Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ясным весенним днем в безоблачном небе мы вдруг замечаем с улиц Москвы белый, как бы пенистый, след «инверсии» — бегучее длинное облачко, рожденное от соприкосновения холодного воздуха высот с горячим двигателем... Оно быстро вытягивается вперед, вот чуть блеснула на солнце металлическая точка и пропала в бездонной голубизне. Многим, наверное, вспомнится:
Все выше,и выше,и выше,стремим мы полет наших птиц...
Голубой дорогой в новый, еще неведомый океан уходит испытатель — один из колумбов века... Расплывется, растает в небе белая тропа, проложенная самолетом. И, глядя вслед, мы скажем, как говорили в старину вслед отплывающим в таинственную даль кораблям:
— Счастливого плавания!
ПРОСТЫЕ КРЫЛЬЯ
Мы с ним из одного гнезда.
Нас буря с домом разлучила...
Симон ЧикованиКогда все уже проверено, надо, взглянув на часы, оставить кабину и броситься в черный провал с высоты в 25 километров под тонкой защитой скафандра, без которого человек погибает в несколько секунд; броситься без возможности отступить, — но что-то оказалось непредусмотренным, и два парашюта новой, им самим созданной системы бережно опустили на землю тело Долгова, испытателя высотных парашютов...
Когда бушует пурга, поднимая с жесткой, прибитой ветром поверхности снежную пыль, не так легко, отпустив надежную твердую притолоку двери, сделать этот последний шаг, от дома в темноту. За этим шагом остаешься один среди ветра, который иногда срывает и гонит в тундру даже закрепленные самолеты и может, подняв тяжелый вельбот, бросить его за сто метров в высокую мачту радиостанции, как это было однажды в одном из занесенных снегом поселков, где ходят из дома в дом, держась за путеводную веревку, — последняя слабая связь с человечеством.
Когда я думаю об этом, мне кажется, что я снова слышу голос друга. Как будто ничего не случилось, и я могу, хотя бы через все расстояния и сроки, послать ему письмо.
Если бы мне действительно довелось тебе писать, я начал бы с тишины вокруг телескопов.
Нам с тобой тогда казалось, что вокруг телескопов обязательно должна стоять особенная тишина, именно стоять, как темная вода в больших глубинах, как преддверие вечной тишины огромного черного мира вокруг Земли. Много позже я убедился, что в обсерваториях действительно как бы присутствует торжественная тишина космического мира, нарушаемая только вступлением мощных моторов, обслуживающих современный телескоп.
Нам казалось тогда, в те далекие дни, когда оба мы увлекались небом и астрономией, что мы почти бессмертны. Как боги. В юности не ощущается время, пока годы еще в запасе.
Проходят годы. Много или мало — смотря как их мерить. Вот уже четверть века, как я не могу дослать тебе письма. У тебя нет адреса. Но мы одинаково относились к жизни, а это не забывается. Ты был настоящим разведчиком ненайденных островов, и тебя тянуло в небо. На травяном аэродроме аэроклуба ты был навсегда отравлен чувством полета, и тебе не надо было ни наград, ни славы — лишь бы летать. Твоему упоению высотой я обязан тем, что рано понял: небо — это новое поле надежды нашего века.
Для беспокойных, таких, каким я всегда буду помнить тебя, Коля Федоров, — светлая память надежд и увлечений моей юности, — пишу я эту книгу. «Покоя нет... Не могут раз навсегда прибыть все почтовые самолеты», — это слова из повести «Ночной полет» писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери. Мне только жаль, что ты этих слов уже не услышишь и не прочтешь его прекрасной книги.
У каждого века своя романтика. Было время, когда на пристанях Испании и Португалии толпы народа встречали потрепанные в бурях каравеллы с изодранными парусами, казалось сохранившими на суровом своем полотне отблеск солнца далеких, еще неведомых стран. Европу будоражили вести о новых открытиях — то было время, когда мир раздвигался, как занавес на подмостках, заманчивые силуэты новых континентов вставали за горизонтом, и люди не жалели жизни, чтобы проникнуть в их тайны, изведать опасности нехоженых троп, вдохнуть полной грудью пленительный ветер дальних странствий. Но чаще всего их манило золото... Историки воспевали их доблесть и мужество. Но нет достойной борьбы и полного мужества, пока не поднят над ними чистый флаг бескорыстия. У каждого века своя романтика...
Неверно думать, что теперь, в наше время, земля уже сплошь исхожена. В зарослях южноамериканской сельвы, во влажных зеленых колодцах африканских лесов Итури, в джунглях Мадагаскара и Австралии, у горных вершин Памира и Гималаев, среди песков пустыни Гоби, быть может, еще таятся даже неведомые нам существа, сохранившиеся с доисторических времен, родичи тех, чьи реконструкции создают палеонтологи; в темных глубинах океана нас ждет огромный, больше земного, таинственный и странный мир, а над нами, полный загадок, простерся космос, которому нет предела... И нет предела дорогам нашей страны. Когда видишь ее, такую разную, то в благодатной весенней пахоте, то в резких изломах обрывистых берегов океана, то в самоцветном разнотравье короткого полярного лета, вдруг особенно остро чувствуешь все ее великое притяжение.
В этом чувстве своей земли — закон живого мира. Инстинкт ведет лосося через океаны, чтобы продолжить свой род в протоке, где лосось родился. Верный компас направляет птиц во время перелетов. Но еще сильней осмысленное человеческое чувство. Для летчика — близость аэродрома, ощущение берега для моряка, для каждого — дым своего очага, о котором мы думаем: это дом, мир, родное, своя страна. Улетая от земли, мы берем ее с собой, как те, что проходят в необычайном полете высоко над нами в своих скафандрах и шлемах с короткой надписью «СССР».
* * *Земля предстает совсем иной, когда видишь ее сверху.
Мне понадобилось всего три дня, чтобы пролететь от Москвы до Северного полюса, и даже в наше время больших скоростей не сразу можешь опомниться от ощущения этой внезапности. Я увидел бухту Тикси внизу в дымном розовом освещении солнца, в тех удивительно мягких тонах, похожих на размытую акварель, какие бывают только в Арктике. Я увидел большой порт с черными туловищами грузовых кораблей и ледоколов, дома и улицы поселка, который называют теперь «арктическим Парижем» или «городом всех экспедиций». Отсюда пролегла дорога к полюсу. На аэродроме стояли десятки самолетов с грузами. В гостинице трудно было найти место — в коридорах толпились люди в кожаных куртках и толстых шерстяных фуфайках: летчики, гидрологи, радисты. Сбылась мечта первых путешественников: дороги жизни прорезали мир холодного оцепенения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Заметки парашютиста-испытателя - Василий Романюк - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары
- Долгоруковы. Высшая российская знать - Сара Блейк - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр
- Воспитание православного государя в Доме Романовых - Марина Евтушенко - Биографии и Мемуары
- Святой Владимир - Л. Филимонова - Биографии и Мемуары
- 100 великих режиссёров - Игорь Мусский - Биографии и Мемуары
- Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Биографии и Мемуары
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика