Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это корабль нового типа. Раньше мне доводилось бывать на судне типа «Шторм». Отличный сторожевик! Водоизмещение пятьсот шестьдесят тони, скорость двадцать четыре узла, — неторопливо, ровным голосом говорил мичман. — Две стомиллиметровые пушки, четыре зенитки-сорокапятки, трехтрубный торпедный аппарат… Мины, глубинные бомбы, трал… Это, — он опять вытянул руку, — новый корабль… Как бы я хотел плавать на нём!.. — Последние слова были сказаны с горечью.
Валька, рассмотрев как следует сторожевик, возвратил ему бинокль и сказал не совсем уверенно, хотя и довольно бодро:
— Еще будете плавать, дядя Боря.
Мичман покачал головой.
— Нет, теперь уж не возьмут. Куда же инвалиду на корабль? — Он надел кожушки на окуляры бинокля.
Валька спросил:
— Теперь вам легче? Голова прошла?
— Легче, — ответил Хилков. — Морской воздух, он лечит… И голова не болит, и тревога прошла, как увидел корабль…
Когда возвращались домой, вещевой мешок мичман нёс в руке, спрятав в него бинокль.
Над городом вовсю сияло жаркое летнее солнце. По набережной шли здоровые, сильные, загорелые люди, и было весело и спокойно. Спокойно от того, что день был мирный и такие же мирные дни будут после него.
1975 г.
ПО СОЛНЫШКУ
Она нажала кнопку звонка, и дверь отворили. В глазах дочери — изумление, радость и тревога.
— Ой, мама! — воскликнула Дуся. — Входи, входи. Давай твои корзины, я помогу.
И уже в новой, двухкомнатной, по-стандартному уютной квартире с балконом, газовой плитой и ванной, с ковром на стене и полированной, тщательно оберегаемой мебелью дочь не переставала удивляться:
— Ой, мама, мама! Как же так? Ни письма, ни телеграммы, ни одного намёка на приезд — и вот, пожалуйста. Одна с такими-то здоровенными корзинищами с вокзала тащилась! Неужто бы я не встретила родную-то маманю, кабы знала! Да сядь, устала ведь.
— Ничего. Я ко всему привычная, — ответила мать, осторожно садясь на мягкое сооружение, именуемое по-городскому диван-кроватью. — Я ведь знаю дорогу-то. С вокзала на метро, а от него — рукой подать.
Мать сняла с плеч пёстрый платочек, пригладила волосы у висков, провела по лицу ладонями, как бы снимая этим жестом усталость, и посмотрела на дочь пристально и улыбчиво, ища перемен в ее внешности. Но дочь мало изменилась, разве только лицо больше округлилось, стало даже пухловатым, да на шее появились складки. Да волосы цвета овсяной соломы не так густятся, как прежде. Подумала: «Изведёт этой химией все волосёнки. Облысеет начисто!»
Дуся поставила на кухне на газовую плиту чайник, взбила по-быстрому перед трюмо волосы, свалявшиеся с ночи, прошлась по ним гребнем.
— Чего же вы, маманя, в Москву решили приехать? Соскучились по внуку? Гриша-а-а! — позвала. — Иди сюда! Бабушка приехала.
Из спальни вышел мужичок лет шести от роду. На одной ноге — чулок гармошкой, на другой и вовсе нет, не успел надеть. На одевание чулок он тратил не меньше десяти минут. Сразу кинулся к гостье:
— Ба-а-абушка! Чего привезла?
Мать погладила внука по русой головёнке, взяла за руку и повела к плетёным из тальника корзинам.
— Тут чего? — внук коснулся пальцем корзины.
— Яблоки.
— А тут? — внук показал на другую корзину.
— Да яблоки же! А тут цветы. Ромашки.
Ромашки были в целлофановом мешочке. Стебли их обернуты влажной марлей. И в мешочке было на донышке немного воды. Внука цветы, видимо, не интересовали. Он протянул:
— И тут яблоки, и тут? Хорошо-о-о!
Мать тем временем сняла с корзины холстинку.
— Кушай, Гришуня, сколько хочешь. У нас не купленные. Вот боровинка, а это — антоновка. Тут — белый налив. — Она выбрала отменное, крупное, спелое, словно бы светящееся изнутри яблоко, обтерла его изнанкой холстинки и подала внуку.
Дочь озабоченно заметила:
— Помыть бы надо.
— Свои-то яблоки мыть? — удивилась мать. Но всё же согласилась: — Помой, пожалуй. У нас в саду чисто, как в горнице, да в дороге грязи наберёшься. А зять где?
— Он сегодня работает, а я выходная, — ответила дочь, посадив Гришу за стол перед тарелкой с яблоками. И сама съела одно и задумалась.
Запах спелых яблок наполнил жильё, вытеснив все другие запахи — духов, газовой плиты, чего-то жареного. Казалось, сюда, в московскую квартиру, мать привезла поклон от всех садов средней России — рязанских, липецких, елецких, воронежских, тамбовских… Под яблоневый аромат дочь вспомнила дом в деревне Пушкари, что затерялась в просторах полей в верховьях Тихого Дона, и сад, и яблони в весеннем цвету. Словно невесты в день свадьбы — свежие, бело-розовые, готовые плодоносить в близком будущем. Вспомнила и отца, который вернулся с войны без ноги, вечерами всегда сидел на крылечке, курил трубку и покрикивал то на кур, то на Шарика, то на нее, Дусю, которая девчонкой была озорновата, не хуже мальчишек лазила на деревья и на заборы.
И мать… Она каждое утро подавала ей в постель кружку парного молока, говоря: «Пей. Здоровья прибавит».
И старшего брата Ваню вспомнила, который после школы в сорок третьем ушел на фронт и до сих пор числится «без вести пропавшим».
После чая мать куда-то засобиралась. Из узелка достала почти новое, мало ношенное платье с неяркой расцветкой — мелкие розовые лепестки по черному полю. Попросила утюг, выгладила платье, надела. В нем сразу стала нарядной, помолодела.
— Схожу в город, — сказала мать Дусе. — Надо мне сходить.
Дочь пожалела, что детский садик в воскресенье закрыт, Гришку без присмотра не оставишь, да надо и обед варить. Мать не обиделась:
— Одна схожу. Не заблужусь, — она посмотрелась в зеркало. Широкое, свободное платье сидело на рослой полной фигуре матери опрятно и красиво. В нем она стала вроде бы представительней. Она взяла авоську, положила в нее старинный кожаный кошелёк, надела платок и сказала торжественно:
— Может, я до обеда не успею обернуться, так вы без меня ешьте. Не ждите.
Дочь, немножко сконфуженная необычно праздничным и строгим видом матери, робко наказала:
— Ты, маманя, недолго. Я буду беспокоиться.
— Не беспокойся. Со мной ничего не случится, — сказала мать и вышла.
Ночью прошел дождик, смыл с тополиных листьев едкую городскую пыль, и они глянцевито поблескивали на солнце. В сквере неподалеку от дома, где жила Дуся, изумрудно зеленела подстриженная трава, как отава после сенокоса, успевшая подрасти. Асфальт улиц снова стал сухим и пыльным: солнце с него слизало всю влагу.
Мать приметила идущего ей навстречу пожилого представительного мужчину. Он был сухопар, высок, держался прямо. Седые волосы — бобриком, маленькие усики — как две мельхиорового цвета щеточки.
— Мил человек, можно вас на минутку? — спросила, она.
Мужчина остановился, стукнув тростью об асфальт, и с готовностью наклонил голову.
— Скажи ты мне, дорогой товарищ, самый центр Москвы, Красная площадь, в какой стороне? Я никак не соображу. Только верно укажи, не ошибись.
Мужчина кивнул и ответил, что он покажет станцию метро, тут поблизости, и в метро она быстренько домчит до Красной площади.
— Нет, нет, — мать застеснялась необычности своей просьбы. — Ты мне укажи направление. Рукой укажи. Если можешь. А не можешь, так я еще у кого-нибудь спрошу.
Мужчина пошевелил седыми бровями и поглядел на неё удивленно.
— Я пешком пойду. Туда я должна идти только пешком. Как у нас в деревне на Берёзовый угор ходят…
— Гм… далековато. В вашем-то возрасте. Часа полтора, а то и два потребуется.
— Время у меня с собой, торопиться некуда. Так скажешь ай нет?
— Скажу, — мужчина улыбнулся и больше не удивлялся. Он повернулся к солнцу, посмотрел налево, направо, подумал и, наконец, резко и уверенно вытянул руку. — Там!
Мать стала рядом, поглядела на его руку, на солнце. Оно стояло уже довольно высоко, чуть левее ладони мужчины.
— Спасибо, — сказала мать и поклонилась.
— По азимуту пойдете, как солдат?
— Нет, я пойду по солнышку. Как в лесу…
Мужчина неожиданно звонко, по-молодому рассмеялся:
— По-вашему Москва — лес дремучий? Ай да тётка! Ну, помогай вам бог. А направление верное, не сомневайтесь.
— Спасибо, — повторила она и, поглядывая на солнце, неторопливо пошла так, чтобы оно грело ей левое плечо.
Часа на три затерялась она в лабиринте московских улиц. Кратчайшим путем ей, конечно, идти не удалось: приходилось часто менять направление, приноравливаясь к расположению улиц, улочек, проспектов, переходов на пересечениях. Но она следила, чтобы солнце всё время было впереди — сначала против левого плеча, потом против «темечка», а после против правой щеки. Она учитывала, что и солнце движется в небе по своему пути, столь же необходимому, как и ее путь.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Седьмое лето - Евгений Пузыревский - Современная проза
- Давай поудим рыбу когда-нибудь - Григорий Бакланов - Современная проза
- Старик и ангел - Александр Кабаков - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Ричард Фаринья - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Петля и камень в зеленой траве - Аркадий Вайнер - Современная проза
- Атамановка ( Рассказы ) - Андрей Геласимов - Современная проза