Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек по телевизору говорил что-то про сыр горгонзола. Некогда я жил в одной вселенной с сыром горгонзола. Теперь я жил в другой, где мертвые студентки пылесосят мой дом и Бог не отвечает на звонки.
Я сел за письменный стол и притворился, что работаю, передвигая карандаши и бумаги, неизвестно зачем заглядывая в записную книжку, дважды перечитывая банковские счета, хотя цифры потеряли для меня свое значение.
На цыпочках подкравшись к двери, я приложил к ней ухо. Ничего, кроме шума пылесоса. Неужели она пришла только для того, чтобы навести порядок? И лицо ее, и тон были так надменны и неприступны. Она знала, что у нее на руках все козыри, и я ничего не мог предпринять, пока она не сделает первый ход. И все из-за этого плохо написанного, незрелого, тяжеловесного и беспомощного… Раздался стук в дверь. Я заставил себя не убежать и открыть ее. Сосчитал до пяти, медленно выпрямился, медленно повернул ручку.
– Да?
– Извините за беспокойство, но не знаю, нужно ли вам это?
Это была такая же реликтовая находка, какие каждый раз во время уборки делала Бини. Не проинструктировала ли она также и Аннетту? Девушка протянула потрепанную зеленую тетрадку на проволочной спирали со словом «КОНИ», выведенным жирными черными буквами на обложке. Это было прозвище местной школы. Я предположил, что тетрадь принадлежала одной из наших дочерей.
– Я возьму ее. Спасибо.
– Пожалуйста.
Она вручила блокнот мне и повернулась, чтобы уйти.
– Аннетта! Зачем вы сегодня пришли?
Ее лицо выражало полную невинность.
– Чтобы сделать у вас уборку. Бини попросила заменить ее. Я вам говорила.
– Уборка – это не важно. Не хотите ли поговорить о вашем…
– Нет. Она просто велела мне приносить вам вещи и спрашивать, нужны ли они еще вам.
Девушка ушла.
Я не знал, что делать. Пойти за ней, схватить за руку, усадить и сказать: «Послушай, покойница, нам с тобой нужно с этим разобраться. Нам нужно поговорить о твоем никудышном романе». Нет, так не пойдет.
Я вернулся к своему письменному столу со школьной тетрадкой и за неимением лучшего занятия открыл ее.
– Эй, Дерьмовочка!
Вскинув голову, я оглядываюсь, ища, кто это сказал, но чья-то рука зажимает мне рот. Испуганный, я смотрю, чья это рука. Какого-то парня, и я лишь понимаю, что мы с ним очень близко, лицом к лицу. Я чувствую его. Чувствую его внутри.
– Тихо, ш-ш-ш. Он уйдет!
Я смотрю на парня. Кто это? На подбородке у него три прыщика. О чем он говорит? Что я здесь делаю? Мы в туалетной кабинке. Я сижу на нем. А он сидит на стульчаке. Его штаны спущены до колен.
– Эй, мужик, давай поторопись с ней, а?
Мой любовник ухмыльнулся на слова своего приятеля у кабинки. Он трудился и трудился внутри меня в этой неуклюжей позе, стараясь кончить, чтобы пойти на урок, который мы оба прогуливаем.
Я увидел мою дочь Фрею. Тихую, бестолковую Фрею, вешавшую на стенах своей спальни картинки котят и читавшую семисотстраничные тома с названиями вроде «Пламя и ярость любви». Она получала в школе средние отметки и уступала сестре в разговорах и спорах. Она любила заботиться о Джеральде. Пекла ему пироги и терпеливо кормила с вилки.
Она занималась сексом в школьном туалете с мальчишкой, который спешил кончить, чтобы прокрасться обратно на урок со своим приятелем, караулившим за дверью кабинки.
Я был ею. Я ощущаю этого юнца, чувствую горячий запах его отвратительного одеколона. В меня врезалась молния его брюк.
– Вот, вот, вот! – Входя, он откидывает голову назад и ударяется о стенку. – Черт! О, хорошо! Черт, больно! Спасибо, Фриби, это было неплохо.
Потирая голову, другой рукой он тихонько отталкивает меня. Я нависаю над ним на полусогнутых дрожащих ногах. Мне хочется, чтобы он сказал что-нибудь еще. Разве я не ушла сюда с ним с моего любимого урока? Что-нибудь еще, чтобы я могла держать это в себе, когда он уйдет. Но он был слишком занят, приводя себя в порядок.
– Пошли, козлина! До звонка пять минут!
– Да! – Он быстро застегивает молнию и протискивается мимо меня к двери. – Пока, Фриби. Спасибо, Фриби!
Его приятель снаружи просунул голову в дверь и, осмотрев меня, говорит громким протяжным фальцетом:
– ФРИ-И-И-И-БИ!
Оба фыркнули и удалились. Я знаю, что мне тоже нужно вернуться на урок, но, если осталось всего пять минут, какой смысл? Туалетной бумагой я вытираю ноги, смотрюсь в зеркало и поскорее привожу себя в порядок, пока не прозвучал звонок и все не увидели, как я выхожу из мужского туалета.
* * *– Я однажды делала это в школе. Но у парня ничего не получилось. Мы оба слишком боялись.
Поскольку мои глаза были закрыты, я лишь слышал Аннеттин голос и чувствовал, как она взяла у меня из рук тетрадь.
– Эй, не беспокойтесь, будьте счастливы! Все прошло. Можете открыть глаза – вы дома.
Она присела на корточки передо мной, совсем рядом. Она не улыбалась, но было ясно, что она довольна.
– Это и правда была Фрея? Она этим занималась?
– Часто. Прикоснитесь к тетради снова и увидите многое, чем она занималась. У нее было два прозвища в школе. Фриби, как здесь, то есть «подстилка».[3] И Туннель, Сильвер-Туннель.[4] У меня есть для вас еще несколько находок.
– Не хочу! Убирайтесь!
– О нет, вам придется их взять, перфессер.[5] Таковы правила. Вы сказали мне правду, а теперь я говорю вам. Зачем же, по-вашему, она вернула меня? Я ваша Медуза! Я говорю вам только правду и всю правду о вашей жизни. Помните, как Бини начала находить здесь эти штуки? А я нашла еще.
– Бини не злая!
– Это не зло, это факты. Я показываю вам правду. Что другие думают о вас, что в действительности происходит, когда вы не видите… Вы любите говорить это другим. А вот кое-что для вас. Помните, как Нора сказала: «Не нужно меня хвалить, папа».
– Ты не знаешь Нору!
– Не знаю, но я знаю правду. Вот сокровище номер два, папа. Помните? Он любил их.
Она протянула мне что-то, но я был в таком замешательстве, что не сразу понял, что это.
– Это бублик! Помните, как Джеральд любил их? Как расхаживал по дому с бубликом во рту? То есть в старые добрые дни. До того, как вы упекли его в дурдом.
Я не взял бублик, но она бросила его мне на колени. Я не хотел. Он казался тяжелым. Кусок хлеба.
Как только он коснулся меня, я увидел мир глазами Джеральда. Глазами Джеральда – ребенка – взрослого – безумного – животного. Цвета ревели и шептали. Они имели голоса. Громкие – и кричали все громче. Стулья больше не были стульями, потому что я не понимал, что это такое. Запахи – малейший, ничтожный запах, хороший или плохой, взрывался во сто раз сильнее, чем мне было знакомо. Химикаты, цветы, букашки в земле, немытая посуда в раковине. Все. Я чуял все их запахи.
Мой рот. У меня во рту что-то есть, и мне оно нравится. Я замычал с этим во рту. Мне приятно сжимать это зубами. Мягкое.
Я хожу повсюду, куда могу пойти. Иногда я вижу людей. От них тоже хорошо пахнет. Иногда они дотрагиваются до меня, или что-то говорят мне, или толкают меня на место – или не на место. Если место мне не нравится, я кричу. Они говорят: хорошо, хорошо, хорошо. Хорошо.
Все было хорошо, и вкус был хорош, и я чуял мир и слышал шум людей. А потом послышалось «БАМ!», и входит он, и я падаю на пол и кричу, потому что он тут. Он обижает меня. Он кричит на меня. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я колочу его. И буду его колотить и колотить. Эта большая штука будет обижать. Возьму ее и ударю его, и он упадет. Он плохой. Другие что-то говорят ему, но они тоже напуганы. Он и на них кричит. Он входит в комнату и делает «БАМ!» дверью. Когда он уходит, люди снова разговаривают, они снова хорошие. А он плохой. Ненавижу. Плохой. Ненавижу. Плохой. БАМ.
– Прекрати!
Я не понимаю.
– Прекрати, Аннетта! Возьми у него это сейчас же.
Они орут. Я не понимаю. Кто-то белый подходит ко мне и берет у меня изо рта эту штуку.
Я снова возвращаюсь в свой кабинет и теперь понимаю. Последние несколько минут я видел мир в жутко искаженном восприятии моего сына. Мир через разбитое стекло, осколки красоты, ужаса и тайны, выходящие за все границы. Тревожные выше всяких границ, поистине ад на земле, и я осознал одно: мой умственно отсталый сын ненавидел меня. Из всех причудливых осколков, обрывков, клочков, кусочков доступного мира он сумел осознать лишь одно: что ненавидит меня. Его единственная истина, единственное, что было ему по-настоящему ясно. Я плохой. Он желал мне смерти.
– Уходи. Возвращайся ко мне и жди меня.
– Вы велели мне прибрать у них в доме!
– Аннетта, возвращайся!
Я сел на пол, хлопая глазами, – спасшийся от собственной жизни. И смотрел, как обе женщины уставились друг на друга. Седая и молодая, годившаяся ей в дочери.
– Почему вы не даете мне закончить? Дайте его мне! Он заслужил!
– Уходи, Аннетта. Я не буду повторять!
Мой сын. Его ум был как камень или как воздух, как облака, сквозь которые упадешь на землю, но он умел презирать меня. Хотел моей смерти. Неужели я был так плох? Неужели я был таким злым?
- Потешный русский роман - Катрин Лове - Зарубежная современная проза
- Летние девчонки - Мэри Монро - Зарубежная современная проза
- Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон - Зарубежная современная проза
- Вице-консул - Маргерит Дюрас - Зарубежная современная проза
- С жизнью наедине - Кристин Ханна - Зарубежная современная проза
- Мобильник - Лю Чжэньюнь - Зарубежная современная проза
- Под знаком Рыб (сборник) - Шмуэль-Йосеф Агнон - Зарубежная современная проза
- Дом, в котором меня любили - Татьяна Ронэ - Зарубежная современная проза
- Награда - Даниэла Стил - Зарубежная современная проза
- Призраки и художники (сборник) - Антония Байетт - Зарубежная современная проза