Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брат посидел, подумал и предлагает Самаеву:
- Слышь, Колян, а давай я заместо тебя к Ольге твоей пойду. Трахну ее. Она и не отличит, что это не ты.
Самаев говорит:
- Ты в натуре совсем оборзел?
А брат его говорит:
- Чего это я оборзел?
А Самаев помолчал и говорит брату:
- У меня волоса почти нету, а у тебя - вон.
- Отрежем, - брат сразу и ножницы нашел. - На, - говорит, - режь.
Ну, Самаев это мог, еще в армии приходилось ему. Накрыл он брата газетой, на табуретку посадил и обстриг его ножницами под "Первый день на воле". Обстриг, а сам все равно говорит:
- Не, Толян, ну ты в натуре серьезно?
- Отвечаю, - брат говорит и руками волосы с себя стряхивает - с лица, с головы, с колен. Потом он с Самаева шмотки снял, оделся в них.
- Давай, - говорит, - ключ, я к Ольге поехал. - А ты, - сказал, - сиди тут. Жди меня, и я вернусь.
И Самаев один остался. Лег на лежанку братову и лежит. И говорит себе:
- Надо домой ехать. Я ж не пьяный.
А потом думает:
- Приеду, Ольга уже дома будет. И Толян там, с ней. Что я скажу? - ну, и не поехал он. Остался лежать. И лежал, пока брат не вернулся. А он вернулся, говорит:
- Вставай. Вставай, - говорит, - слышь?
Самаев встал, а брат говорит:
- Ты только это, не психуй. Ладно?
- Что там? - Самаев спрашивает.
- Но ты не психуй.
- Я не психую, - Самаев говорит, - рассказывай.
- Ладно, - брат говорит. - Вот. Ну, приехал я. Ехал, бля, долго. Транспорт, собака, не ходит, совсем обнаглели. Да. Ну, приехал, Ольги еще нету. Ну, я разделся, свет потушил и - в люлю. Приходит Ольга. "Коля, говорит, - ты спишь?" Я молчу. Ну, она там, в коридоре, разделась, на кухне чего-то повозилась, а я лежу. Вот. Ну, подходит она. Ольга. А свет не включает, чтоб меня, ну, в смысле тебя, не разбудить, и ложится. А кровать пружиной заскрипела. Ну, я вроде бы от скрипа этого просыпаюсь. Ну, и все как надо. Все класс. А потом заснули мы. И она заснула, и я заснул. Да. Ну, сплю я, а меня как затрясет. Просыпаюсь - Ольга. "Ах ты, гад, - говорит, где, - говорит, - Коля мой?" Узнала, понял? Что я - это не ты. Я говорю, что живой твой Коля, чего ты, говорю. А она: "Где Коля?" - и все. Я говорю: "Дома у меня спит", - а она: "Ах вы ж, - говорит, - падлюки. Я с ним пять лет не развелась, а вы? Гады вы все", - говорит, и к окну подошла, и - вниз с окна. Дура. Я ничего и не успел. Слышь? Спустился, она лежит. Дышит. Я по автомату позвонил, "Скорую помощь" вызвал. Ее и забрали. Я из-за угла видал.
- Куда отвезли? - Самаев спрашивает.
- Ну, куда-куда. Я не знаю - куда. В больницу, наверно, отвезли. Куда.
Дослушал Самаев брата и пошел. Ни до свидания, ничего не сказал. На улицу вышел - рано совсем, темно. И транспорта никакого нету. Идет Самаев, когда видит, навстречу фары: две внизу, две сверху. Самаев на дорогу вышел и стоит. Машина подъехала - "Скорая помощь". Шофер с монтировкой из кабины вылез, а Самаев у него спрашивает:
- Друг, спрашивает, - куда отвозят, если с третьего этажа человек падает?
- Кто это, - шофер говорит, - с третьего этажа упал? Ты?
- Жена моя, - Самаев говорит. - Отвезли ее, а куда, я не знаю. Меня дома не было.
- Травмы - это в шестую, - шофер говорит. - Они сегодня ургентные.
- Спасибо, друг, - Самаев говорит. - Ты извини.
Пришел Самаев в шестую больницу, это уже светать стало, нашел приемное отделение, там: "Да, - говорят, - поступила такая. Перелом обеих ног". Самаев хотел к ней в палату пройти, а его не пустили, сказали:
- Передачи с одиннадцати принимаем и с семнадцати. А внутрь нельзя. Карантин.
Самаев стал говорить, что ему пройти надо обязательно, что он муж, но его все равно не пустили. Тогда он отступился и в ментовку решил ехать. На остановке стоял, стоял, плюнул и пешком снова пошел, так и не дождался ничего. А в райотделе дежурит лейтенантик. Самаев говорит ему:
- Я человека покалечил.
- Какого? - лейтенантик спрашивает.
- Самаеву Ольгу Степановну. Супругу свою, - Самаев говорит.
Лейтенантик бумагу Самаеву дал и ручку.
- Пиши, - говорит, - все, как было.
Самаев написал, что жену свою покалечил, Самаеву Ольгу Степановну, а лейтенантик говорит:
- Идите, Самаев, разберемся.
- Чего разбираться? - Самаев говорит.
А лейтенантик выпроваживать его стал. А Самаев не идет. Тогда он, лейтенантик то есть, вызвал сержанта, и они вдвоем Самаева из отделения вывели. А Самаев со злости схватил каменюку - и по окнам. После этого, конечно, его закрыли в КПЗ. Комната у них там есть такая. Не камера, как в тюряге, а комната. Простая. Только дверь железом обита и решетка на окне.
Сел в этой комнате Самаев на пол и сидит. День просидел. И ночь. Потом вызвали его в кабинет на второй этаж, а там мужик за столом жирный и без формы. Самаев стал перед ним, мужик говорит:
- Пятнадцать суток тебе. И скажи спасибо, что мало.
- Спасибо, - Самаев говорит. - А только я человека покалечил. Какие ж пятнадцать суток?
- Иди, - мужик говорит ему. - Никого ты не калечил. Мы с твоей женой говорили и выяснили.
- А в больнице ж карантин, - Самаев говорит. - Как же вас пустили?
- Нас пустили, - мужик ему отвечает, - а ты с сержантом пойдешь. Все.
Сержант Самаева во двор вывел и говорит:
- Сегодня, - говорит, - все уже на работу ушли, так ты стекло вставишь, которое выбил. А завтра с утречка пойдешь дорогу ремонтировать, со всеми. А то дороги в городе - ни в задницу, поэтому и с транспортом такая проблема, понял? А сегодня стекло будешь вставлять.
Дал сержант Самаеву кусок стекла и стеклорез, гвоздей восемь штук дал и молоток. Самаев молоток взял и говорит:
- Я человека калекой сделал, может, на всю жизнь, супругу свою, Ольгу Степановну, а вы, менты поганые, на пятнадцать суток меня хотите?
Сержант, конечно, на Самаева обиделся за такие несправедливые слова тем более он при исполнении - и кобуру взялся расстегивать, попугать чтоб Самаева. Но не получилось у него ее расстегнуть. Не успел он. Потому что у Самаева же в руке молоток был. Причем в левой руке. А он, Самаев, как раз левша. 1990
КРАСН?Й ТЕЛЕФОН
Мне поставили телефон. С семнадцатого года в очереди был первым - и дождался. Симпатичный такой телефон, красный. Шестьдесят четыре рубля, не считая ста за то, что поставили. И звонок у него не звонок, а свисток - как у милиции. Правда, сам я его не слышал, но так говорят знающие люди. А не слышал я звонка, то есть свистка, потому что, как же я мог его слышать, раз мне никто не звонил? Конечно, никак.
Сам я звонил себе из автомата, но меня в это время дома не было, потому что я из автомата как раз в это самое время себе звонил. И звонка, то есть свистка, слышать никак не мог. Даже, если он был. Но я не знаю, был он или его не было. Откуда мне знать?
А кроме меня, мне никто не звонил. Как мне кто-нибудь мог звонить, если номер мой никому неизвестен? Его же в телефонной книге нет. Книга же старая, а телефон новый, красный. Теперь надо выхода новой книги ждать. И знающие люди говорят, что ждать надо долго. Потому что бумаги нет и не предвидится, и не покупать же ее у капиталистов из-за моего идиотского телефона со свистком. Тем более что они, капиталисты, бумагу продать могут, но только за деньги. А за рубли не могут. То есть могут, но нам назло не хотят принципиально. А без книги, кто же додумается мне позвонить?
Жена могла бы додуматься, но ее нет. Вернее, она есть, но не у меня. Раньше, давно, когда я только в очередь становился, была у меня, а сейчас, когда очередь подошла - не у меня.
И это понятно. Мне ж надо было что-нибудь одно выбирать - или с женой жить, или в очереди стоять, потому что столько лет первым и там, и там - на два фронта - выдержать никто бы не мог. Я свой выбор сделал еще тогда. А если б не сделал, я б и становиться никуда не стал. Жена - сегодня есть, завтра нет, а очередь - это на всю жизнь. А если не на всю - как у меня, так потом умирать, и то приятно.
Конечно, жалко, что никто не звонит. Уж друзья-то юности позвонить могли бы. Они бы и позвонили. В юности. Но кто же виноват, что в юности у меня телефона не было? Откуда ему было в юности взяться? Я тогда и в очереди еще не стоял, и не мечтал даже. То есть мечтал, но не о том - молодой был, глупый. Так что неоткуда было телефону взяться, тем более такому - красному со свистком, за шестьдесят четыре рубля.
А что друзья не звонят, так это ж само собой разумеется. Как им звонить, если они все умерли, а телефон не работает? Его монтер поставил - и все. Сказал, что работает. А ушел - он поработал, поработал и перестал. Может, потому что все равно никто не звонит, а может, еще почему-нибудь.
Я хотел позвонить, мастера вызвать, чтоб починил телефон, но не вызвал. Как его вызовешь, когда телефон не работает? Никак не вызовешь. Можно бы от соседа вызвать, так у него телефона отродясь не было. А теперь и соседа нет. Дом-то наш новой властью под полный капитальный ремонт назначен, вот и выехал сосед. Да оно, наверно, и к лучшему.
И что телефон не работает - тоже к лучшему. А то ведь звонили бы все, кому не лень - беспокоили. Для того ли я с семнадцатого года первым был! Нет, конечно.
- Полное собрание сочинений. Том 8. Педагогические статьи 1860–1863 гг. Прогресс и определение образования - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Мне хочется сказать… - Жизнь Прекрасна - Поэзия / Русская классическая проза
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Сборник рассказов - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Мертвые боги (Тосканская легенда) - Александр Амфитеатров - Русская классическая проза
- Избранные проявления мужского эгоизма. Сборник рассказов - Марат Абдуллаев - Русская классическая проза
- Мы отрываемся от земли - Марианна Борисовна Ионова - Русская классическая проза
- Маскарад - Николай Павлов - Русская классическая проза