Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и с душами. Дело не только в том, что «таких больше нет». Я — другой. Не тот перепуганный одинокий человечек, громоздящий одну несуразность на другую — лишь бы выжить. Ничего вокруг не понимающий, всего боящийся… Я нынче уже просто не смогу принять, настолько открыться, подпустить к себе «такую же». «Отозваться» так — не смогу. Даже если уникально повезёт и «такая же» снова появится возле меня. Нужно прожить годы, пройти цепь ситуаций, нужно расти вместе… Мы оба выросли. А теперь она умерла. И я не смогу повторить свой… «рост» заново с другой.
Первое, самое страшное слово, перед «никогда» — «поздно».
«Ты от меня не можешь ускользнуть. Со мной ты будешь до последних дней. С любовью связан жизненный мой путь, И кончиться он должен вместе с ней».
Эх, Вильям… Если моё — осталось только во мне, то… то я теперь — свободен. Свободен в выборе места и времени. Своего конца.
Мда… Способность находить позитив в каждой куче дерьма, в которую я вляпываюсь — неотъемлемая часть моего организма.
Тошненько-то как…
* * *Через день, похоронив умерших, переформировав отряды, отправив вверх по Оке и Волге несколько лодеек с ранеными, пленными и барахлом, русское войско погрузилось в свои… плавсредства и здоровенным караваном в две сотни «вымпелов», вывалилось в Волгу. Нам никто не препятствовал: басурманы — убежали, поганые — попрятались.
Перед уходом была некоторая суета: искали пропавшего спальника тверского князя. И к нам приходили расспрашивали. Но — увы. Никто нечего… А вернувшийся под утро Ноготок — спал в лодке. Он пересказал мне… существенные подробности. Резан был прав: Володша — настоящий русский князь. За ущерб своей чести готов убивать невиновных и непричастных. «Чести» — в его княжеском понимании.
Спальника так и не нашли. Да и тяжко его в Волге найти: тут и в двадцать саженей глубины места есть.
Смерть Любавы привела меня в состояние ступора. Вроде бы и солнце светит, и река плещет, а всё… не то, чтобы противно… как-то… бессмысленно. Безвкусно, неинтересно… Как сквозь вату… Я ходил и грёб, ел и спал, даже — ходил в бой. Но… скучно всё это. Серо, плоско…
Люди мои пытались меня как-то расшевелить: шутки всякие смешные шутили — улыбался вежливо. Приставали с расспросами — по хозяйству, по оружию и вообще… Посылал к Ивашке. Тот только тяжело вздыхал. Ближники помалкивали и заботились как о больном: то воды принесут, хоть и не просил, то попону постелют, чтобы на земле не сидел. Я понимал, что мне нужно испытывать чувство благодарности. Но чувств никаких у меня… Вообще — никаких.
Как-то среди ночи обнаружил у себя в штанах Цыбу. Забралась под армяк, которым я укрывался, мнёт мне член. Потом пояс расстегнула. Ладошка горяченькая, сама — холодненькая, намытая. На ухо шепчет:
— Господин… не гони меня, только дозволь — я всё сама сделаю…
Сперва хотел обругать: как-то… вроде — «измена светлой памяти». Потом… молодое мужское тело на ласку отзывчиво. У меня сразу… как у волка на морозе. Раздражает. «Стояние отвлекает от состояния»… От состояния вселенской тоски. Охота ей — пусть трудится.
Она — и оседлала, и отскакала. После, горячая, вспотевшая, упала мне на грудь, зашептала в ухо:
— Ой, как сладко-то! Ой как по тебе соскучилась! Хорошо ли тебе, господин владетель мой?
— Хорошо. Спать иди.
Вот ведь: вроде и не замечает ничего вокруг, постоянно — взгляд туманный, вид… будто вовсе не тут. А, оказывается — соскучилась. А я ей и слова доброго… Кажется, обиделась, кажется, потом даже и всплакнула под своим тулупом. А чего она ждала? Я ей никаких обещаний не давал. Перепихнулись к взаимному удовольствию — и ладно. Чисто оздоровительная процедура. Скучно всё это…
Такие… скачки посреди походного лагеря у костра — мимо окружающих не проходят. Ивашко, явно, у неё спрашивал. И — загрустил: обычно-то из моей постели бабы не со слезами выбирались. А на следующую ночь один из молодых к ней полез. Раз одному даёт — значит… Выл он негромко, но долго. А по утру старался держаться от Цыбы подальше. И вздрагивал, когда мимо ковыляла Мара. Эта тоже… пообещала. Что именно — точно не знаю, но ребятки даже смотреть в ту сторону не рискуют.
Один Лазарь… Этот взволнованно-ищущий взгляд при появлении Цыбы, эта мгновенная смена окраски на лице, этот тяжкий вздох, когда она мимо… А ведь он ещё не встаёт! Но женить парня надо срочно. О-хо-хо, молодо-зелено…
Кроме своих — достаточно деликатных ближников, и молодёжи, в которую эту деликатность вбивали матерным шёпотом с жестокой жестикуляцией по болевым точкам, вокруг было ещё пара-тройка тысяч русского войска.
Я уже объяснял: армейский поход, с точки зрения рядового бойца — скучное занятие. Начальство как-то суетится, чего-то думает-планирует, а ты… гребёшь. Местность вокруг меняется, но люди вокруг тебя — всё прежние. Все байки — рассказаны, все песни — перепеты. Поэтому есть масса желающих почесать языком. Хоть бы обо что. Тема для сплетен, как всегда, местная «светская хроника». Кто, где, когда… Кому, чего и сколько… раз.
Я стал уже довольно известной персоной в этой армии, и, естественно, объектом для перемывания косточек.
История с убийством Любавы не могла быть сохранена в тайне, народ в войске шушукался, пари заключал. Потом, видя, что я никаких действий не предпринимаю, начали говорить громче.
Сперва сочувственно:
— Да уж, этот Володша… этакий мерзопакостник… хоть и князь, а такая скотина…
Потом разговоры пошли уже подталкивающие:
— И как его господь терпит? Неужто не найдётся добра молодца, чтоб унял гада?
Я помалкивал, делал вид, что не слышу. А и только ли вид? Доходили всякие… шепотки, но как-то… всё мимо. Вода плещет, дубрава шумит, мужики болтают… всё — тошненько.
Как-то, по какому-то пустяковому делу, к нашему костру на очередной ночной стоянке подошёл Маноха. Послушал, посмотрел. Уходя, позвал меня с собой. Темновато, де, ему. Едва отошли на десяток шагов, сказал:
— Не вздумай мстить Володше. Он — князь русский, Рюрикович.
Пристально по-разглядывал меня. Хмыкнул и выразительно процитировал «Изборник»:
— «Князя бойся всей силой своею, ибо страх перед ним — не пагуба для души, лишь вернее научишься Бога от того бояться».
Умный мужик, а дурак: мне учиться Бога бояться — вредно. И мне, и Богу.
Раввины говорят: «Бог — всевластен. Над всем в мире. Кроме страха человека перед ним». Если я ещё и свой «страх» Ему во власть отдам… «Боливар не снесёт двоих».
Маноха убедился, что я его слышу, вздохнул и уточнил:
— Катай… голову оторвёт. Овхо.
— От себя говоришь или…?
Маноха внимательно поглядел мне в лицо, потом кивнул на зиппу у меня в руках:
— Занятная вещица. Откуда?
— Ты не ответил.
Он взял зажигалку в руки, покрутил, пару раз пощёлкал, откидывая и закрывая крышку.
— В подземельях моих — очень даже…
И, убрав к себе в кошель на поясе, чуть ссутулившись, потопал в сторону княжеского шатра. Следом прошмыгнули тени двух… охранников? Подручных?
Даже вызывающее хамство доверенного палача Боголюбского не вызвало во мне сильных эмоций. Так, несколько кривую усмешку. Ну вот, какой-то абориген не только об меня ноги вытирает, но и вещи мои забирает. А мне как-то… пофиг.
«Я — не Федя, я — Вася».
Можно раздать имение своё и побрести паломником по Руси. Хотя… зачем? — Проще — лечь и умереть. Забот меньше, суеты, звуков. Как точна последняя реплика Гамлета: «Дальше — тишина»! Избавление от всего этого. От дергающего, царапающего, липнущего, требующего внимания… от мира дольнего.
«Тишины хочу, тишины Нервы, что ли, обожжены».
Тишины, покоя… Свободы от «липкой паутины мира». Которая куда-то вечно тянет, куда-то не пускает, постоянно дёргает… Надоело… Устал. Покоя…
«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…»
О-ох… Только… Как бы это по-мягче… Да так же! По Пушкину:
«На свете счастья нет, но есть покой и воля».
Для меня понятие «воля» ассоциируется с деянием. С целенаправленным, тяжёлым, на грани возможного… действием.
«Принцип максимального мазохизма» я сформулировал ещё в своей первой молодости: наибольшую пользу приносит то действие, которое выглядит, в своём начале, наиболее неприятным, наиболее нежелательным. Для исполнения которого приходится более всего себя напрягать.
Потом-то оказывается, что именно такое действие и даёт новые возможности, открывает новые пути, но в начале… «душа не принимает». В первой жизни мне пришлось проверить это неоднократно.
Получается, что если я мечтаю о покое, то следует проявлять волю. А для этого — выбрать деяние, самое… против души. А чего мне сейчас более всего не хочется? — Разговаривать, общаться… видеть, слышать, чувствовать… Жить.
- Я из Железной бригады - Мишин Виктор Сергеевич - Альтернативная история
- Подлецы и герои - Александр Афанасьев - Альтернативная история
- За Русь святую! - Николай Андреев - Альтернативная история
- За Русь святую! - Николай Андреев - Альтернативная история
- Страна городов - Дмитрий Щёкин - Альтернативная история
- Удар змеи - Александр Прозоров - Альтернативная история
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал - Вук Задунайский - Альтернативная история
- Победителей судят потомки - Марик Лернер - Альтернативная история
- Ардан. Воины Восьми Королевств - Талех Аббасов - Альтернативная история