Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они как будто говорят: "В моих отношениях с мужем я не должна быть ни женой, ни любовницей, но только матерью, со всей ответственностью и заботливостью, которые подобают этой роли". Такая установка — надежный страж брака, но основана-то она на ограничении любви, и потому иссушает отношения мужа и жены. Каков бы ни был в частном случае исход дилеммы между слишком слабым и слишком строгим выполнением условий, в случаях, где вопрос стоит особенно остро, эти два фактора — разочарование и запрет инцеста — со всеми последствиями, заключенными в скрытой враждебности к мужу или жене, приводят к отчуждению от партнера и невольно толкают на поиски нового объекта любви.
Это базовая ситуация проблемы моногамии
Существуют и другие каналы для высвобожденного таким образом либидо: сублимация[64], подавление, регрессивное направление на прежние объекты, дети, как средство достигнуть облегчения, но эти пути мы сейчас не будем рассматривать. Объектом нашей любви может стать любой встречный, всегда существует такая возможность, мы должны это признать. Ибо наши детские впечатления и вторичные наслоения на них так разнообразны, что в норме для нас приемлем очень широкий выбор объектов. Итак, импульс к поиску нового объекта может получать (опять-таки, у совершенно нормального человека) сильную подпитку от бессознательных источников. Потому что хотя брак и представляет выполнение инфантильных желаний, они могут выполняться только в той мере, в какой развитие субъекта позволяет ему (ей) осуществлять реальное отождествление с ролью своего отца (матери).
Всякий раз, когда исход Эдипова комплекса у субъекта отклоняется от этой фиктивной нормы, мы встретимся с одним и тем же явлением: в триаде мать — отец — ребенок, наш субъект сросся с ролью ребенка. Но если дело в этом, желания, проистекающие из такой инстинктивной установки, не могут быть прямо удовлетворены через брак. Переносимые из детства условия любви знакомы нам из работ Фрейда. Поэтому я должна только напомнить вам о них, чтобы показать, каким образом внутреннее содержание брака препятствует их выполнению. Для ребенка объект любви неразрывно связан с идеей чего-то запретного, в то время как любовь к мужу или жене не только дозволена — она становится орудием чудовищной идеи супружеского долга. Соперничество (условие его существования — включение страдающей третьей стороны) исключено самой природой моногамного брака; монополия в нем защищена законом. Кроме того, (но здесь мы генетически на другом уровне, так как вышеуказанные условия восходят прямо к Эдиповой ситуации, в то время как те, о которых я собираюсь говорить, могут быть прослежены до фиксации на особых ситуациях, имеющих место, когда Эдипов конфликт уже окончен) бывает, что человека подталкивает компульсивное желание вновь продемонстрировать потенцию или эротическую привлекательность, вследствие генитальной неуверенности или соответствующей ему слабости, Нарциссизма. Или, если имеют место бессознательные гомосексуальные тенденции, то они принуждают субъект искать объект того же пола.
С точки зрения женщины это может быть достигнуто окольным путем: или муж может быть подтолкнут к связи с другой женщиной, или сама жена может искать таких отношений, в которые была бы вовлечена другая женщина. Главное же — и с практической точки зрения это, вероятно, наиболее важная вещь — в тех случаях, где диссоциация чувства любви не проходит[65], субъект вынужден сосредоточить нежные чувства на объекте ином, нежели объект его чувственных желаний. Легко можно видеть, что задержка любого из этих инфантильных условий неблагоприятна для принципа моногамии: она неизбежно должна привести мужа или жену к поиску нового объекта любви. Такие полигамные стремления неизбежно входят в конфликт с требованием партнера о моногамности отношений и с идеалом верности, утвердившимся в нашем сознании.
Давайте начнем с рассмотрения первого из этих двух требований, так как очевидно, что требование жертвы от другого — более примитивное явление, чем самопожертвование
Происхождение этого требования, вообще говоря, ясно — это попросту воскрешение инфантильного желания получить отца или мать в исключительную собственность. Требование монопольного права никоим образом не является отличительной чертой супружества (как мы могли бы подумать, видя, что оно присутствует в каждом из нас); напротив, это суть всяких глубоких любовных отношений. Конечно, в супружестве такое требование тоже может выставляться исключительно из любви, но по своему происхождению оно настолько неразрывно связано с деструктивными тенденциями и враждебностью к объекту, что практически ничего и не остается от любви, выставившей его, кроме ширмы, дающей этим враждебным намерениям осуществиться.
При анализе это стремление к монополии раскрывается в первую очередь как производная оральной фазы, в которой оно имеет форму желания инкорпорировать объект с целью полного и исключительного обладания им. Часто даже при простом наблюдении оно выдает свое происхождение в той жадности обладания, которая не только запрещает партнеру любые эротические переживания, но и ревнует его (или ее) к друзьям, работе и интересам. Эти проявления подтверждают наше теоретическое предположение, а именно, что в этом собственничестве, как и в каждой орально обусловленной установке, должна быть примесь амбивалентности. Иногда создается впечатление, что мужчины не только на деле превзошли женщин в своем наивном и тотальном требовании моногамной верности, но что инстинкт, заставляющий предъявлять это требование, у мужчин сильнее. Существуют, конечно, серьезные сознательные оправдания требования — мужчины хотят быть уверены в своем отцовстве. Но, может быть, именно оральная основа требования у мужчин имеет большую побудительную силу, потому что когда их мать кормила их, они переживали, во всяком случае частично, инкорпорацию объекта любви, в то время как девочки не могут вернуться к соответствующим переживаниям в связи со своим отцом. Деструктивные элементы следующего периода онтогенеза тесно объединены со страстью к монополии другой связью. В детстве требование исключительного права на любовь отца или матери закончилось фрустрацией и разочарованием, а в результате возникла реакция ненависти и ревности.
Следовательно, за требованием монополии всегда прячется ненависть, которую можно обнаружить уже в той манере, в которой требование выставляется, и которая всегда прорывается наружу, если повторяется старое разочарование. Детская фрустрация ранила не только нашу объектную любовь, но и наше самоуважение, причем в самом чувствительном месте, и мы знаем, что каждый человек носит нарциссический шрам. По этой причине, в дальнейшем, именно наша гордость требует моногамных отношений, и требует их в той мере, в которой еще ноет шрам, оставленный детским разочарованием. В патриархальном обществе, когда требование исключительного права обладания выставляется главным образом мужчиной, этот нарциссический фактор без затей проявляется в насмешливом отношении к "рогоносцам". И здесь требование верности выставляется не из любви, это вопрос престижа. В обществе, где доминируют мужчины, оно вынуждено все более становиться таковым, так как мужчины крепче думают о своем статусе, чем о любви. И, наконец, требование моногамии тесно связано с анально-садистскими инстинктивными элементами, и именно они, в совокупности с нарциссическими, придают требованию моногамности в браке особый характер.
Ибо по контрасту со свободной любовью, в браке вопросы обладания двояким образом тесно связаны с их историческим содержанием
Тот факт, что брак реально представляет собой экономическое партнерство, менее весом в обществе, чем взгляд, что женщина — имущество мужчины. Следовательно, без всякой индивидуальной подчеркнутости анального характера мужа, такие элементы обретают силу в супружестве и превращают любовное требование верности в анально-садистское требование обладания. Элементы садизма видны в их грубейшей форме в уголовных наказаниях неверных жен в старину, но и в нынешних браках они заявляют о себе в средствах, используемых для усиления требования: от более или менее нежного принуждения до вечной подозрительности, рассчитанной на то, чтобы мучить партнера — и то и другое знакомо нам из анализов случаев невроза навязчивости.
Таким образом источник, из которого идеал моногамии черпает свою силу, кажется нам довольно примитивным. Но несмотря на его убогое происхождение, он разросся во властную силу, и теперь делит, как нам известно, судьбу прочих идеалов, в которых элементарные инстинктивные импульсы, отвергнутые сознанием, находят свое удовлетворение. В этом случае процессу содействует то, что выполнение некоторых наших наиболее мощно вытесненных желаний представляет в то же самое время ценное достижение в различных социальных и культурных аспектах. Как показал Радо в своей статье "Тревожная мать"[66], формирование такого идеала позволяет
- Невротическая личность нашего времени - Карен Хорни - Психология
- Социальная психология - Ирина Мейжис - Психология
- Защита детей от жестокого обращения - Коллектив авторов - Психология
- Всё о детях. Секреты воспитания от мамы 8 детей и бабушки 33 внуков - Хелен Анделин - Психология
- Психология познания: методология и методика познания - Евгений Соколков - Психология
- Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение] - Борис Братусь - Психология
- Социальная психология - Стивен Нейберг - Психология
- Интеллектуальная история психологии - Дэниел Робинсон - Психология
- Психология манипуляции. Феномены, механизмы и защита - Евгений Леонидович Доценко - Психология
- Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни - Психология