Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Да, только письмо это, судя по всему, написал он сам...
Он сразу же пожалел о своих словах. Но сестрица снова проявила себя с неожиданной стороны:
- Этого я не знаю. Но зато я знаю, что он окончил школу с прекрасными отметками. А когда старый добрый Рене, над которым ты всегда втайне потешался - да, да, не отмахивайся, - когда Рене сказал, что у него необычайный талант живописца, то и эта оценка впоследствии оправдалась. И неужели ты станешь отрицать, что книги, которые он написал...
Он остановил ее движением руки.
- Я ничего этого не отрицаю, все достоинства Вилфреда мне известны. Ты вообще заблуждаешься, полагая, будто я недооцениваю дарования нашего мальчика. Все дело лишь в том, что наш талантливый мальчик с тех пор уже вырос и достиг сорокачетырехлетнего возраста, он мужчина. А от мужчины требуется известная доля ответственности, честности в отношениях с людьми...
Все обернулось не так, как он задумал. Как и не раз в прошлом, он пришел к сестре с самыми благими намерениями, не сомневаясь, что ход беседы будет определять он. Но все обернулось иначе. Вот он сидит перед ней и вынужден оправдываться. И главное - у него уже вырвалось обвинение, которое он думал придержать на самый конец.
- Я знаю, что ты имеешь в виду, - серьезно произнесла фру Саген. - Я знаю, что болтают о нем.
Она поднялась и встала у окна - темный силуэт в слабом свете заката. Когда она обернулась к брату, во взгляде ее и в облике была властность, которой он прежде не знавал за ней...
- Мартин, - начала она, подавляя волнение, - я хочу сказать тебе одну вещь, пусть неприятную... Когда ты и все прочие добрые патриоты разгуливаете по улицам словно бы с дипломом, удостоверяющим ваше патриотическое поведение, тебе, очевидно, невдомек, что тем самым вы становитесь совершенно непригодны для той скромной деятельности, которой, говорят, вы занимаетесь? Можно ли сомневаться, что наши хитрые враги следят за каждым сколько-нибудь известным деятелем нашей крохотной столицы со всем ее патриотическим великолепием? Как ты не понимаешь: в неравной борьбе, которая, возможно, даже и не борьба, а лишь своего рода демонстрация - впрочем, не знаю, пользу могут принести лишь те люди, которых вы называете сомнительными, кто одной ногой стоит в одном лагере, а другой - в противоположном, по крайней мере так это может показаться? Как ты не понимаешь, что именно они... Возможно, наши враги доверяют им...
Она села, быстро и неловко, по-прежнему вся дрожа от распиравшего ее негодования, вперив взгляд в тяжелое небо над Оскарсхаллом. Этот идиллический пейзаж показался ей полным внутренней противоречивости: роскошный замок времен веселых королей - какой анахронизм в этом гнетущем мире рабских умов и темных поступков...
Он сказал, подавляя удивление:
- Не знаю, дорогая Сусанна, кто вбил тебе в голову подобные рассуждения, и даже не хочу этого знать. Но ты должна понять, что это смертельно опасные рассуждения.
- Для кого - смертельно опасные?
Он не привык к столь быстрой реакции с ее стороны. Консул мельком взглянул на английский журнал. Ему показалось, будто, помимо их двоих, в гостиной еще находится кто-то третий - в этой восхитительной гостиной, где некогда царили легкость мысли и крепкое вино и где до сих пор витал аромат того и другого.
- Я не знаю, видишься ты с ним или нет, - уклончиво ответил он. - Но в случае, если все же его увидишь, скажи ему, что... понимаешь ли, мы же не знаем... люди ничего не знают наверняка. Однако нынче эти люди, случается, действуют чересчур поспешно, подчас без достаточных оснований.
Она метнула на него испуганный взгляд. Он не хотел этого говорить, совсем не хотел. Он жалел, что разговор принял такой оборот. Он снова сердито нырнул в стакан.
- Неужели ты хочешь сказать...
- Я ничего определенного не утверждаю. Я хочу лишь сказать, что нынче нас всюду подстерегает опасность. И человек, уже взятый на заметку, пусть даже причиной тому непостижимая двусмысленность поведения, такой человек рискует вдвойне.
Он отставил стакан.
- Словом, игра эта может оказаться весьма опасной.
- Ты хочешь сказать, что Вилфреда считают изменником родины, или как это у вас называется?
Так впервые было произнесено это слово. Он удивленно взглянул на нее. Откуда только брался пыл у его обворожительной и столь далекой от жизни сестрицы? То ли мальчик заморочил ей голову, то ли вопреки всему он и впрямь?.. Мартин Мёллер отогнал эту мысль. Какие-то вещи решались раз и навсегда, однажды названные своими именами, иначе теперь нельзя. Мыслимое ли дело, положившись на слово легковерной матери, просто вот так взять и перетасовать всю колоду друзей и врагов. Он стал ощупью искать сигару, будто палку, чтобы опереться, но сестра уже пододвинула ему нераспечатанный ящичек отменного качества сигар, каких теперь не увидишь.
- Где только ты раздобываешь эти вещи? - спросил он, на этот раз с откровенной досадой. - Может, это?..
- А если и так? Ну, знаешь ли... - Она отодвинула изящный ящичек в сторону. - Нельзя навязывать патриоту товар, добытый с черного хода.
В ее тоне вдруг проступила враждебность. Он пожал плечами. Казалось, сегодня все несуразности долгой жизни сплавились воедино. Его сестрица Сусанна всегда была глуха к доводам, касающимся общности людей. Казалось, ей от природы недоступны некоторые азбучные истины.
Он начал:
- Это ты произнесла слова "изменник родины". Я не берусь судить других. Но нельзя безнаказанно нарушать общепринятые нормы поведения.
Фру Саген встала у окна в эркере. Теперь она уже не скрывала негодования. Шагнув к брату, она снова заговорила, и он подумал, что эту непривычную властность сестра, должно быть, переняла у кого-то и сейчас копировала поведение других людей в сходных обстоятельствах.
- Ты сказал - "люди". Ты намекаешь, как это теперь делают многие, что не лишен связей с так называемыми внутренними силами. Я не знаю, чем ты занимаешься, и, бог свидетель, не хочу этого знать. Но почему ты так легко готов осудить того или иного из твоих ближних? Не потому ли, что их уже осудила кучка безответственных людей, точнее, говоря без обиняков, кучка "патриотических" кумушек?
Это не был вопрос - она высказала свое убеждение. Но ей ли принадлежали эти слова? Это был голос прослойки, которая не принималась в расчет, прослойки скептиков. А может, это попросту голос разъяренной тигрицы-матери? Консул тоже встал. Неприятно было сейчас смотреть на нее снизу вверх. Он тоже поднялся по ступенькам к окошку в эркере. На душе стало как-то легче.
- Ты могла бы по крайней мере проявить понимание, - проговорил он.
Но она мгновенно парировала:
- В чем - понимание? Может, согласиться шпионить за ним?
- Называй это, как хочешь. Я бы назвал это - спасти его.
- От чего спасти?
Он снова пожал плечами. Слишком уж прямолинейно она ставит вопрос. Чужой дух витает в этой гостиной.
- Люди могут прибегнуть к крайним мерам, - сказал он.
Теперь он снова увидел на ее лице испуг. Она спросила:
- А если он скроется?
- Его найдут, куда бы он ни бежал.
- Ну и что же? Когда-нибудь ведь все разъяснится...
Он стоял, глядя на залив, расстилавшийся внизу, на мутную темную воду, где отражалось небо, вдруг показавшееся ему совершенно безрадостным.
Он пробормотал:
- Ты думаешь, ему удастся оправдаться?
Досада захлестнула его. В одной из листовок нынешние времена выспренне именовались временем великого очищения. А не обстояло ли дело как раз наоборот? Может, это время очернения, время смутного недоверия и скоропалительных приговоров?
- Почему Вилфред не может быть прост, как другие? - мягко проговорил консул Мёллер. Старый усталый человек, он устал от скверной пищи, от бездеятельности, от несвойственного ему альтруизма.
Сестра тронула его за плечо:
- Мне не нравится твой вид, Мартин. По-моему, ты сильно сдал. Почему бы тебе не уехать? Говорят, в высокогорных отелях и теперь можно отлично отдохнуть.
Она снова отошла к большому окну, выходившему на залив. За окнами быстро темнело. Вдоль насыпи у железной дороги лежал грязный снег. Она резко обернулась.
- А знаешь ли ты, что у Вилфреда в Париже сын?
У него перехватило дыхание. Он представил себе младенца с темными кудрями.
- Ему восемнадцать лет. Он работал в театре, кажется, писал декорации. Немцы бросили его в тюрьму, но он бежал. Думают, что он в маки.
Мартин Мёллер почувствовал себя в западне. Здесь его потчевали убедительными сомнениями и неожиданными вестями. Его обвинениями не интересовались. Угощали странными фактами. Он спросил:
- А фамилия у него чья?
- Он носит фамилию матери. Она француженка. Кстати, зовут его Рене.
Будто по волшебству, из шкатулки появилась фотография. Мартин увидел высокого подростка лет пятнадцати-шестнадцати. Он был в чем-то вроде комбинезона и стоял, прислонившись к мачте яхты, он обладал тем небрежным изяществом, которое - все хорошо это помнили - было свойственно Вилфреду в бытность его подростком. Черты его лица, безупречно правильные, поражали неправдоподобной красотой, но взгляд был какой-то бескрылый.
- Под сенью молочного леса (сборник рассказов) - Дилан Томас - Проза
- Трое в снегу - Эрих Кестнер - Проза
- Маэстро - Юлия Александровна Волкодав - Проза
- Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов - Поэзия / Проза / Публицистика
- Любовь по-французски - Коллектив авторов - Проза
- Стриженый волк - О. Генри - Проза
- Карантин - Мария Романушко - Проза
- Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики (сборник) - Андре Жид - Проза
- За рулем - Р. Монтгомери - Проза
- Садоводы из 'Апгрейда' - Анастасия Стеклова - Рассказы / Научная Фантастика / Проза / Русская классическая проза