Форма входа
Читем онлайн Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Первое десятилетие послереволюционной жизни ушло у С. И. Вавилова на становление как ученого, как личности. Е. В. Тарле пришлось потратить это время на перестройку всех своих устоявшихся представлений о роли ученого-историка в духовной жизни народа на совершенно новом ее этапе, и процесс этот был для него, пятидесятилетнего человека, совсем не простым. На этом трудном пути, именно в те годы, Тарле испытал и отступничество друзей, и предательство учеников…
Но пришли тридцатые годы. Тарле возвратился в Академию, не утратив веры в людей. Сближению с Сергеем Ивановичем Вавиловым помог случай. Тарле не был замкнут в своей науке, которой посвятил всю жизнь. Он всегда живо интересовался развитием других областей знаний, даже техники; бредил физикой и астрономией, и это заставляло его высоко ценить талантливую популяризацию.
Книга Сергея Ивановича Вавилова «Глаз и Солнце» поразила его до глубины души. Он восхищался ею, не расставался с ней, читал вслух дома и знакомым и очень сердился, если его радость не разделяли другие. Так, забежал он с этой книжкой к дочери В. Г. Короленко, а та, невнимательно выслушав его восторги, некстати поддакнула, заботливо пододвигая к нему какое-то печенье, изготовленное по новому рецепту. Тарле обиделся и убежал, а она после этого звонила его домашним и осторожно справлялась о его здоровье, говорила, что показался он ей «немного странным».
Свои впечатления (а Тарле умел искренне радоваться чужому таланту) он всегда стремился высказать автору восхитившего его произведения. Так начались те исключительно теплые взаимоотношения между двумя учеными, которые продолжались все военные и послевоенные годы. Была еще такая общая черта, роднившая их души, — любовь к Пушкину, любовь на всю жизнь.
Имя Сергея Ивановича Вавилова и все, что с ним было связано, стало дорогим в семье Тарле. Тарле любил рассказывать, как четко управлялся Сергей Иванович с материальной помощью, которую он оказывал очень многим, — те, кому следовало помочь, были у него расписаны по личным поступлениям — академическому, депутатскому и другим, причем некоторые поступления полностью расходовались на эти цели.
Мне довелось видеть Сергея Ивановича лишь однажды. В начале августа 1950 года мы приехали с Евгением Викторовичем из Ленинграда, который он, уже давно тесно связанный с Москвой, с МГУ и МИМО, Институтом истории АН СССР, продолжал, как и в годы молодости, считать своим родным домом. Но было лето, и академический дачный поселок Мозжинка под Звенигородом стал для Евгения Викторовича, всю жизнь не признававшего дач, дачников и дачной жизни, необходимым, — слишком тяжелы были для него, семидесятипятилетнего, последствия недавних операций и тиски наступавшего диабета. Обычно во время своих прогулок Тарле (его дача была на краю Мозжинки) направлялся в лес, подальше от жилья, но в этот раз прошел дождь, тропинки отсырели, и мы с ним прошли в глубь поселка и встретили Сергея Ивановича Вавилова. Мне еще не приходилось видеть, чтобы Тарле к кому-нибудь относился так любовно и тепло, как к Сергею Ивановичу, так заботливы и искренни были его расспросы, и эти радушие и внимание были взаимны. Оба они не чувствовали себя былыми «молодцами». Читая сейчас прекрасные страницы отрывочных воспоминаний, написанные Сергеем Ивановичем как раз в те дни, когда состоялась наша встреча, понимаешь, как хотелось ему оживить в себе ушедшее с годами и здоровьем чувство молодой уверенности в своих силах.
Е. В. Тарле было суждено пережить Сергея Ивановича, и те несколько лет, еще дарованных ему судьбой, были нелегкими — помимо неизбежного усугубления болезни ему предстояло еще выдержать необоснованные нападки и не совсем научную полемику в печати, все это было особенно несправедливо по отношению к нему, так как касалось его известной книги «Нашествие Наполеона на Россию», сослужившей у нас в стране и за рубежом добрую патриотическую службу в годы Великой Отечественной войны. И это Тарле перенес мужественно, и сердце его не ожесточилось, и двери его дома оставались открытыми для прошлых и будущих друзей, среди которых особое место заняла Ольга Михайловна Вавилова, ибо в ней воплотилась теперь священная для Евгения Викторовича и его домашних память о братьях Николае и Сергее Вавиловых. Вместе с О. М. Вавиловой нередко приходила ее сестра Е. М. Багриновская, писательница, человек интересной и трудной судьбы. Беседы тянулись допоздна, оживали дорогие образы…
А сейчас — Новодевичье кладбище, где участники былых бесед — и Вавиловы и Тарле — так недалеко друг от друга.
Иосиф Абгарович Орбели
В недавно опубликованных воспоминаниях о Тарле один из мемуаристов назвал академика Иосифа Абгаровича Орбели в числе интереснейших людей, которых можно было встретить в ленинградской квартире Евгения Викторовича.
Кроме старинной дружбы, их связывало близкое соседство. Окна их стоявших рядышком на Дворцовой набережной домов смотрели в Неву и на Петропавловскую крепость. Собственно, дом Орбели, который построил и в котором жил Кваренги, некогда именовался Эрмитажным театром, был частью Эрмитажа н соединялся с музеем переходом над Зимней канавкой. Более скромный дом Тарле не имел столь славной истории, но и не портил своим видом общего ансамбля Дворцовой набережной. (Разумеется, академики занимали квартиры, а не целые дома-дворцы.)
Дворцовая набережная, автомобильное движение по которой в сороковые-пятидесятые годы еще не было столь интенсивным, служила и для Тарле, и для Орбели местом недалеких прогулок. Впрочем, режим работы был у них разным — Орбели был директором Эрмитажа, а Тарле во время своих приездов в Ленинград работал дома, изредка выезжая в Публичную библиотеку, архивы и на дальние прогулки — на Елагин остров. Так что на улице они почти не встречались.
Тарле вставал рано, проходил к себе в кабинет и принимался за работу, а за окном только разыгрывалась медленная невская заря. Первый перерыв он делал часов в десять утра, покидая для завтрака свой кабинет, либо устраиваясь с чаем тут же за старой работы письменным столом.
Во время одного из таких кабинетных завтраков, когда я принес ему чай, он подошел к окну, чтобы размяться и в тысячный раз полюбоваться невским простором от стрелки Васильевского острова до Выборгской стороны, и вдруг тихо воскликнул:
— Орбели идет!
Я выглянул следом и увидел старика с большой пегой бородой и крупными нездешними чертами лица. Он показался мне человеком загадочным, владеющим тайнами и волшебным словом, как какой-нибудь шейх из арабских сказок, я легко мог представить себе его в роскошном одеянии на безлюдных, опаленных солнцем улицах старого восточного города. Я сказал об этом Тарле. Он усмехнулся:
— Внешность обманчива! Он — европеец до мозга костей. Я думаю, что ты и сам в этом сумеешь убедиться.
Говоря это, Евгений Викторович не отводил внимательного взгляда от Орбели, медленно идущего вдоль парапета к изгибу моста над Зимней канавкой.
Через несколько дней в доме Тарле ждали гостей к ужину. Был приглашен известный хирург Ш. с женой, — после недавней весьма сложной операции Евгений Викторович считал себя обязанным ему жизнью. Обещал прийти и Орбели.
Вблизи, и тем более в общении, в Иосифе Абгаровиче уже не было той таинственности, но временами в высокообразованном гуманитарии с необъятными познаниями и утонченными европейскими манерами проглядывал истинный восточный мудрец, знающий по памяти «Давида Сасунского», «Коран», «Шах-наме».
На этой встрече, устроенной ради четы Ш., хирург казался лишним, ибо как ни старался Тарле придать застольному разговору общеинтересный характер, присутствие Орбели постоянно уводило его в недоступные для Ш. области, и «главный» гость откровенно скучал. Время от времени то Тарле, то Орбели замечали это и переходили к «занимательным» темам: Тарле — к Пушкину, а Орбели — к рассказам о богатствах старинных дворцов.
После ухода хирурга Орбели немного задержался, — Тарле хотел обсудить с ним возможность устройства на работу в Эрмитаж в качестве дежурного одного из своих знакомых стариков. Затем их разговор опять переключился на давнюю и недавнюю историю. Тарле, сохранивший до конца дней своих детскую любознательность, сыпал вопросами то о ближневосточных делах во времена последних римских императоров, то о Нюрнбергском процессе, на котором в составе советской делегации был и выступал Орбели, но Иосиф Абгарович успевал управляться с каждым из них.
Затем Тарле стал упрашивать его сыграть в шахматы, однако Орбели отговорился делами и поднялся с места. Зная по собственному опыту, как азартен Евгений Викторович в этой игре при полном невнимании к планам противника, я мог себе представить возможные ситуации, которые могли возникнуть у шахматной доски, так как Орбели был неплохим шахматистом и, кстати говоря, занимался историей шахмат. Иосиф Абгарович, вероятно, тоже предвидел подобные «осложнения» и потому был непоколебим в своем отказе…
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев бесплатно.
Похожие на Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Голубое и розовое, или Лекарство от импотенции - Лео Яковлев - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- К развалинам Чевенгура - Василий Голованов - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
