Дуглас покачал головой: «Ничего вы не добьетесь тем, что будете убивать рабовладельцев. Весь юг не убьешь».
-Если понадобится, - спокойно ответил Джон Браун, выбивая трубку, - мы вырежем всех белых от Виргинии до Флориды. Фредерик. Разорим юг, и заселим его свободными людьми. Отсюда, с севера. Ради уничтожения рабства мы ни перед чем не остановимся.
Тед шел по деревенской дороге, затягиваясь папиросой: «Мисс Голденберг. Тетя Батшева ей сказала, что я не еврей. Больше ничего, наверняка. Горовицы никогда не говорят, что мы цветные. По нам этого не видно, а у дяди Натана половина деловых партнеров с юга, рабовладельцы. Если бы они знали, с кем едят за одним столом...»
Тед до сих пор помнил, как три года назад они с отцом стояли на перроне вокзала в Нью-Йорке, ожидая поезда на север. Неподалеку он заметил хорошенькую девушку, лет шестнадцати, с родителями. Она все искоса посматривала на Теда, краснея, накручивая на палец белокурый локон.
Подошел поезд. Девушка, увидев надпись «Для цветных», на вагоне, куда садились Тед с отцом, брезгливо отвернулась.
Тед быстро дошел до нужной ему фермы, в двух милях на восток от Ньюпорта. Постучав в простую дверь, он улыбнулся хозяину. «Здравствуйте, - сказал Тед, - я Сержант. Вас должны были известить».
Пожилой мужчина, белый, погладил седоватую бороду. Пропустив Теда в скромно обставленную гостиную, без распятия, с Библией и книгами Джорджа Фокса на столе, квакер извинился: «Не обессудьте, Сержант, придется в подпол спуститься. У нас хоть и безопасно, но, все равно, осторожность не помешает». Внизу, при свете свечей, Тед увидел еще пятерых мужчин. Трое были белыми, двое неграми.
Они обменялись рукопожатиями. Тед, вытащив конверт, передал его хозяину фермы: «Лично вам, господа, из Спрингфилда, от мистера Джона Брауна. Пришло время действовать». Хозяин фермы только усмехнулся. Подозвав Теда, квакер ловко открыл тайник в половицах. Там были сложены ружья и пистолеты.
-Очень хорошо, - протянул Тед. «Вам, должно быть, прислали список, из Провиденса».
Хозяин кивнул: «На той неделе. Как вы понимаете, я сам таким заниматься не могу, - он развел руками, - это против наших принципов...»
Тед оглядел собравшихся: «Господа, если здесь есть еще квакеры, мы, конечно, освобождаем вас от участия, - он поискал слово, - в акции. Мы уважаем ваши взгляды».
Все молчали.
-Вот и славно, - широко улыбнулся Тед.
-Дайте-ка мне список, - попросил он квакера. Юноша пробежал глазами бумагу: «Этот. Пишет колонки в газетах, поддерживающих рабство, водит дружбу с южанами..., Начнем с него, а потом пойдем дальше, - Тед помолчал, - по алфавиту. И запомните, - добавил он, - не надо излишнего риска. Первое мероприятие мы проведем вместе. Потом каждый будет ответственен за свой участок работы».
Квакер развернул записку от Брауна: «Братья! Не останавливайтесь ни перед чем, не жалейте ничего и никого. Америка должна сбросить позорные оковы рабства и возродиться к новой жизни, в дыме пожаров и крови угнетателей».
-Аминь, - сказал кто-то. Хозяин фермы, поднеся бумагу к огню свечи, подождал, пока она сгорит: «И да поможет нам Бог».
-Через две недели, - Тед попрощался с мужчинами, - встречаемся в Провиденсе. Мистер Келлог пожалеет о своем бойком пере. Мы его заставим, как бы это сказать, проглотить собственные слова.
Юноша вышел в прохладную, мартовскую ночь. Весело насвистывая, Тед направился обратно к особняку Горовицей.
Когда Тед ушел, судья запер дверь библиотеки и кивнул: «Дэвид». Племянник подвинул к себе неприметную, картонную папку: «Я не могу открыто проявлять свой интерес к внутренним делам Российской империи. Тем более, все мы знаем, - он посмотрел на старшего Фримена, - что в посольстве императора Николая, лежит распоряжение об отказе в визах нам всем, даже, - Дэвид усмехнулся, - дяде Натану».
Эстер Горовиц сразу сказала: «Милые мои, от нас никакой помощи не дождешься. Евреев там дальше черты оседлости не выпускают. Натану просто не дадут разрешения приехать в Санкт-Петербург, будь он хоть трижды американец и государственный чиновник. Вы не помните, когда в Европе были такие времена, а я помню. Мой покойный брат налог штатгальтеру платил, за то, что нам разрешали в синагогу ходить, - она затянулась сигаркой: «Судаковы, конечно, постараются что-то узнать, на Святой Земле. Через Ханеле, может, она слышала...»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
-Что можно слышать, сидя на мельнице в польской глуши, - недовольно пробормотал Тедди. Он вспомнил высокую, красивую, черноволосую девочку, со странными, мутными, серыми глазами. Тогда, в Париже, Ханеле все смотрела на него, а потом улыбнулась: «Ты хороший. Очень хороший. Как будто светишься».
-Ладно, - сейчас заметил Тедди, - давай, что у нас есть.
-Ничего у нас нет, - горько ответил Дэвид. «Не буду же я напрямую спрашивать у посла Российской Империи, господина Бодиско: «Где Воронцовы-Вельяминовы, ваше превосходительство?»
Нат закурил. Протянув ноги к огню, адвокат взял карандаш: «Кое-что мы все-таки знаем. Еще с тех времен, когда Мартин и Бенедикт покойный добрались до этой самой Сибири»
-Мой брат младший там левую руку оставил, - мрачно сказал Тедди, - еще хорошо, что не голову. Если бы не матушка, они бы там все погибли. Мама их оттуда вывезла. Протащила через весь Китай до Кантона. Останки было опасно забирать. Они там и лежат, Юджиния и ее муж. А где дядя Теодор и тетя Тео, где дети, один Бог ведает.
-Двое детей, - Нат покусал карандаш. «Мальчики, оба. Она второго родила, преждевременно, и умерла. Может, и второй умер? - он посмотрел на мужчин.
-Матушка нашла записи, - Тедди курил, глядя на огонь в камине. «Федором его крестили, а восприемником был нищий какой-то, Федор Кузьмич. Местные сказали, что старшего мальчика после смерти родителей забрал курьер, в военной форме, а младший исчез».
-Как исчез? - удивился Нат.
Тедди выхватил с полки большой атлас мира, и стал яростно переворачивать страницы: «Смотри. Вот Российская Империя. Отсюда, - он ткнул пальцем в Тихий Океан, - и до Варшавы. От Полярного Круга до пустыни. А теперь расскажи мне, Натаниэль, как ты собираешься искать в ней две могилы и двух детей, которые вряд ли помнят кто они такие?»
-Старшему сыну пять лет, было, - вздохнул Дэвид, - он помнит. Наверное. Но, в любом случае, - племянник взглянул на Тедди, - тетя Марта и дядя Питер не умрут, пока не найдут хоть кого-то. В этом я уверен.
-Дяде Питеру четыре года до ста лет осталось, - заметил Нат.
-Тете Эстер тоже, - Тедди разлил остатки виски, - а она сегодня весь день на ногах провела, как вы сами видели. Эти люди нам не чета.
Они выпили. Дэвид, поднялся: «Ладно, поработали мы сегодня отлично. Пойду, посмотрю, как мальчишки, и еще у себя посижу, с документами».
Наверху было тихо. Он заглянул в спальню и улыбнулся. Сыновья спокойно сопели, на столе были разбросаны учебники и тетради. Дэвид подумал: «Мне четырнадцать было, когда папа умер. Майкла ровесник. Господи, как мне дядю Тедди и тетю Мораг покойную благодарить, что не бросили меня. Взяли к себе, как сына своего вырастили. Надо будет потом мальчишек в Лондон повезти. Пусть с европейской родней познакомятся. Детям Бенедикта и Антонии восемнадцать, как время летит. И Марта будет там, при прабабушке, - он осторожно закрыл дверь и пошел к себе.
Мэтью тихонько выдохнул. Он лежал, закинув руки за голову, боясь даже пошевелиться. Старший брат спал чутко. Мальчик видел перед собой ее. Она вся была, как будто вылеплена из крема- карамели. Они с братом покупали десерт во французской кондитерской лавке, в Вашингтоне, по дороге из школы домой. Она была маленькая, ладная, с черными, горячими глазами и темно-красными, пухлыми губами.
-Бет, - шепнул Мэтью, и все-таки не выдержал, встал с постели. Он двигался неслышно, будто кошка. Пройдя в умывальную, прислонившись спиной к двери, мальчик опустил руку вниз.
