченко и Тимур неохотно подошли к большому корыту с остатками раствора.
— Бригадир, чи трэба новий раствор замисити, або цэй доберэте? — спросил Савченко.
— Месите новый, — кивнул бригадир и полез на Стену.
Петров, оказавшись на лесах рядом с Сан Санычем, спросил:
— А кто это такой — парторг?
— Чжангуань,[11] — не задумываясь ответил Сан Саныч, берясь за мастерок.
Петрушка
Лилипут Петр Самуилович Борейко, служащий скоморохом в Кремлевской Потешной Палате, вернулся к себе домой после пятничного концерта для Внутреннего Кремлевского Круга в третьем часу пополуночи. Большой красный автобус потешников, как обычно развозящий лилипутов в ночь после представления, подвез его к самому подъезду девятиэтажного кирпичного дома на Малой Грузинской.
Водитель открыл дверь, объявил:
— Петруша Зеленый — на выход!
Дремлющий в заднем кресле Петруша очнулся, сполз на пол, неспешно пошел к выходу. В полумраке салона автобуса, в казавшихся не по размеру большими креслах дремали еще двадцать шесть лилипутов. Все они были в своих потешных костюмах, в гриме, колпаках и шапках. И все без исключения спали. Пройдя по проходу между спящими баба-ягами, лешими, водяными, кикиморами и ведьмами, Петруша протянул свою маленькую ручку водителю и произнес хриплым, скрипуче-высоким голоском:
— Бывай, Володь.
Водитель сомкнул татуированные пальцы вокруг этой ручки:
— Спи спокойно.
Петруша размашисто, в раскачку спустился по ступеням автобуса, спрыгнул на мокрый от непрекращающегося мелкого дождя асфальт. Дверь закрылась, автобус отъехал. Петруша стал подниматься по другим ступеням, каменным, к двери подъезда. Он был в костюме Зеленого Петрушки: в троеверхой зеленой шапке с бубенчиками, в зеленом кафтанчике с громадными пуговицами, в зеленых переливчатых штанах и коротеньких зеленых сапожках с загнутыми носками. Лицо Петруши тоже было зеленым, но с красными веснушками и большим алым носом. За спиной у Петруши болталась зеленая, ярко блестящая даже ночью, балалайка.
В уехавшем автобусе остались спать еще три Петрушки — Красный, Синий и Золотой.
Петруша вытащил пластиковый ключ, приложил к замку исцарапанной и исписанной двери. Дверь пискнула, открылась. Лилипут проскользнул внутрь неярко освещенного подъезда. Здесь было не очень чисто, но зато без следов разрушений или поджогов: три года назад дом у земщины выкупила Дорожная Управа. Петруша вызвал лифт, но тот не отозвался.
— Тьфу ты, жопа-антилопа! — проскрипел Петруша свое обычное ругательство, вспомнив, что сейчас уже не пятница, а суббота, а по выходным ни один лифт в Москве-матушке работать не должен по приказу управы городской. Экономия! Иностранное слово… А по‑русски — бережливость.
Петруша побрел на шестой этаж пешком. На каждую ступеньку приходилось серьезно зашагивать, сильно накрениваясь на другой бок. Бубенчики его звенели в такт, зеленая балалайка ерзала за спиной. Так в раскачку он преодолел все пять этажей, подошел к своей двери № 52, приложил к ней все тот же прямоугольный ключ. Дверь пропела «Ах, кто‑то с горочки спустился!» и отворилась.
Сразу же в квартире загорелся свет и выкатился большой бежево-серебристый робот Егорр:
— Здравствуйте, Петр Самуилович!
— Здорово, Егорро, — устало произнес Петруша, прислоняясь к низкой вешалке и переводя дыхание после долгого подъема.
Робот подъехал к нему вплотную, живот из бежевого пластика раскрылся, осветился: внутри робота стояла рюмка водки. И сразу же зазвучал марш тореадора из оперы Кармен. Четыре года назад это стало традицией после каждого ночного выступления в Кремле.
Отдышавшись, Петруша вынул рюмку из живота робота, чокнулся с его серебристым лобком, выпил водку и поставил рюмку на место. Снял с себя балалайку, отдал роботу. Привалившись к вешалке, стянул сапоги. Потом снял свой наряд Зеленого Петрушки, повесил все на руки Егорра. Робот, урча, поехал к платяному шкафу.
Оставшийся в одних черных трусиках Петруша устало потянулся, зевнул и прошлепал в ванную. Здесь уже шумел кран, наполняя ванну пенящейся водой. Петруша с удовлетворением заметил, что робот добавил в воду не надоевший «Яблоневый сон», а «Сказку Семи Морей». Он стянул трусики, перевалился через край ванны и бултыхнулся в воду.
Пена пахла морем. Петруша сразу утонул в ней. Теплая вода, бурлящая вокруг его маленького, уставшего тела, была восхитительна. Выпитая водка распускалась в желудке горячим цветком.
— Ништяк… — выдохнул Петруша и закрыл глаза.
В ванную въехал Егорр с зажженной сигаретой «Родина». Не открывая глаз, Петруша приоткрыл накрашенный алым рот. Робот вложил в него сигарету, развернулся и замер с пепельницей. Петруша с наслаждением, глубоко затянулся, выпустил из ярких губ струю дыма. Столкнувшись с дымом, пена недовольно затрещала. Петруша снова затянулся, промычал. Робот взял у него сигарету. Петруша со стоном наслаждения схватил свой алый нос, отлепил, швырнул на пол. Потом принялся смывать грим с лица.
Смыв все, он снова открыл свой маленький рот с тонкими, бледными губами. Робот вложил в него сигарету. Вода перестала течь. Петруша курил, расслабленно лежа в ванне и глядя в темно-синий потолок с приклеенными блестящими звездами. На выступлении все прошло гладко, он скоморошил и плясал, как всегда лихо
- Синий ветер каслания - Юван Николаевич Шесталов - Русская классическая проза
- Моноклон (сборник) - Владимир Сорокин - Контркультура
- Первый субботник - Владимир Сорокин - Контркультура
- Весёлый зоопарк - Надежда Митрофановна Середина - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
- Зимняя Радость - Светлана Маштакова - О войне / Периодические издания / Русская классическая проза
- Избранное - Надежда Тэффи - Русская классическая проза
- Житейские сцены - Алексей Плещеев - Русская классическая проза
- Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский - Русская классическая проза
- Зимний день - Николай Лесков - Русская классическая проза
- Dostoevsky-Trip - Владимир Сорокин - Русская классическая проза