Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кстати о Ноэле, — ты давно его видел?
— С полчаса. Вон он — спит как убитый. Он тоже ехал с нами ночью.
Сердце мое радостно дрогнуло. «Теперь можно быть спокойным, — подумал я, — и никогда больше не сомневаться в ней». А вслух я сказал:
— Рад это слышать. Я горжусь нашей деревней. Вижу, что наших храбрецов не удержишь дома в такое время.
— Это он-то храбрец? Эта нюня? Он умолял, чтобы его не брали. Он плакал и просился к маменьке. Это он-то храбрец? Этот навозный жук?
— А я думал, что он пошел добровольно! Неужели нет?
— Так же добровольно, как осужденный идет на казнь. Когда он узнал, что я иду из Домреми добровольцем, он попросился со мной, под моей охраной, — поглядеть на народ и на сборы. А едва мы пришли в город, как показалось факельное шествие и правитель велел его схватить — его и еще четверых. Он давай отбиваться! Тут я и попросился на его место. Правитель согласился меня взять, но и Ноэля тоже не отпустил — так он был разозлен его хныканьем. Много от него будет проку на королевской службе! Есть будет за шестерых, а удирать — за целых шестнадцать! Терпеть не могу таких: труслив, как заяц, а прожорлив, как волк!
— Ты меня удивил и очень огорчил. Я всегда считал его храбрым малым.
Паладин бросил на меня оскорбленный взгляд и сказал:
— Не пойму, откуда у тебя такое мнение о нем. Я ведь говорю не из неприязни: у меня к нему никакой неприязни нет. Я вообще не позволяю себе относиться к кому-либо с пристрастием. Я с ним дружу с детства; но имею же я право открыто говорить о его недостатках, как и он — о моих, если они есть? Да, вероятно, они есть и у меня, но терпимые, так мне кажется. Хорош храбрец! Послушал бы ты, как он ночью охал, стонал и чертыхался: седло, видите ли, натирало. А почему мне не натерло? Я сразу с этим делом так освоился, точно родился в седле. А ведь я тоже только вчера впервые сел на коня. Все старые солдаты удивились: мы, говорят, ничего подобного не видали. А он? Да его пришлось держать всю дорогу!
Потянуло запахом съестного, — это готовили завтрак. Паладин невольно раздул ноздри, жадно принюхался и, прихрамывая, зашагал прочь, сказав, что ему надо присмотреть за конем.
В сущности, он был славный и добрый малый: не так уж страшна собака, которая лает, — лишь бы не кусала; и не так плох осел, если он только ревет, но не лягается. Эта махина мускулов, мяса, тщеславия и глупости любила порочить других — ну так что ж? Он делал это не по злобе, да и не его надо было в том винить. Не кто иной, как Ноэль Рэнгессон, ради забавы взлелеял, развил и усилил в нем эти наклонности. Беззаботному весельчаку надо было кого-нибудь вышучивать и поддразнивать. Паладин подходил для этого как нельзя лучше, стоило лишь заняться его развитием, — вот Ноэль и занялся им с величайшим усердием, в ущерб другим, более важным делам, донимая его, как комар — быка. Результат оказался поразительным. Ноэль ценил общество Паладина, а Паладин предпочитал Ноэля любому обществу. Великана и пигмея часто видели вместе, — но ведь и комар неразлучен с быком.
При первом же случае я заговорил с Ноэлем. Я приветствовал его как бойца нашего отряда и сказал:
— Молодец, что попал к нам добровольцем.
Глаза его лукаво сверкнули, и он ответил:
— Что молодец-это верно. Но заслуга здесь не только моя. Мне помогли.
— Кто?
— Правитель Вокулёра.
— Как так?
— Сейчас расскажу. Я пришел из Домреми поглядеть, какие собрались толпы и как это все будет; мне ведь еще не случалось видеть ничего подобного — не упускать же такой случай! Но у меня и в мыслях не было идти в отряд. По дороге я нагнал Паладина и дальше пошел с ним, хотя он этого и не хотел и даже прямо мне заявил, что не хочет. А когда мы остановились поглазеть на факельное шествие, тут-то нас и схватили и присоединили к отряду. Вот как вышло, что я пошел добровольцем. Но я не жалею — уж очень скучно было бы в деревне без Паладина.
— А он? По-твоему, он доволен?
— Мне думается, что и он доволен.
— Почему?
— Потому что он говорит, что недоволен. Он, понимаешь ли, был застигнут врасплох, а он вряд ли способен сказать правду без подготовки. Да, пожалуй, не скажет и с подготовкой. В этом его не обвинишь. Если дать ему подготовиться, он тоже скорее что-нибудь выдумает, чем скажет правду, потому что успеет на досуге поразмыслить, что не время менять курс. Вот я и думаю, что он доволен, раз он говорит обратное.
— Итак, значит, он доволен?
— Да, очень. Он молил о пощаде, ревел в голос и просился к маме. Говорил, что слаб здоровьем, что не умеет ездить верхом, что наверняка не выдержит первого же перехода. С виду он, однако, не слаб. Там стояла бочка с вином, которую впору поднять четверым. Правитель рассердился и так выругался, что пыль поднялась столбом, а потом велел ему взвалить бочку на плечи, — не то, говорит, нарубим из тебя котлет и отошлем домой в корзине. — Что поделаешь, Паладин поднял бочку, — и тут уж его без всяких разговоров зачислили в отряд.
— Да, выходит, что он был рад идти на войну; то есть в том случае, если верно твое исходное рассуждение. А как он перенес вчерашнюю езду?
— Вроде меня. Пожалуй, он сильнее охал, — так ведь он и сам сильнее. Мы усидели в седле только потому, что нас держали. Сегодня мы оба хромаем. Если он садится — его дело, а я лучше постою.
Глава IV. Жанна проводит нас в тыл противника
Нас позвали к нашему командиру, и Жанна произвела нам тщательный смотр. Затем она произнесла краткую речь о том, что даже грубый ратный труд лучше спорится без божбы и сквернословия, и велела нам помнить и соблюдать эти указания. Потом она поручила одному из ветеранов провести получасовое конное учение для новобранцев. Это было пресмешное зрелище, но кое-чему мы все же научились, и Жанна осталась довольна и похвалила нас. Сама она не участвовала в учении, а просто смотрела на нас, сидя на коне, точно прелестная статуэтка, олицетворяющая войну. Ей было достаточно и этого. Она запоминала урок от начала до конца и потом ездила так уверенно и смело, словно давно уже овладела искусством верховой езды.
Три ночи подряд мы делали переходы по двенадцать — тринадцать лье, и никто нам не препятствовал, принимая за одну из бродячих вольных шаек. Крестьяне только радовались, когда подобный народ проезжал не задерживаясь. Но это были очень тяжелые и утомительные переходы: мостов было мало, а рек много, и нам приходилось переправляться вброд в ледяной воде, а потом, в мокрой одежде, ложиться спать на снег или промерзшую землю, согреваясь собственным теплом, потому что разводить костры было опасно.
Эти лишения и смертельная усталость сказывались на всех, кроме Жанны. Она одна ступала все так же твердо и глядела так же бодро. Мы могли только удивляться ей, но объяснения не находили.
Если первые ночи были тяжелы, то следующие пять были еще хуже: те же мучительные переходы, те же ледяные купанья, и вдобавок еще семь засад и стычек с врагом, в которых мы потеряли двух новобранцев и трех ветеранов. Весть о вдохновенной Деве из Вокулёра, едущей к королю с отрядом, каким-то образом распространилась, и нас стали выслеживать За эти пять ночей мы сильно упали духом. А тут еще Ноэль сделал открытие, которое он тотчас же сообщил начальству. Некоторые из солдат никак не могли понять: почему Жанна сохраняет бодрость и мужество, когда самые сильные из нас измучены холодом и длинными переходами, и стали угрюмы и раздражительны? Это показывает, как мало люди замечают то, что у них перед глазами. Всю свою жизнь эти мужчины видели, как их жены вместе с волом впрягаются в плуг и тащат его, а мужьям остается только погонять. Видели они и другие доказательства того, что женщина куда выносливее, терпеливее и сильнее духом. А что толку? Это ничему их не научило. Они продолжали недоумевать, почему семнадцатилетняя девушка переносит тяготы похода лучше опытных солдат. Не понимали они и того, что высокий дух, стремящийся к великой цели, может придать силу слабому телу; а ведь перед ними была величайшая из человеческих душ! Но откуда было знать этим неразумным созданиям? Они ничего не понимали, и их рассуждения лишь выдавали их невежество. Ноэль слышал, как они судили и рядили, и наконец решили, что Жанна колдунья, а вся ее сила и смелость от дьявола; и они задумали убить ее.
Такой заговор в походе был делом нешуточным, и рыцари попросили у Жанны позволения повесить заговорщиков, но она не позволила. Она сказала:
— Ни один из этих людей, да и никто другой не может убить меня, пока я не выполню свою миссию; так зачем же мне брать грех на душу? Я сейчас скажу им об этом и вразумлю их. Позовите их ко мне.
Когда они явились, она повторила им это так уверенно и деловито, точно и мысли не допускала, что кто-нибудь может усомниться в ее словах. Ее уверенность явно поразила их; смелые прорицания всегда действуют на суеверные умы. Да, речь ее произвела сильное впечатление, и больше всего последние слова. Они были обращены к вожаку заговорщиков, которому Жанна сказала печально:
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея - Сергей Махов - Историческая проза
- Невольница. Книга вторая - Сергей Е. ДИНОВ - Историческая проза
- Страстная неделя - Луи Арагон - Историческая проза
- Суд волков - Жеральд Мессадье - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Сын Спартака - Саймон Скэрроу - Историческая проза
- Алый знак воина - Розмэри Сатклифф - Историческая проза
- Лепестинья. Род - Лариса Лозина-Макаренко - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Эзотерика
- Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана] - Сергей Алексеев - Историческая проза